Наш Конкурс

Наталия Иванова  живет и работает в г. Реутове Московской области.
Автор двух поэтических сборников. Стихи публиковались в журнале "Братина", альманахах "Московский учитель", "Исповедь", "Ступенька",
коллективных сборниках.

НАТАЛИЯ  ИВАНОВА

НА СКОЛЬЗКОМ КРАЮ

Амазонка

Эта женщина носит платья от Живанши,
Эта женщина пьет «Камю» и не пьет «Шабли»,
Собирая камни в потемках своей души,
Нагружает в гаванях доверху корабли.
Она держит мир на веревочке, словно шар,
Он в её глазах отражается, голубой,
Эта женщина никогда не упустит шанс
Оглушить противника шармом и красотой,

Эта женщина помнит руки своих мужчин,
В сладострастных ласках и нежности знает толк,
И тела наутро приходится класть на щит –
Тех, кто шел к ристалищу вечером со щитом.
Но она не свернет с намеченного пути,
Твердо зная, что в лучшем мире одна цена,
Что теперь ей вечно по этой черте идти,
Что она оплатит чужие долги сполна.

Эта женщина знает суперсекретный код
От замка, который висит неизвестно где,
Эта женщина никому никогда не врет,
Ей гадать не надо на кофе и на воде.
Она учит высшую алгебру лжи и чувств
И находит икс в уравненьях добра и зла…
Этой женщине дать бы счастья, хотя б чуть-чуть,
Чтоб она подольше на этой земле жила.


Демиург

Провел рукой, поглаживая тело,
И отошел… Оно во тьме белело,
Оно искрилось тайной неземной.
В пространстве необычных ощущений
Парил – Создатель, Созерцатель, Гений.
Он чувствовал себя величиной,
Примерно равной половине мира…

А в мире было холодно и сыро,
И мир застыл в предвосхищенье зла.
Стволы обвив, сползали змеетени,
Луна плела кошмары сновидений –
Но не Ему. Ведь с Ним – Она была.

И, таинства мгновенья не нарушив,
Вздохнул, вдыхая в это тело – Душу,
Всё. Дело сделано. Теперь – пора идти…
Осталась, в тишине мерцая тускло,
Она – произведение искусства –
Из снега слеплена.
Мальчишкой
Лет шести.


Песнь уставшего Феникса

Снова рулетка выбрасывает «зеро» –
Это Луна прокатилась по проводам…
Кружится, падая в руки твои, перо,
Ветром пылающих звуков меня обдав.

Снова поет тебе песни не Алконост,
Снова приносит мне вести не Гамаюн.
Видишь: сверкает на небе горящий хвост,
Словно фонарики вспыхивают в Раю.

Хлопьями свет опускается в облака,
Прячутся в гнезда голодные птицы Рух.
Ночь задвигает засов. Только мы пока
Не разнимаем своих обожженных рук.

Не открываем оплавленных болью глаз,
Не прерываем трансляцию мыслеформ…
Пепел струится, стирая навеки нас
С этой планеты, оставленной на прокорм

Тем, кто не видит, не слышит, не дышит так,
Чтобы до крови, до обморока – взлететь.
Я воскресать и рождаться уже устал,
Словно в рулетку выигрывать эту смерть.

Выпадет Солнце. На красное – ставок нет.
Будет искать чёт и нечет на небе чёрт.
Я улечу, чтобы больше не застить свет.
Что я могу для тебя сотворить еще?..


Ноль

Мой счетчик на нуле который год.
Таблетками ссыпаю бесконечность
В секундомер, но от любви не лечит
То время, что поверх меня идет.

Наступит осень (левою ногой)
На тень деревьев, заломивших ветви.
В предзимье уходя из послелетья,
Кровоточит – утраченной строкой –
Кленовый лист на ливневом одре,
И падают с календаря недели.

А ты… При чем тут ты? И в самом деле:
При чем тут ты, коль речь о сентябре
И серебре рассыпавшихся букв,
О звуках, дотянувшихся до фразы,
О сумме, превращающейся в разность,
О праздности осиротевших рук…

Ты – ни при чем. И будет все равно
Нулю. Как будто вычистили город
Предпраздничный. Листвы опавшей ворох
Сгорит.
И в полночь станет ноль луной.


Растекается небо...

Растекается небо туманностью скомканных строк.
Светотень на закате обманна: попутали черти.
А на скользком краю балансирует крошка Суок
между жаждой взлететь и желаньем нечаянной смерти.
Это только изнанка. С «лица» – безупречная гладь:
ни тебе узелков, ни (запутанных петлями) ниток.
И смешно, и наивно – до встречи минуты считать,
если встали часы и трамваи, а осень убита.
Это, в общем, не страшно. Немножечко слева болит.
Потерпи пару дней. Все опять повернет к непогоде.
Я в стакан опущу половинку прошедшей любви.
Выпей залпом – отпустит со временем, канатоходец.
Только вниз не смотри. Там – все та же обычная жизнь.
Ну, зачем тебе склоки и мелкая пыль неурядиц?
Поднимайся наверх. За соломинку крепче держись.
И – к малышке Суок. По канату. Без лонжи. Не глядя…


Ветер

Этот ветер немного странен: распечатав обрывки фраз
Раздувает над нами пламя, согревая разлукой нас.
Фиолетовым лимузином он уносит меня туда,
Где дороги исповедимы, где пьянее вина вода.

Где шатается узкий мостик над обрывом моих страстей,
И везет меня ветер в гости, и не жаждет других гостей.
Предлагает он мне невинно дегустацию новых дней,
Наливая в бокалы вина, – поднимает себя в цене.

И в объятиях брудершафта переходит со мной на «ты»,
И становится очень жалко поджигать за собой мосты.
Этот ветер над нами властен, напророчен моей судьбе,
Он сжимает мои запястья там, где линия – голубей,

Закрывая плотнее двери, вероятность сводя к нулю,
Он коралловым ожерельем мне затягивает петлю,
Я ему не могу поверить: он не очень-то верит сам,
Что потеряно чувство меры, что минуты стоят в часах.

Этот ветер поет беззвучно в фиолетовом «Шевроле».
А запишут: «Несчастный случай».
Он не справился с управле…


Марина-Анна

Апрель стучится в окно снаружи.
В стекле нечистом пылинки кружат,
не то – танцуя, не то – толкаясь,
внося в разгуле весенний хаос.
Но бьется в рамах иное время,
Стирая грани, сгущая тени.

И вот – нечетко в стекле туманном:
Марины челка и профиль Анны.

Бессилье режет ножом по коже:
О Боже! Где же? Когда же, Боже?
Сжимая горло, стекает болью
Глагол крамольный со вкусом соли.
Стена глухая – нет смысла биться.
Идти по краю. Не оступиться.

На книжных полках моей Голгофы –
Марины челка и Анны профиль.


Лето пишет стихи...

Лето пишет стихи. Многоточия ставит небрежно,
Каблучками стуча по асфальту. Пылит и пушит
Тополями июнь, осушая, как школьник прилежный,
Кляксы глупых поступков на чистой страничке души.

Лето пишет стихи. У него неуверенный почерк:
Чуть дрожит, задевая за небо, перо из крыла
Птицы странного цвета, парящей над лесенкой строчек.
(Я не помню, куда эта лесенка раньше вела.)

Лето пишет стихи, наполняя чернила черникой.
Абрикосовым солнцем деля на абзацы июль,
Что пророс ветерком и рассыпался пятнами бликов
По траве и по косам, стригущим газоны под нуль.

Лето пишет стихи, как умеет, неловко рифмуя,
И, сбиваясь с анапеста, в ливневых лужах скользит.
То нагонит слегка облака и погоду нахмурит,
То опять засверкает стекляшкой в просохшей грязи.

Лето пишет стихи, не заботясь, что август-неряха
Разбросает листки из блокнота, запутав сюжет.
И ложатся слова бесконечной строкою на плаху
Ровных рельсов судьбы, потерявшей трамвайный билет.

Лето пишет стихи…


Пятое июня. Трое

Душная ночь посреди казахстанской степи
Сушит глаза и немного щекочет ладони.
Ветер играет билетиком на полигоне.
В сетке Меркатора наша Вселенная спит.

Звездный гамак раскачался на стыках орбит,
В скрипе галактик цепляя Луну амплитудно.
Нам отдохнуть бы немного, да спутник-зануда
Скучным будильником шлёт комариное «бип!»

Снова июнь расплескал молоко без причин,
Зреют в скопленьях небесных садов абрикосы.
Все как обычно. А завтра – в дорогу. И космос
Станет нам домом… Давайте чуток помолчим.

Притчи о путниках будет шептать Сырдарья,
Степь умывая, где суслик застыл изваяньем.
Прошелестит по пустыне гюрза: «до свиданья»,
И на рассвете сорвется с орбиты Земля…

Душная ночь казахстанской степи посреди.
Главный конструктор уходит от лишних вопросов:
«Космос, ребята… Все это – не больше, чем космос.
В общем, «поехали!», братцы… А там – поглядим…»


Черничный день

Черничный запах лета был тягуч,
Окутывал теплом, как покрывалом.
Бродил июль по перелеску вяло,
Накладывая ягодный сургуч

На губы приоткрытые твои,
Шептавшие языческие коды.
Висело небо, разделяя своды
Лучами на прозрачные слои.

Стелился сон некошеной травой,
Медовым солнцем всю округу межил.
А воздух – плыл, так невозможно нежен,
Так свеж в своей безбрежности живой.

Зеленой каплей беспокойный жук
Сползал по ветке, отражая полдень,
Был мир лесной ленивым счастьем полон
И поглощал все шорохи вокруг.

Мы целовались, у ручья присев,
Соединяя этот день и вечность,
И возвратились в нашу жизнь под вечер
Тропинкой, потерявшейся в росе.


Мы просто были...

Мы просто были. И нас не стало.
Следы остыли в пыли дорожной.
А может, стоит свернуть к началу?
И вновь родиться, наверно, можно?
Тот летний вечер с ветвей каштана
нам сыпал щедрой рукою звезды.
Нет-нет… Не надо. Я перестану.
Конечно, зря. И, конечно, поздно.
Но все же… Все же – вернись на время:
мы – жили, вспомни! За летом осень
Осой впивалась в больное темя,
дожди дробила, бросая оземь.
Кидала в зиму, без всяких яких,
студила мысли, тепла лишая.
Смотри: за нами бежит собака,
такая серая и большая.
Несет в зубах нерасцветший лотос
(Скажи: откуда цветок нездешний?),
Молчит и смотрит. И мы – свободны.

А эту суку зовут надеждой.


Однажды 30 лет спустя...

Моему однокласснику, имени которого не знаю.

Февраль швырял тепло со всех сторон,
Расщедрившись апрельскою погодой,
И путал без зазренья время года
В календаре.

Мобильный телефон
Поймал волну со строчкой теплых букв:

«Н а т а ш к а!  Я   л ю б л ю   т е б я   с о   ш к о л ы.
К а к   ж а л ь,   ч т о   т ы…»

А времена глаголов
Вневременьем наречий стали вдруг:
Смешно и грустно. Больно. Горячо.
Наивно. Безнадежно. Непонятно.
В ладонях – ощущенье листьев мяты,
И запах счастья чудится еще.

Мозаика десятков тысяч лиц.
Событий жгут пружинами закручен.
Но память, распрямляя их, живуча,
В ребро толкает:
«Повернись! Вернись
Туда, где было чуточку не так,
И дотянись до самого начала,
И – вспомни: ты его тогда встречала.
И, может даже, ускоряла шаг.
А может быть, беспечная душа,
Ты проходила мимо? Может… Может…»

Я, ощущенья впитывая кожей,
Читаю смс, едва дыша
(запутавшийся в сотовой сети,
тот номер телефонный не опознан):

«…т ы   н е   п р и д е ш ь…»

Приду. Еще не поздно.
Но – как узнать?
Кому сказать: «Прости»?


Молоко

Вечером свет приглушу и возьму стакан
(С детским рисунком и матовым словом «love»)
Пусть в молоке растворится моя тоска
И перепишутся набело девять глав

Самых последних. Но выйдет роман в тираж:
Два экземпляра (на душу по одному).
Рай в шалаше не случился. И сам шалаш
Как-то всё больше похож на дворец/тюрьму.

Это годится: вполне по законам жа…
Это банальный, но вечно живой сюже…
В общем, конечно, печально. Немного жаль.
Но, и с другой стороны, не болит уже.

Только стакан на столе. Не с вином вины,
А с молоком (хоть оно – пополам с тоской).
Эта весна мне подарит иные сны.
В них мы с тобой не увидимся. Далеко,

Не дотянуться. А в общем, зачем тянуть?
Тянем-потянем, а вытянуть – силы нет.
Бабка за дедку, а дедка за репку… Жуть!
Жучка за внучку ответит и – всем привет!

И не роман, и не сказка – одно враньё.
Эх, мне сейчас бы хрусталь и «Вдову Клико»…
Только безжалостно вечер на скатерть льёт
Мимо стакана прокисшее молоко.


Кот и Клоун

Этот дурацкий вечер дню наступил на грудь.
Но синева не лечит. Сделай же что-нибудь!
Выплесни из стакана горькую темноту
И запусти пространство – прямо в глаза коту.

Рыжий, голодный, тощий – точно: твое клише.
Может, вам будет проще вместе ловить мышей?
Вместе дышать и думать. Вместе считать слонов.
Лепит заплатки сумрак на полотно домов,

Строчку кладет на строчку – ровно, заподлицо.
Давит трахею ночи звуками бубенцов,
Прячет под слоем грима мертвый оскал луна.
Жизнь пролетает мимо, лица не распознав.


Дорожное

Колея мотает четвертый час. За окном простылым лежит тоска.
Проводница плещет в стаканы чай, растворяя сахаром облака.
Детским плачем глушится чей-то храп. По проходам шаркает старичьё.
И летит наш поезд на всех парах, обгоняя галок и воробьёв.

На гитаре корчится септаккорд. Раздирает душу гнусавый стон.
Ручка тупо пялится на кроссворд. В локоть бьется нервами перегон.
С верхней полки падает бутерброд. Перематы гасятся криком «цыц!»
Четвертушку бабушка достает, достает с картошечкой огурцы.

Жаркий запах курицы – до слюны. Сало, яйца, яблоки – на столе.
Ты чего, соседушка, приуныл? Налегай, закусывай, не жалей.
Было или не было – всё равно. Сбудется, не сбудется – наплевать.
Железнодорожное полотно будет нам раздаривать благодать,

Рассыпать вагонную маету, разливать по стопочкам самогон,
Заполнять душевную пустоту, чтоб уже не грезилось ни о ком.
Чтоб открылся наново чистый лист, чтоб летелось/думалось/не спалось,
Чтоб обиды вымарать, забелить, да в окно – все глупости. Под откос.


По окраине города

По окраине города
	бродит моя душа.
Не находит спасения.
	Просит покой в ночи,
Заметает следы на земле.
	Тополя пушат,
Словно душат и слышат,
	как что-то во мне молчит.
На обочине ночи
	часы начинают петь
Перегоном вагонным.
	Становится тоньше тень.
Я рифмую бездарно
	разменную медь и смерть,
Я рисую наивно
	асфальтовым мелом день.
Мне бы запах ванили
	с медовым оттенком лип,
Да каштан погасил
	незаметно свою свечу,
Паутинкой невидимой
	сумрак к стволу прилип.
Тумблер включится завтра.
	Я светом за свет плачу
По квитанциям писем,
	полученных не вчера,
Где лиловых печалей
	заплатки, как синяки.
Понимаю: пора.
	Переходит в финал игра,
Та, что стоит – ни больше,
	ни меньше – одной строки,
За которую снова
	и щедрый не даст гроша.
Но привычно сгорят,
	не оставив золы, в печи
Звуки, буквы, слова, голоса.
	Тополя пушат,
Словно душат и слышат,
	как что-то во мне молчит.

Солнечный трамвай

Растрепались стаи ворон, над Москвой устроили хай.
Проскочив крутой поворот, вдруг сорвался с рельсов трамвай,
Перерезав небо, ушел, альбатросом штопая синь:
«Как же в облаках хорошо! Ни зануд, ни склок, ни разинь…
И никто не учит теперь, как звенеть, куда повернуть…»

Я в трамвае еду к тебе, обновляя солнечный путь.
А напротив дремлет весна, прислонясь щекою к стеклу.
Но в моих запутанных снах ты стоишь на каждом углу.
Собирай секунды в часы. Сигареты в пальцах ломай.
Отпусти на волю такси. Подожди сбежавший трамвай.

У кого бы можно спросить: что у нас с тобой впереди?
Оборвалась в прошлое нить…
Я почти приехала. Жди.


Размышлизм No 7

А предположим, сбудется апрель.
Допустим даже, что случится вечер.
Туманово опустится фланель
На нашу неожиданную встречу.

И может, в этот час зажжет свечу
Каштан, благословляя на венчанье,
Иль вложит флейту в руки палачу,
Неузнанность случайную прощая…

Еще представим, что прольется дождь,
Отмыв чернила прошлых отношений…
...И в этот миг ты стрелку повернешь
К противоречью всех предположений.


Размышлизм No 15

Я бегу босиком по ночной тишине,
Обжигая о звезды ступни…
Ты назначь на субботу свидание мне,
Расписание дел обмани.

Несгораемых свеч неразгаданный свет
Обольет календарик забот.
Очень жаль, что в твоем ежедневнике нет
Ни одной из свободных суббот.


Ни о чем

Письмо. Звонок. Дорога. Ожиданье.
Улыбка. Поцелуй. Плечо. Рука.
Снег. Сумерки. Москва. Декабрь. Дыханье.
Молчанье. «До свиданья…» – «Ну, пока…»