Светлана Петрова – мастер остросюжетного рассказа. Родилась в Мурманске. Окончила Московский институт культуры. Автор нескольких книг прозы, вышедших в ведущих московских и санкт-петербургских издательствах. Рассказы печатались в «Дружбе народов», «Литературной России» и других изданиях. Член Союза писателей Москвы.

СВЕТЛАНА  ПЕТРОВА

ДУРНОЙ ПРИМЕР

1 – 2 – 3
 

1

     Неприятность, которая положила начало перемене судьбы, случилась с Катей Ивановой чудесным солнечным утром, не предвещавшим ничего худого. Летний отдых с мужем на берегу Чёрного моря пошёл на пользу семейным отношениям. Они поскрипывали с самого начала, а в последнее время и вовсе держались на честном слове. Но вот ведь выправились! То ли обоюдная брезгливость к курортным романам, вершившимся на глазах бесстыдно и в изобилии, то ли, напротив, новые знакомства с положительными парами сыграли свою роль. Из чего плетутся тонкие материи чувств, сразу не понять, да и, подумав, объяснить трудно, а может, и не надо.
     В общем, улучшились отношения как-то без особых усилий, а индульгенция — всего-то сломанная в двух местах нога. Правда, со смещением и отломками, но это уже на совести того, кто совершил ДТП.
     После операции Катю, закованную в гипс от стопы до бедра, с изматывающей рвотой от наркоза, оставили в больнице. Это никаким образом не укладывалось в реальные планы: санаторные путёвки закончились, отпуск тоже, обратные билеты в кармане. Выходит, завтра утром Вова улетит домой один.
     Прежде он никогда жену не покидал, словно боялся, что без пригляда она вдруг да и взбрыкнёт. Глупо проморгать женщину, полученную после шести лет упорных ухаживаний. Он любил её ещё со школы, в Калуге, потом учился в кораблестроительном институте в Ленинграде и звонил каждый вечер, часто приезжал, дарил цветы и конфеты, предлагал руку и сердце. Катюша с ответом тянула и прилежно посещала класс хорового пения в областном музучилище.
     При встречах старалась избегать объятий, а уж представить себя рядом с голым Володей просто не могла, всё переживала свою несостоявшуюся мечту, которая воплощалась в высоком блондине с приятным, слегка мятым лицом — артисте местного драмтеатра. Встретились после спектакля пару раз, поцеловались, Катя уже было совсем размякла и потеряла лёгкую голову, как вдруг услышала:
     — Я не могу тебя взять, это неправильно. У меня двое детей и две жены, одна бывшая, ты же не хочешь быть третьей? Да и какая из тебя подруга жизни — молоденькая, носочки беленькие, наверняка даже котлеты жарить не умеешь, а претенденток на постель у меня большой выбор. Так что гуляй, ищи себе нормального мужа.
     Кате захотелось умереть или хотя бы свернуться клубочком тут же, на парковой скамейке, и закусить губы до крови, чтобы болью физической притупить боль неопределяемую, но настолько острую, что трудно дышать. Однако приближалось время урока сольфеджио, и она бросилась бегом к остановке автобуса, чтобы не опоздать.
     Дома сказала матери, что с актёром рассталась.
     — И слава богу! Не реви. Это в пьесах герои, а в жизни героев нет, все обыкновенные. И ты обыкновенная, и я, и папа, и муж у тебя будет обыкновенный, а не донжуан какой-нибудь.
     Катенька высоким о себе мнением и тщеславием не страдала, но слова почему-то неприятно задели. Вспомнилось, что классе в пятом, начитавшись Дюма, вообразила себя герцогиней де Шеврез. Или Шевриз? Одноклассники, которые на переменках активнее других дёргали её за косички, согласились стать Атосом и Арамисом. Ночами Катя вертелась в кровати, мысленно разыгрывая романтические сцены любви, погони и чудесного спасения. Дальше воображения дело не сдвинулось, однако она точно, если не думала, то ощущала, что не такая, как все, во всяком случае, мир существовал для неё, а не она для мира. Но то было давно. Хотя времени минуло немного. Как в популярной песенке из фильма: «Это было неда-а-вно, это было давно». Точнее не скажешь.
     Годы шли, никто из нормальных замуж Катю не звал. Мать привыкла, что дочь живёт дома, есть хотя бы с кем поговорить. Супруг — тот давно предпочитал общаться с приятелями по домино и пиву, над советами жены смеялся и обрывал на полуслове, а Катерине деваться некуда, материнские наставления слушает, хотя, похоже, вполуха, оттого, случается, следует чужим примерам, так если бы хорошим, а то часто дурным. Компанию непонятно с кем водит, по киношкам, по концертам гуртом шляются, говорят, изучают искусство, а сами, небось, обжимаются в подъезде. Молодёжь, что с неё взять.
     Действительно. Однажды на вечеринке какой-то парень крепко прихватил Катю пониже талии, она отвесила ему пощёчину и получила презрительный ответ:
     — Старая дева, а туда же, кочевряжится!
     Катя вздрогнула, и на следующий день сообщила Володе долгожданное согласие посетить загс, но фамилию девичью оставила в память о той жизни, которую менять не хотела, а пришлось: надо же быть, как люди. Выходит, права мама, яичко оказалось не золотое, а простое.
     Поначалу в тесных объятиях ей было больно, стыдно и немножечко противно, но постепенно всё улеглось. Счастливый супруг увез добычу в город на Неве, окружил домашним уютом, собственными друзьями и привычками. Катя не сопротивлялась и протеста не выражала, терпеливо взирая в постели на мужчину, косившего к носу в моменты наивысшего наслаждения. Это в сериалах обязателен хэппи-энд, а в жизни — как повезёт.
     Казалось, бастион возведен по всем правилам фортификационного искусства, но жизнь за его стенами протекала неровно: молодая женщина при нормальных анализах хворала непонятными болезнями, впадала то в депрессии, то в чрезмерную активность, таскала мужа по театрам, музеям и выставкам, прилежно служила в департаменте культуры, дома проявляла сговорчивость, заботу, даже нежность, а вот забеременеть не удосужилась, что-то в её организме сопротивлялось.
     Вова парень неглупый, понимал, что получил. Что хотел, то и получил. В общем, ситуация требовала контроля. Но работа — это святое, работой, как и хорошей зарплатой, ведущий инженер Северной судоверфи Владимир Кузнецов дорожил. Так его жена оказалась одна в курортном посёлке Хоста, где знакомых — районная библиотекарша, с которой Катя подружилась, насколько это возможно за три недели.
     На самом деле то была с ее стороны и не дружба вовсе, а невнятное сочувствие некрасивой, странноватой девице туманного возраста, с гнилыми передними зубами. Бюджетного жалованья Ольге Прошкиной, работнику культурного фронта районного уровня, хватало только на скромную еду и копеечные счета по коммуналке. Позволить себе в эпоху Советов входящие в практику штифтовые протезы, которые ставили частники-стоматологи, не могла, а целиковые пластмассовые челюсти не хотела, поэтому прикрывала редкую улыбку платочком, словно маркиза Помпадур, если такое сравнение уместно для данного случая.
     Однако профессионалом Прошкина была хорошим, в читателях разбиралась сходу. Поглядев в заполненную библиотечную карточку, воскликнула:
     — В Северной Венеции живёте, счастливая! И муж у вас — видела — красивый.
     Катя поморщилась и зачем-то стала рассказывать, что город-музей она так и не полюбила. Музеем можно восхищаться, но жить в нём странно, по крайней мере неуютно. Души согреть негде в переносном и прямом смысле: с Невы без отдыха дует сырой ветер, пронизывающий до костей, небо хмурое и даже летом мёрзнут ноги. А душа — субстанция домашняя, в стылых публичных апартаментах жить не приспособлена. Чтобы не испытывать комплексов, возможно, в музее надо родиться, но она появилась на свет в тихой Калуге и тянется к небольшим русским городам с тёплым, открытым характером, воспитанным древней историей.
     Этих сведений библиотекарше оказалось более чем достаточно. Она не объясняла, почему даёт читать ту или иную книгу, но всегда попадала в точку. Катя, закрыв последнюю страницу очередного романа, испытывала щемящую тоску по странам, в которых не привелось побывать, и чувствам, которые ей не довелось изведать. Следовала уставу сначала маминому, потом мужниному, довольствуясь тем, что имеет, и как-то не очень стремясь владеть чем-то ещё. А тут вдруг задумалась, что навязанные ей правила — лишь иллюзия полноценной жизни, оказывается, жизнь способна не просто размеренно двигаться от начала к концу, но доставлять удовольствие. И ещё, может быть, главное: привычка к мужу есть только привычка, на самом деле никакой любви нет. И как же теперь?
     А никак. Представить свою жизнь без Володи она уже тоже не могла. Всё завязано, сшито, склеено, всё устроено и размерено, у неё своё место в гнезде, а другого и нет, начать сызнова не хватит ни ресурсов, ни храбрости, решительностью она вообще никогда не отличалась. В конце концов, земной путь ничтожно мал и предопределен, мы лишь игрушки в руках неясных сил, которые среди прочего сотворили нас, чтобы было чем заняться в бесконечности времени. Любви мужа хватит на двоих, иные и этим похвастаться не могут. К тому же хорошо, когда любят тебя, а не безответно любишь ты, это Катя знала по собственному опыту, так что смиренно ожидала возвращения к ленинградскому быту, но ненароком оказалась в Хостинской больнице № 3.
     Отделение травматологии располагалось на последнем, третьем этаже, что особенно удобно для пациентов с переломами ног. Здание выходило тыльной стороной на реку Хосту, давшую название посёлку, ныне включённому в состав Большого Сочи. Река горная, вытекала из Самшитовой рощи и, хотя в сухое время года сильно мелела, на узких перекатах вела себя бурно. Этот постоянный природный гул хорошо успокаивал больных. Освоив костыли, Катя часто по ночам стояла у окна, прислушиваясь к шуму воды и с удивлением отмечая, что ни скуки, ни позывов вернуться домой не испытывает, скорее интерес к своему новому положению.
     Её соседками по палате были две женщины — молодая яркая кумычка Асият, адвокат из Дагестана, и пожилая толстая Зоя Николаевна, кастелянша санатория «Волна», местная жительница. У первой перелом хирургической шейки плеча, вторую привезли с острым приступом холецистита и за неимением мест в «терапии», всегда забитой стариками с неясным диагнозом, положили в «травму».
     Женщины, такие разные ментально, быстро нашли общий язык. Больничная койка ближе к Богу, чем домашний матрас, ничем не занятый день тянется медленно, телевизор для районной больнички и сегодня непозволительная роскошь, а Интернет и смартфоны тогда ещё не изобрели. Пациентов, отрезанных от мира, ослабленных переживаниями, словно братьев по несчастью тянет на откровения. Боль, страх возможной гибели что-то сдвигают в сознании, и, возможно, впервые приходит мысль, что жизнь конечна, а рухнувшие планы лишь подчёркивают случайность сущего. Сходство ощущений сближает.
     Асият сообщила, что родилась и живёт в Дербенте, самом древнем городе России с историей в пять тысяч лет. Училась в Москве, обожает русскую классику, замужем за даргинцем, Гамид — сварщик, приехал в Сочи накопить денег на новую квартиру, специальность дефицитная, платят, как трём инженерам, но на родине с работой проблемы.
     Автобиография Кати уложилась в несколько фраз, она и сама удивилась — жила или нет? Десять лет с Володей, а вспомнить нечего, только неудобства совместного быта. Она привыкла всё делать размеренно, с чувством, толком, расстановкой, а он всегда спешит, ест на ходу, поезду предпочитает самолёт и над нею смеётся, мол, в прошлом веке застряла, теперь время бежит быстро, надо соответствовать. Чему и зачем? Вот её машина сбила, но осталась жива, а если бы погибла, ничего бы не изменилось. И теперь ничего не изменится. Стоит ли расшибать лоб, пытаясь докопаться до глубинной сути, разложить чудо на винтики и колёсики? Жизнь не детская игрушка, она намеренно задумана как тайна, не подлежащая разгадке, а если кому-то, шибко умному, это удастся, мир рухнет. Выходит, всё у неё нормально.
     Самой словоохотливой оказалась Зоя Николаевна, которая обстоятельно описала многочисленных членов семьи, соседей и знакомых, покойного мужа-аварца.
     — Хороший был человек. Рано умер, мне только пятьдесят стукнуло. Гинекологиня говорит: у вас повышенный гормональный фон, вам нужен мужчина. А кому он не нужен, да где его взять?
     И конечно, рассказала о своей болезни и фальшивом народном целителе, который обещал вылечить от камней в желчном пузыре, но купленные у него травы вызвали жуткое обострение, а деньги, и не малые, так и пропали.
     Катя всплеснула руками:
     — Надо вернуть! В суд идите, жалко же!
     Кастелянша грустно улыбнулась.
     — Ах, девочка, я дожила до такого возраста, когда кроме жизни ничего не жалко. Гораздо печальнее, что большой живот и короткие руки не позволяют подмыться и вытереть между ног. Дома помогает внучка. А здесь?
     — Я помогу.
     — Ну, что ты, детка. Да тут и ванны нет, придётся из бутылочки лить. Ах, господи, старость — это так неудобно! — сокрушалась Зоя Николаевна.
     К ней каждый день приходили родственники и сослуживцы с полными авоськами, несли арбузы, фрукты, осетинские пироги. Есть эти дары больная не могла и усиленно угощала соседок. Катя не отказывалась, а кумычка принимала самую малость: то ли аппетита нет, то ли талию берегла.
     Асият навещали муж и сыновья: близнецы-первоклашки и два парня, похоже, погодки. Дети вскоре уходили к реке, а муж сидел долго. Высокий и худой, или, скорее, изящный, джинсовые брючки в облипку, куцая курточка. Восточное лицо с жёсткими короткими усами, носатое и не очень уже молодое, но, в общем, приятное, на голове — серая шапочка сванка. Говорили супруги часами, вполголоса, на своём языке. Он явно выглядел огорчённым, сочувственно трогал жену за руку, но она почему-то оставалась напряжена: то хмурилась, то тихо смеялась до слёз, и эта сверкающая влага делала её чёрные глаза совсем неотразимыми.
     К Кате никто не приходил.
     В девять часов вечера в палатах гасили свет. Распахнутые окна заполняло ночное небо с далёкими звёздами и узким игрушечным месяцем. Мироздание обретало непривычную глубину и нежность, бездна ласково стелилась у ног, сокровенное просилось наружу. Какие тайны у женщин? У женщин тайны — мужчины.
     — Я мужа не люблю, — однажды выдала Катя залежалый секрет, который с готовностью отвалился, как засохшая болячка.
     — Зачем шла за него? — строго спросила Асият.
     — Боялась одна остаться, и сейчас боюсь. С родителями невозможно, у подруг свои семьи, дети, им некогда и неинтересно со мной. Мужчины ищут спутниц помоложе и нестрогих правил. Кому я нужна? Обыкновенная, ничем не выдающаяся.
     — Надо избавиться от комплекса, что твой Володя незаменимый специалист, а ты никакая. Это он — простой инженер, женатый на замечательной певице.
     Катя махнула невидимой в темноте рукой.
     — А, хористка, и то в прошлом! Сейчас, как все чиновники, занимаюсь чем-то надуманным, никому не нужным. Ничего после меня не останется. Вот если бы мне талант Малибран …
     — И что? Пройдёт двести лет и о Малибран забудут.
     — А про Чайковского?
     — Ещё тысячу прибавь — и про него тоже.
     — Тогда я вообще ничего не понимаю.
     — И не старайся. Просто живи.
     — Жаль родить не случилось, может, в ребёнке я нашла бы себя.
     — Дети рождаются не для нас. Дети рождаются для будущего, в котором наше место с краю. И не надо отравлять им жизнь, надо уважать свободу воли. Человек вправе принимать решения, которые нужны именно ему, а не маме с папой. Можешь мне верить, у меня четверо.
     Асият помолчала и нехотя добавила:
     — В перспективе — без отца: мы с Гамидом разводимся.
     — Как?! — ахнула Зоя Николаевна.
     — А вот так. — Кумычка нервно засмеялась. — Влюбился мой благоверный в русскую девушку. Мне тридцать пять, ему сорок, а ей девятнадцать. Большая, мягкая и рыжая. Уже беременна.
     Катя удивилась проворству сварщика, такого скромняги с виду, а кастелянша возмутилась:
     — Ну, зараза! Да он тебе в подмётки не годится: простой работяга, а у самой образование высшее. Никуда он не денется.
     — Вокруг меня всегда было много мужчин, умных, видных, даже богатых, один — вообще криминальный авторитет, суперсексуальный. А я выбрала этого. — Асият хотела пожать тонкими плечами, но лишь повернула голову: мешал гипс. — Любовь!
     Пожилая соседка мечтательно повторила:
     — Любовь… — И тут же спохватилась: — Сукин сын он, как все мужики! Правда, мой был порядочный, но, может, я чего-то не знаю?
     — Гамид хороший, чуткий, заботливый! — неожиданно громко воскликнула Кумычка звенящим в ночной тишине голосом. — Быть вместе по любви — да, по любви — это прекрасно! А так — зачем удерживать, мучиться? Мы живём сегодня, и жизнь только одна, другой не будет. Не хочу выглядеть несчастной, мятой, жалкой. Вернусь с детьми на родину. Хотя прежней уже не стану никогда: во мне не только рука сломалась, — но надо беречь силы и сохранять форму.
     — Правильно, — заявила Зоя Николаевна. — Ещё лучше замуж выйдешь. Красавица, опять же — профессия денежная.
     — Да. Дорого бы заплатила, чтобы вернуть Гамида, но… Любовь нельзя купить. А то, что покупается, эрзац любви.
     — Эрзац, — выпятив губы, недоверчиво повторила кастелянша незнакомое слово и покачала головой.
     Катя долго не могла заснуть, мешали мысли. Да правда ли, что она не любит Володю? Может, это и есть любовь? Нет, наверное, любовь всё-таки что-то другое, сверхъестественное, необъяснимое, хотя возможно, так подсказывает литературное воспитание. А если бы муж её бросил, как Гамид, получилось бы снова себя обрести? Вряд ли. Перемены не для таких, как она, перемены для сильных.

2

     Неожиданно в часы посещений в больничной палате появилась библиотекарша Прошкина. Выложила на тумбочку сникерс, тульский пряник и пояснила: лишь вчера случайно узнала, что бывшая отдыхающая попала в больницу. Чем помочь?
     Катя растерялась. Мало того, что малознакомая женщина озабочена её положением, так ещё потратилась на гостинцы. Небось, себе таких сладостей не позволяет. Больная достала маленький кипятильник, который всегда брала в дорогу, чай в пакетиках, и они вдвоём с библиотекаршей выпили чаю, пахнущего бергамотом, и съели пряник. Но этим дело не кончилось. Ольга стала приходить после работы почти каждый день, сообщала новости, рассказывала случаи из своей жизни и всегда что-нибудь приносила: ветку винограда, пару яблок, персик — наверняка в ущерб своему бюджету. Ситуация Катю беспокоила, но не выгонять же посетительницу. Единственно, чем можно отблагодарить — внимательно слушать. Они уходили в небольшой коридорный холл и сидели там до вечера.
     Оказалось, мир Ольги богаче, чем можно было предположить. Окончила библиотечный техникум, заочно, работая посудомойкой в летней столовой, самостоятельно выучила французский язык, и хотя говорить на нём не могла, читала в подлиннике Рембо, Вийона, обожаемых «Отверженных» Гюго. Под влиянием «Хаджи Мурата» изучила историю Кавказа и во время отпуска подрабатывала гидом — всё лишний рубль, да и что делать одинокой женщине целый месяц? Книги она успевала глотать на работе: читателей мало, особенно зимой. Число посещений по давней традиции полагалось увеличивать вдвое, чтобы заведующая имела основание выписывать работникам премии, пусть небольшие.
     Коллеги Ольгу не любили, но терпели, как терпят обиженных Богом, старались не делать замечаний, чтобы не нарваться на снисходительный взгляд. А как прикажете смотреть на людей, природой и судьбой не обделённых, но вынужденных приспосабливаться к тому, что противоречит их собственным нравственным воззрениям? Или, наоборот, не противоречит. Оля была бескомпромиссна и говорила то, что думает, это всегда неудобно.
     Ещё она презирала мужчин. Больше даже не тех, кто кисло кривился, а кто пугливо отводил взгляд, словно виноватый в её уродстве. Да какая же она уродка? Одеть прилично, постричь по моде, глаза тушью подвести, а главное, зубы вставить. Будет не хуже других, а некоторых и получше.
     Встречались парни, которые, узнав, что девица живёт одна в высотке у рынка, были не прочь жениться на квартирке-то. Но у Ольги нюх, как у спаниеля, чужие намерения понимала с полувзгляда, с полуслова. Потому, наверное, и потянулась сердцем к заезжей курортнице из Ленинграда, которая выглядела искренней. Да не просто потянулась, а полюбила.
     За что? Ничего особенного Катя для неё не сделала. Ну, за книжками ходила часто, общалась как с равной, в некрасивое лицо смотрела без смущения, иногда, покупая себе мороженое, и ей заносила вафельный стаканчик. Тщетно искать объяснений. Давно стало общим местом, что узреть, откуда пришла любовь так же трудно, как легко объяснить нелюбовь.
     Прошёл месяц. Первой из больницы выписали Асият. С рукой на перевязи она спустилась вниз, где её ждали дети и Гамид. Высокий, угловатый, как кузнечик, в своей потёртой сванке, он бросился навстречу жене, горячо и громко тараторя, размахивая руками. Мальчики отошли в сторонку, чтобы не мешать родителям.
     — Интересно, в чём он хочет её убедить? — поинтересовалась Катя, вместе с Зоей Николаевной наблюдая сцену из открытого окна.
     — А я тебе сейчас переведу, мой муж тоже объяснялся с односельчанами по-кумыкски, это самый простой и распространённый язык в Дагестане. Так, так. Потаскун говорит, что любовь сильнее его. «Я тебя тоже люблю, но как мне разорваться надвое? Пойми и не держи зла, не проклинай, умоляю». Хорош гусь! Сына просит ему оставить, хоть одного, старшего, сыну нужен мужчина.
     Неожиданно Асият показала Гамиду фигу и ответила по-русски:
     — Кукиш тебе! Мужчину я детям обеспечу, не волнуйся.
     Сварщик, не ожидавший от жены такой грубости, закрыл лицо руками. Она смутилась и добавила:
     — А ты сам у них спроси: захотят жить с тобой — бери хоть всех!
     Гамид совсем растерялся, засуетился, потоптался на месте и неуверенно пошёл к ребятам, сидевшим кучкой на корточках у самой реки. Вернулся скоро, с видом побитой собаки.
     На лице Асият не было злорадства, одна только жалость. Она окликнула детей, повернула на грунтовую дорогу и пошла за своими сыновьями, твёрдо ступая по камням стройными ногами в модных туфлях на высоких каблуках.
     Мужчина, заслонившись рукой от жаркого полуденного солнца, смотрел им вслед до поворота. Никто не оглянулся.
     Катя отошла от окна, легла на кровать, закрыла глаза и прислушалась в своему сердцу: оно болело впервые в жизни.

3

     Скоро настала и её очередь покинуть медицинское пристанище. На костылях больная уже стояла прочно, но гипс снимать оказалось рано, добираться в таком виде домой трудно, а денег на гостиницу и обеды в столовой не напасёшься. Придётся Володе, о котором она в последнее время совсем перестала вспоминать, приехать за нею.
     — Должны же на верфи войти в положение? — делилась она соображениями с Ольгой.
     — Не бери в голову! — воскликнула библиотекарша (они уже давно перешли на «ты»), поживёшь у меня сколько надо. Квартира отдельная, со всеми удобствами, первый этаж, осень у нас красивая, солнечная, долечишься, потом отчалишь восвояси.
     Неожиданно для себя Катя согласилась сразу и попросила подругу позвонить мужу, та с радостью помчалась на переговорную. Слышно, как всегда, было плохо, Володя кричал в трубку:
     — Кто? Библиотекарь?! Что случилось? Ничего? Как у жены дела? Скоро снимут гипс?
     — Скоро. Но после больницы она у меня поживёт, ходит ещё плохо, ванны назначили, мацестинские, у нас же в Хосте своя природная мацеста, кости замечательно лечит. Тут тепло, воздух морской, такая благодать — скорей поправится.
     — Ладно, я переведу деньги на жизнь и на билет, — пообещал супруг, расстроенный продлением разлуки.
     Светлая Олина комнатка, обставленная скудно, блистала избыточным порядком и чистотой. В ней явно обитал дух одиночества. Катя ковыляла вдоль стен, украшенных копиями картин французских художников и снимками Сочи, по бедности наклеенными липкой лентой прямо на обои.
     — Ты говорила, что жила с мамой, — сказала гостья.
     — Да. Она умерла позапрошлым летом.
     — Здесь нет ни одной её фотографии.
     — Я её не любила.
     — Правда? — оживилась Катя. — А я уже думала, что единственная такая уродка.
     — Это что, — сказала подруга, — я и Бога не люблю.
     Вопрошавшая оторопела: не верить — это понятно, но не любить? Как-то уж очень круто.
     — За что?
     — Придумал нас, позабыв объяснить — зачем.
     — А… Тоже верно, — согласилась Катя.
     Женщины дружно, немного грустно улыбнулись, уже привычно узнавая своё тождество. Оно очень облегчало им совместное существование, что хорошо было одной, то устраивало другую. Ложились спать и просыпались рано, завтракали легко, ужинали плотно, любили котлеты и тушёные овощи, компот из яблок и абрикосовое варенье. Ольга покупала продукты, убиралась и мыла посуду, Катя готовила, сидя на табуретке. Сначала библиотекарша не соглашалась брать деньги, которые прислал Володя, но потом махнула рукой — какие варианты?
     Прошёл сентябрь, потом октябрь, гипс давно сняли, больничный закрыли, Катя почти не хромала — мацеста и вправду помогла, но об отъезде, к удовольствию подруги, не заикалась. Время от времени, теперь уже сама, звонила домой. Муж всякий раз допрашивал:
     — Когда возвращаешься? Плохо себя чувствуешь? Не сможешь ездить на работу? Так тебя, наверно, давно уволили. Если хочешь, наймём домработницу.
     — Дорого. Лучше я ещё немного тут побуду. Тепло, солнце, а у вас снег уже. Ты как-нибудь сам. Стирать не забывай, а то к моему приезду гора грязного белья накопится.
     — Ладно. Поправляйся скорее. Соскучился. Не любовницу же заводить, — пошутил он однажды и как-то нервно добавил: — Может, у тебя там кто-то есть?
     — Ты что?! — возмутилась Катя. — Дурак. Я тебя люблю.
     Постаралась сказать убедительно, будто слова что-то значат. Знала, что не значат, но так спокойнее.
     Покоем она дорожила более всего. Дома его не хватало, а тут — весь день, пока хозяйка на работе, Катя была предоставлена самой себе. Бродила вдоль реки по набережной, по зелёным улицам, мимо центра детского культурного досуга, заглядывала в окна новой красивой музыкальной школы. Подолгу сидела на пляже, подставив лицо нежаркому солнцу, дыша морскими брызгами и непривычными, такими сладкими осенними запахами. Думала о чём-нибудь необязательном и приятном и никуда не спешила. Неужели это чудо скоро закончится?
     Катя представила длинный казённый коридор районного департамента культуры, с дежурной зелёной дорожкой, со снующими из комнаты в комнату или в курилку молодыми людьми, балдеющими от безделья. Их бы посадить на трактор или на танк, но нет, загнутся с непривычки. Ещё меньше энтузиазма вызывали у неё картины знакомой ленинградской кухни, свистящего чайника и грязной сковородки в мойке. Дальше — спальня: заправленная под матрас сильно натянутая простыня, чтобы не комкалась во время любовных упражнений. Всё равно на ней оставались заломы и следы пота, а то и чего похуже, и приходилось стирать постельное бельё чуть не каждый день. Наверное, Гамид тоже еженощно любил Асият, интересно, как она там устроилась, собирается ли опять замуж? Она может.
     Иногда дневные размышления перекочёвывали в ночную голову, порождая странные сюжеты. Как-то Катя сказала подруге:
     — Мне сегодня сон приснился: лестница полутёмная, разруха, лифт не работает, кругом мусор, а в чью-то квартиру зашла — неожиданно чисто, бело, занавесочки, салфеточки. И старушка. И я тоже вроде старая. Мы обрадовались встрече, обнялись, но так горько, и стали сетовать, что ничего уже не успеем. А старушка вдруг говорит: «Ты, может, ещё сподобишься». Странный сон, правда?
     — Ничего странного, нормальный, — пожала плечами библиотекарша, продолжая мыть посуду.
     В будни после ужина подруги смотрели телевизионные новости, которые кое-как выдавал слепенький и глуховатый чёрно-белый телевизор «Рекорд». По выходным ходили в кино. Здание с колоннами и лепниной украшало угол двух центральных улиц — Платановой и 60-летия Октября. Билет стоил 30 копеек, а фильмы крутили всегда новые. Вот и в тот раз — «Безымянная звезда» с Анастасией Вертинской — последняя лента Михаила Козакова, который в качестве режиссёра намного превосходил себя как актёра.
     Полтора часа подруги, затаив дыхание, смотрели на экран, а выйдя из зала в тёмную южную ночь, располагающую к нежности и ласке, сели на скамейку, обнялись и заплакали.
     Они чувствовали похоже. Все ждут от любви выгоды. Не обязательно материальной — спасения от одиночества, понимания, защиты, семейных радостей, продолжения рода. А сейчас им было явлено доказательство, что существует любовь бескорыстная, вневременная, словно свет далёкой звезды, нежная и хрупкая, как вздох, как первый снег, тающий от соприкосновения с действительностью. Только такая любовь способна примирить с абсурдом жизни. Но по той же причине её нельзя сохранить неизменной. Всё приходит и уходит, счастье мимолётно, а жизнь так же прекрасна, как безобразна, и хорошо, что хотя бы конечна.
     Когда слёзы иссякли, библиотекарша прошептала:
     — Если бы ты всегда была рядом… Не уезжай, оставайся здесь жить, прописку оформим. На работу устроишься, у нас музыкальные работники в дефиците. На тебя мужчины оглядываются, замуж по любви выйдешь, ребёночек родится, я нянчить буду… Оставайся…
     — Хорошо, я подумаю, — заверила Катя.
     Она привыкла выполнять обещания, и впервые с тех пор, как спала на чужом диване, мысли не дали ей заснуть до утра. Предложение Ольги — далеко от реальности. Чтобы разрушить, умения не требуется, разрушать всегда легко и всегда плохо. Гладко во всём никогда ни у кого не бывает. К издержкам своей жизни она приспособилась, умела существовать в обстоятельствах, которые понимала. Знала наверняка, что произойдёт в понедельник, во вторник, что вечером скажет Володя, где они встретят Новый год. По возвращении домой всё обратится к старому, привычному, а остаться здесь, значит начать совсем новую жизнь, незнакомую, неудобную, лишённую предсказуемости и привычного комфорта. Как эта жизнь сложится, можно только гадать. И какая цель? Ради чего ломать готовое? Вспомнился диагноз, озвученный Асият: «Во мне не только рука сломалась…» « А у меня нога, — подумала Катя. — При чём тут нога? Бред какой-то».
     Утром, ничего не говоря Ольге, она купила билет до Ленинграда. Испытывая неясную печаль, долго бродила по посёлку, прощаясь с любимыми местами, пообедала в знакомом кафе и вспомнила: надо же позвонить Володе, сказать, какой вагон и когда встречать. Чуть не позабыла. Что с нею творится?
     Короткая дорога к почте шла через рынок, где Катя неожиданно почти столкнулась с мужем Асият, — гружёный покупками, он сопровождал свою новую любовь. Так вот она какая: полная, розовощёкая, испытывающая восторг от жизни, прямо «Купчиха за чаем» Кустодиева из Русского музея. Неспешно продвигаясь между рядами, влюблённые время от времени смотрели друг на друга с такой всепоглощающей нежностью, что у Кати зазвенело в ушах. Словно в гипнозе следовала она за счастливой парой мимо овощей и фруктов семи цветов радуги, над которыми стоял духовитый аромат зелени и специй.
     Армянин с персиками, увидев грудастую молодую женщину с белыми ресницами, зацокал языком:
     — Купи. Хороший, сладкий.
     Пава взяла плод, понюхала, слегка помяла пухлыми пальцами, взвесила в руке и плавно положила назад, на вершину пирамиды. Выпятила нижнюю губку:
     — Я спелый хочу.
     И поплыла дальше. Армянин спохватился:
     — Э, брать будешь? Дешевле отдам…
     И потух.
     — Завидуешь! — с гордостью произнёс даргинец и проследовал за любовницей к выходу.
     Катя весь оставшийся путь до почты шла с задумчивым лицом. В переговорной заказала стандартный трёхминутный разговор с мужем и вошла в кабинку номер пять, приняв это за знак: пять — хорошее число.
     Володя звонку обрадовался.
     — Ну, наконец-то! Билет взяла?
     — Взяла. На четверг.
     — Какой вагон?
     — Седьмой. Но я не приеду. Я ухожу.
     Он не понял:
     — Куда?
     Она помолчала — действительно, куда?
     — Никуда. От тебя ухожу.
     — Почему?!
     — Не вечно же летом ужинать в шерстяных носках.
     Взволнованный муж совсем сбился с толку.
     — В каких носках?
     — Шер-стя- ных.
     — Не понял.
     — Жаль.
     Катя повесила трубку, чтобы не продолжать бессмысленный разговор. Свернула на набережную, спустилась к воде и села прямо на камни. У самых ног слабая волна любовно облизывала гальку. Море никогда не числилось у неё в приоритетах, пока она его не понюхала, не попробовала на вкус, пока сердце не ощутило вечного движения неразгаданной стихии, уходящей за горизонт.
     Сидела долго, без мыслей, закрыв глаза и подставив лицо свежему бризу. К ночи море, как обычно, совсем угомонилось, потемнело, подмигивая в свете луны топазовым глазом. Дышалось легко. Так легко не было давно, может быть никогда.

Светлана Петрова. Оползень - рассказ
Светлана Петрова. Адмиральская любовь - рассказ
Светлана Петрова. Шале Сивого Мерина - рассказ
Светлана Петрова. Собачья жизнь - рассказ
Светлана Петрова. Благодать - рассказ
Светлана Петрова. В поисках вечности - рассказ
Светлана Петрова. Кусочек сахара - рассказ