 |
|
ФРАНКО-АНГЛИЙСКОЕ СОПЕРНИЧЕСТВО
И СОЕДИНЕННЫЕ АМЕРИКАНСКИЕ ШТАТЫ: ТРЕТИЙ ЛИШНИЙ?
К выходу книги Елены Морозовой «Людовик
XVI. Непонятый король» (Серия ЖЗЛ) М.,
Молодая гвардия, 2018
|
Людовик XVI (1754–1793)
— король, для которого самым важным
свершением в жизни стала смерть. Слишком добрый и порядочный, он не смог
вовремя предотвратить революцию или решительно расправиться с ее
разжигателями, всеми силами стараясь избежать кровавого насилия и
в итоге став одной из первых ее жертв. Миролюбивый монарх, который
в иное время стал бы просвещенным реформатором, спокойно принял свой
приговор, вынесенный и приведенный в исполнение опьяненным свободой
народом, войдя в историю как слабый правитель, но достойный человек.
Людовик XVI, как и Шуазёль,
глава французской дипломатии в царствование его деда Людовика XV,
не любил англичан.<…> Шуазёль, уверенный в неизбежности столкновения
с Англией, в свое время хотел поддержать испанцев в войне за Фолкленды,
дабы впоследствии рассчитывать на их помощь. Но Людовик XV не захотел
ломать копья за слишком, по его мнению, требовательного союзника, да
вдобавок столь далеко от территории Франции. Как теперь поведет себя его
миролюбивый внук, претендующий на роль европейского миротворца?
Одним из французских агентов в Британии в конце прошлого
царствования являлся всем известный писатель Пьер Огюстен Карон де
Бомарше, ставший пылким защитником дела американских инсургентов.
Вызванный в Париж министром иностранных дел Верженном, он принялся
убеждать министра, а затем и самого короля, в необходимости оказать
американцам поддержку, дабы ослабить Лондон. А убеждать Бомарше умел.
«Сир, — писал он королю, — раздор между Америкой и Англией, которая
вскоре разделит мир и изменит систему отношений между государствами
в Европе, налагает на каждую державу обязанность внимательно
рассмотреть, каким образом это разделение может повлиять на нее, и будет
ли оно ей выгодно или же нанесет вред. Но самым заинтересованным
субъектом в этом деле является Франция, чьи острова с плантациями
сахарного тростника представляют постоянный предмет вожделения англичан,
что <…> неминуемо приведет к войне, если только мы не согласимся
принести наши богатые владения в заливе в жертву призраку постыдного
мира, более губительного, нежели война, которой мы так боимся».
В глубине души и Верженн, и Людовик соглашались с Бомарше. Но
оказать официальную поддержку людям, поднявшим оружие против власти
монарха… Создатель «Фигаро» продолжал убеждать: «Вы сможете сохранить
желаемый вами мир <…> только помешав Англии восторжествовать над
американцами; единственным средством для этого является выделение
американцам помощи, дабы те могли уравновесить свои силы с силами
англичан <…>. И поверьте мне, сир, сегодняшняя экономия в несколько
миллионов вскоре может стоить Франции еще больших затрат и реки крови».
И ему нельзя отказать в прозорливости: «Господин граф, — писал он
Верженну, — …если, как все на это указывает, американцы возьмут верх, не
придется ли нам сожалеть о том, что мы не уступили их настояниям?..
Когда они одержат победу без нас, они заключат выгодный мир, но против
нас <…>. Что значат какие-то два или три миллиона по сравнению
с погубленной репутацией?»
В поисках помощи, и прежде всего денег и оружия, американцы начали
слать в Европу своих эмиссаров. Закоренелые протестанты, они не имели
ничего против своих голландских собратьев по вере, но к французам и
испанцам относились настороженно, если не сказать с неприязнью. Однако
приходилось смиряться. Прозондировать почву во Франции направили
американского бизнесмена и политика Сайласа Дина; позднее прибыл
дипломат и шпион Артур Ли с поручением подготовить все необходимое для
заключения официальных договоров с «иностранными союзниками». В Париже
американцев познакомили с Бомарше, который под именем Родриго Горталеца
организовал торговую компанию для неофициальных поставок за океан
оружия, боеприпасов и обмундирования. «Я буду изо всех сил крепить связи
с Америкой, ибо сегодня только она одна может сохранить нам наши
колонии. А так как интересы этого нового народа никогда не смогут
пересечься с нашими, то я, скорее, поверю их обещаниям, нежели
вынужденным обещаниям Англии, и больше никогда не упущу ни единого
случая, чтобы унизить нашего коварного и необузданного соседа, который,
после того как столько раз оскорблял нас, сегодня воспылал к нам еще
большей злобой, нежели к американцам, похитившим у него три четверти его
империи». Пылкий характер, служивший подспорьем Бомарше-драматургу,
подвели Бомарше-коммерсанта. Предполагалось, что американцы
расплачиваться с ним будут виргинским табаком, однако поставленного
товара оказалось во много раз меньше, чем отправленных военных грузов.
Искренне сочувствовавший американской революции Бомарше истратил на
закупки оружия для инсургентов около пяти миллионов ливров, но полностью
вернуть потраченные деньги так и не сумел. Его наследники также не
смогли их получить… Как писал А. Дониоль, издавший шесть томов
документов, отражающих роль французов в становлении Соединенных Штатов
Америки, «американцы готовы были быть обязанными только англичанам. Ли
готов был принять от французов все, но не считал себя ни обязанным, ни
тем более благодарным. И рассматривал Бомарше как частное лицо, которое
можно обмануть».
После того как Соединенные Штаты провозгласили свою независимость
от Британской монархии, остро встал вопрос: признавать или не признавать
новую страну? <…> Прибывшего около года назад посланца Конгресса
независимых Соединенных Штатов Америки, знаменитого ученого Бенджамина
Франклина приняли с распростертыми объятиями; его фраза «для того, чтобы
перестать быть мятежниками, надо провозгласить независимость», облетела
все салоны Парижа. Пока еще никому не известный провинциальный адвокат
Робеспьер отправил американцу свою речь в защиту громоотвода, именуя
посланца «самым знаменитым ученым вселенной». Графиня Диана де Полиньяк,
сестра мужа новой лучшей подруги королевы, была от Франклина без ума.
Ревнуя к славе новоявленного чужака, Людовик XVI — весьма тяжеловесно —
пошутил над Полиньяк, презентовав ей заказанную на Севрской мануфактуре
фарфоровую ночную вазу с портретом великого американца на дне и
посвящением «пылкой поклоннице». Франклин стал знаменитостью, всюду был
желанным гостем, все восхищались практичностью его костюма — меховой
шапкой, скрывавшей неприкрытую париком лысую макушку, грубыми башмаками
и коричневыми панталонами с сюртуком. На него смотрели как на живое
воплощение идеи всеобщего равенства, красной нитью проходившей
в сочинениях Руссо и нашедшей свое воплощение в американской Декларации
независимости, признававшей всех людей равными и наделенными
неотчуждаемыми правами на жизнь и свободу. Сайлас Дин, Арутр Ли и
Франклин вместе обладали всеми полномочиями для заключения соглашений о
сотрудничестве и торговле. <…>
Верженн, следовавший в фарватере традиционной антианглийской
политики, осторожно подталкивал короля к союзу с новым заокеанским
государством, намекая, что этот союз пойдет не только на пользу Франции,
но и лично монарху, ибо его поддержит общественное мнение. В противном
случае американцы, исчерпав внутренние ресурсы, могут пойти на
соглашение с Англией, и французы уже никогда «не смогут сбить спесь
с англичан». О возможности заключения такого соглашения американцы сами
сообщили Верженну, усмотревшему в этом завуалированный шантаж. Людовик
пытался понять самого себя: сможет ли его совесть позволить ему
поддержать еретиков-протестантов, да еще и отвергающих монархическое
правление?
Людовик медлил, американцы тем временем срочно потребовали восемь
линейных кораблей, 30 тыс. ружей, пушки и военную амуницию. Посоветовав
гостям не торопиться, Верженн направил их к Бомарше, который не покладая
рук, грузил и отправлял корабли в Америку. Первый конвой прибыл
в Портсмут (штат Нью-Гемпшир) в начале 1777 года, доставив военные
грузы, позволявшие экипировать 25 тыс. человек, что сыграло решающую
роль в первой большой победе, одержанной американской армией 17 октября
1777 года при Саратоге. Почти половину боеприпасов в этом сражении
доставили американцам из Франции. Общественное мнение с восторгом
встретило победу инсургентов, антианглийские настроения в стране резко
возросли. Что, впрочем, не мешало процветать унаследованной от
просветителей и подхваченной благородным сословием англомании: скачки,
рединготы, круглые шляпы, кабриолеты, обои, батист… но, главное,
в глазах общественного мнения Великобритания виделась землей обетованной
свободы и просвещения, а английская монархия — образцом демократии.
Первые победы американцев, Верженн и общественное мнение, наконец,
сломили нерешительность Людовика XVI, и 6 февраля 1778 года министр
иностранных дел граф де Верженн и Бенджамин Франклин, бывший в то время
послом, подписали в Париже договор с США о торговом и оборонном союзе.
Таким образом, Франция первой из великих держав официально признала
независимость Соединенных Штатов и обязалась оказывать им помощь до тех
пор, пока Англия не признает независимость нового государства. В ответ
американское правительство обещало гарантировать неприкосновенность
французских владений в Карибском море. Обе стороны также брали на себя
обязательство не заключать сепаратного мира. Подписав договор, Франция
стала готовиться к войне с Англией. Но не успели корабли отплыть, увозя
договор на подпись Конгрессу, как государственный министр Морепа
заставил короля, своего воспитанника, усомниться в правильности
принятого решения. Ментор поддерживал отношения с неким доктором Фортом,
англичанином, близким к британским правительственным кругам; этот Форт и
сообщил Морепа, что у американцев и англичан уже готов договор о
примирении. Но, несмотря на проснувшиеся сомнения, Людовик не стал
отступать от принятого решения, хотя оно стоило ему многих часов дурного
настроения.
13 марта посол Франции в Лондоне маркиз де Ноайль вручил англичанам
документ, где сообщалось о том, что между Францией и Соединенными
Штатами Центральной Америки заключен договор о дружбе и торговле. Власти
немедленно выслали Ноайля из Англии, тем самым разорвав дипломатические
отношения между странами. Английский посол лорд Стормонт также спешно
покинул Париж, перед отъездом развесив по городу объявления, что все,
кому он должен, в течение двух дней могут получить долг в доме
английского посольства.
Жалел ли Людовик о том, что позволил склонить себя к союзу
с молодым напористым государством? Да, тем более что республиканский
строй, выбранный американцами, симпатий у него не вызывал. Ведь даже
английская конституционная монархия казалась ему не совсем легитимной,
ибо власть короля от Бога, а значит, никакие парламенты ей не нужны. «Я
всегда с сожалением вспоминаю об американском деле, — говорил Людовик
в 1792 году. — Моей молодостью сумели злоупотребить, а сегодня мы видим
последствия, за которые нам теперь приходится расплачиваться. Урок
получился настолько наглядным, что мы по нынешнюю пору не можем забыть
его». Словам короля вторит А. Даниоль: «О том, каковы будут последствия
усилий, затраченных на помощь инсургентам, молодому королю даже в голову
не могло прийти; только с течением времени он стал понимать, что усилия
эти лишь множили затруднения и жертвы, а не приносили плодов, на которые
надеялись».
Несмотря на признание Соединенных Штатов и заключение союзнического
договора, американские представители во Франции нередко занимались
шпионской деятельность в пользу Англии. Например, в Париже Сайлас Дин
тесно общался с неким доктором Банкрофтом из Массачусетса, давним
знакомцем Франклина по Лондону и агентом британской секретной службы.
Доверенное лицо Франклина, Банкрофт привлек Дина для сбора сведений,
интересовавших британскую разведку. Получая информацию буквально из
первых рук, Дин каждый вторник в половине десятого вечера приходил в сад
Тюильри и закладывал в дупло старого дерева бутылку с написанными
симпатическими чернилами донесениями, которую затем незаметно забирал
оттуда сотрудник британского посольства. Так что планы возможной помощи
Франции американцам и военных действий против Англии для британцев
никогда не были секретом, даже когда помощь оказывалась неофициально.
Зачем американцам шпионить в пользу Британии? Ведь именно британцы
хотели сделать свою заокеанскую территорию единоличным местом сбыта
своих товаров, именно они сдерживали в ней развитие промышленности,
облагали народ новыми налогами и пошлинами, что собственно, и породило
недовольство, вылившееся в американскую революцию. Однако невзирая на
войну, Америку и Англию связывало множество прочных уз: языковых,
родственных, бытовых, религиозных, торговых. Во время Семилетней войны
американские колонисты, поддерживая англичан, воевали против французов
в Канаде и истребляли их индейских союзников. Значительная часть
населения Соединенных Штатов склонялась к скорейшему восстановлению
отношений с бывшей метрополией. А значит, как писал в своей реляции
королю Верженн, возможность договора заокеанских союзников с Англией за
спиной Версаля вполне реальна. Ибо даже став независимой нацией, в душе
американцы оставались англичанами.
Официальная поддержка Америки потребовала новых расходов.
Посредством займов министр финансов Неккер сумел получить для казны 560
миллионов ливров. Впоследствии, когда станут оценивать деятельность
женевца, скажут, что в случае когда речь шла о поддержке инсургентов, на
волне общественного подъема можно было бы ввести новый — военный —
налог, как всегда делал Людовик XIV, немало повоевавший на протяжении
своего царствования. Возможно, на этой волне можно было бы даже
возложить часть налогового бремени на дворян. И тогда расходы на войну
не легли бы камнем на бюджет, а после заключения мира в опустошенную
войной казну стали бы поступать средства. Но все же деньги нашлись, и
военные действия можно было начинать. Но Людовик, которого отвращало
любое кровопролитие, медлил — возможно, ожидая, что англичане сами
создадут прецедент, а ему придется лишь отвечать.
Англия не заставила себя ждать. 17 июня 1778 года на широте Бретани
британский фрегат атаковал французский фрегат «Ла Бель Пуль»
(«Прекрасная курочка»), входивший в состав эскадры, маневрировавшей
в Ла-Манше. Сражение завершилось пленением французского люгера, но
«Прекрасная курочка», сумев расстрелять фрегат неприятеля, ускользнула и
прибыла в Брест. Фактическая победа досталась, скорее, британцам, а
моральная — французам. На улицы французских городов высыпали толпы
ликующего народа, раздавались призывы к войне с англичанами. Леонар,
парикмахер Марии Антуанетты, даже изобрел прическу «a la Бель Пуль»,
водрузив на волны из волос маленькую модель фрегата. Прическа тотчас
вошла в моду.
«Оскорбление, нанесенное французскому флагу, — писал король, —
вынудило меня положить конец промедлению и более не откладывать отмщение
за обиду». Авторитет Людовика, чьи действия совпали с желанием нации,
резко возрос. 10 июля все капитаны французских кораблей получили приказ
атаковать англичан. «Разразилась война, к которой была готова вся
французская нация, война, в которую короля втравили его подданные,
война, которая, по общему мнению, должна была блистательно завершиться,
война, последствия которой оказались плачевными для всех», — писал
будущий депутат Национального собрания Лалли-Толлендаль. <…>
Основным театром военных действий против Англии стало море:
французским кораблям пришлось не только оказывать помощь повстанцам в их
водах, но и защищать от нападения британского флота собственные
карибские колонии и сопровождать торговые суда, как свои, так и
американские. Не сумев склонить Англию к торгу, в войну вступила
Испания, выслав в море 62 линейных корабля; за ней последовала
Голландия, предоставив 17 фрегатов и 32 линкора, оснащенных по
последнему слову корабельной науки. Еще один — после Тешенского мира —
успех был достигнут на поприще дипломатии: Верженну удалось убедить
основные европейские державы, а главное Екатерину II, заключить
соглашение о «вооруженном нейтралитете». Это означало, что страны,
подписавшие соглашение, полагали себя вправе свободно вести морскую
торговлю с любой страной, находится она в состоянии войны
с Великобританией или нет, и не дозволяли англичанам досматривать и
захватывать торговые суда, направлявшиеся в восставшие колонии. Помимо
Франции и Испании декларацию подписали Россия, Дания, Австрия, Пруссия,
Португалия и Королевство обеих Сицилий. Людовик XVI был доволен: Пруссия
и Россия, два главных поставщика леса, льна и конопли для строительства
кораблей, заняли позицию нейтралитета, и у Лондона впервые не оказалось
союзников на континенте. <…>
Воевать в Новый свет отправлялся цвет французского дворянства. <…>.
В мае 60-тысячный корпус генерала Рошамбо на 25 транспортных судах,
эскортируемых 7 линкорами и 2 фрегатами, отплыл из Бреста. Высадившись
на Род-Айленде подле Ньюпорта, Рошамбо в ожидании очередных военных
транспортов из Франции, организовал лагерь, где всеми силами старался
поддерживать дисциплину. Это было нелегко: в «диком краю»
офицеры-дворяне маялись от скуки, удивляясь, что женское население не
обращает на них внимания. Американцы, подавляющее большинство которых
составляли протестанты-баптисты, наживались на французах, продавая им
продукты по откровенно завышенным ценам. Избегать конфликтов с местными
жителями удавалось с большим трудом, и далеко не всегда. «Во всех
соглашениях, которые мы с ними заключили, они выставляли нас, скорее,
как врагов, нежели как друзей. Они алчны как никто иной, деньги это их
бог. Добродетель, честь, для них это все ничего не значит по сравнению
с драгоценным металлом», — писал адъютант Рошамбо граф Аксель Ферзен.
Встреча Рошамбо с американским главнокомандующим состоялась осенью
1780 года. Ферзен, выехавший навстречу Вашингтону тотчас проникся к нему
симпатией: «Его красивое и величественное, и одновременно кроткое и
честное лицо являлось прекрасным свидетельством его высокой
нравственности. У него вид героя. Он очень хладнокровен, говорит мало,
но учтив и порядочен». Ферзену вторит Ж. Дроз: «Только Вашингтон
чувствовал, как его страна обязана нашей стране, только его возвышенной
души не коснулась зараза неблагодарности, распространившаяся у него
в стране».
Положение инсургентов было столь плачевно, что, казалось, даже
Вашингтон вот-вот утратит свою невозмутимость: в армии начались мятежи,
не хватало денег, оружия и лекарств. Как никогда раньше Америка
нуждалась в поддержке Франции. В Версале же все мрачнее смотрели на
новых союзников. «Эти люди имеют необоримую страсть к коммерции», —
писал Верженн, узнав, что американцы, пообещав перевезти на судне
Конгресса 15 тыс. ружей и запас пороха, переданные им французами, вместо
этого заполнили трюмы контрабандными товарами. Также министру сообщили,
что в Англию без шума прибыл посланец Конгресса Джон Адамс с поручением
прощупать почву для заключения торгового соглашения. А ведь военные
действия были в самом разгаре! Ряд историков пишут, что если бы не
Франклин, обладавший высоким моральным авторитетом в глазах Людовика
XVI, возможно, Франция тогда вышла бы из войны. <…>
Осада Йорктауна, завершившаяся победой франко-американских войск и
капитуляцией британских частей под командованием лорда Корнуоллиса,
стала решающим сражением в войне за независимость американцев от
британской короны. Общее командование операцией осуществлял Джордж
Вашингтон, но главная заслуга в победе при Йорктауне принадлежала
французам. Корпус Рошамбо и отряды под командованием Лафайета
насчитывали в общей сложности 9 тысяч человек, к которым присоединились
еще три тысячи солдат подкрепления, прибывших с эскадрой де Грасса.
Численность американской армии не превышала 9 тысяч солдат. Победоносное
известие мгновенно облетело всю Америку. Филадельфия, где заседал
Конгресс, украсилась иллюминацией, Лафайету и Рошамбо устроили
торжественную встречу, провозгласив их «освободителями». И хотя
английская армия еще занимала отдельные плацдармы, всем было ясно, что
полная и окончательная победа не за горами. Французского короля Людовика
XVI превозносили до небес.
Эхо американских торжеств долетело до Франции, вызвав не меньший
энтузиазм. Сочинение аббата Рейналя «Революция в Америке» расходилось
как горячие пирожки. Все сословия превозносили Лафайета, при этом
забывая о своем короле и его немалой роли в победе американской
революции. «Его честность, его принципы, движущая сила его поступков,
его добродетели — все истолковывалось в дурную сторону», — с горечью
писал граф д’Эзек. <…>
В Лондоне известие о поражении встретили с горестным изумлением,
особенно когда узнали, что в плен попали более 7 тысяч англичан. Всем
сторонам становилось ясно, что пора начать обсуждать условия мира.
Весной 1782 британцы тайно отправили к Верженну своего представителя
Форта прозондировать почву относительно сепаратного мира. Однако
в беседе с ним министр отверг подобное предложение, заявив, что король
никогда на него не пойдет. <…>
Для Людовикa XVI важен был не только мир, но и восстановление
равновесия в Европе. Победоносное и славное завершение заокеанской войны
повышало авторитет Франции в Европе и замедляло ее падение в финансовую
пропасть, которая после отставки Неккера уже просматривалась довольно
явственно. Но первыми предварительный мирный договор с Англией заключили
Соединенные Штаты, не известив об этом Францию. Верженн узнал это от
Франклина, которому поручили сделать заем в 20 миллионов ливров.
Выслушав полномочного представителя североамериканского континента,
министр возмутился — не столько просьбой о займе, сколько
неблагодарностью американцев. «Не могу объяснить ни ваше поведение, ни
поведение ваших коллег, — писал Верженн в письме к Франклину. — Вы
заключили мир, ничего не сказав нам. Вы явитесь в Соединенные Штаты как
посланец мира, но вы даже не поинтересовались, на какой стадии находятся
наши переговоры». Людовик также был разочарован недружественным
поведением заокеанского союзника; ввязываясь в войну, он не предполагал
завершать ее сепаратными переговорами сторон конфликта. И он прекрасно
понимал, что сейчас, когда война истощила и без того тощую американскую
казну, Соединенным Штатам деньги нужны как никогда. Однако сумма,
названная Франклином, была слишком велика, и монарх сумел выделить
кредит только на 12 миллионов, причем 6 из них давала Испания, исходя из
ставки 5%.<…>
После долгих переговоров, сопровождавшихся взаимными упреками,
стороны, наконец, выработали соглашение, подписанное в январе и
ратифицированное осенью 1783 года всеми участниками конфликта. Больше
всех были довольны американцы: Британия признала Соединенные Штаты
независимым и суверенным государством и обязалась вывезти с их
территории остатки войск.
Война, итогом которой стало появление за океаном нового
государства, одновременно являлась и революцией. Победа, воспринятая
французами прежде всего как реванш за поражение в Семилетней войне,
стала торжеством новых, демократических идей, изложенных в американской
Декларации независимости, в Конституции и в Билле о правах. Переведенные
на французский язык, документы получили большой общественный резонанс.
Но Людовик, казалось, этого не замечал вовсе. Он никогда не стремился
к военной славе, не сомневался в незыблемости абсолютистской модели
государства и был вполне доволен воцарившимся в Европе равновесием.
Военные министры — де Кастри и Сегюр — открыто сожалели, что Франция
практически не приросла землями; в обществе также вздыхали, что
результат от множества затраченных усилий оказался столь скромен. Тем не
менее, была одержана великая моральная победа: унизительный мир 1763
года перечеркнут, а французский флот доказал, что может успешно
противостоять военно-морским силам Англии. Британцы, утратив огромную
заморскую колонию и понеся большие людские потери, подсчитывали ущерб,
нанесенный торговле. Вынужденная признать право «свободного моря»,
Англия лишалась прежнего могущества и становилась страной как все
прочие. Именно такого «восстановления равновесия» и добивался Людовик
XVI. Это была его победа, его взлет — к сожалению, последний. Закат
неумолимо приближался; открыв двери американской революции и
республиканским идеям мироустройства, он, сам того не ведая, приблизил
революцию в собственном королевстве.
Проиграв в войне, англичане выиграли в мире. Американский
представитель Джон Джей, участвовавший в мирных переговорах, быстро
договорился с Британией о товарообмене, и вскоре островное королевство
стало — как и прежде — основным торговым партнером Нового света.
Подсчитали, что с 1784 по 1789 среднегодовой экспорт английских товаров
в Соединенные Штаты возрос на 90% по сравнению с колониальными
временами, а вскоре превзошел и эту цифру. А надежды французов на
прибыльность торговли с Америкой не оправдались. В отличие от британцев,
французы не знали и не понимали вкусов и пристрастий заокеанских
потребителей, не умели давать взаймы, что давно и широко делала Англия.
Мануфактурное производство во Франции было развито значительно слабее,
и, следовательно, его продукции, в которой очень нуждалась Америка, не
хватало для полноценной торговли. А монополию на торговлю табаком тотчас
отхватила корпорация откупщиков. Что же касается кредитов, поставок
вооружения и медикаментов во время войны, американцы, быстро ставшие
процветающей нацией, сделали вид, что все это — дары французского
правительства, а посему возвращать долги не собирались. Как писал А.
Даниоль, «Вашингтон был тот великий человек, который, не умаляя славы
своей страны, мог сказать, что своей свободой они обязаны нам. Но другие
люди, презрев основные условия соглашения, начали мирные переговоры
с Англией и подписали мир, не предупредив нас и не считаясь ни с нашими
обязательствами перед державами, которых мы отвратили от войны с ними,
ни с тем истощением, в коем они нас оставили. Эгоизм в отношениях между
народами, похоже, продиктован тем роковым законом, который следует
выгравировать на фронтоне здания всех новых наций». Признав долг лишь
в 2,280 млн ливров, американцы через полвека вернули всего 800 тысяч, не
заплатив даже набежавшие проценты.
|
