Наш Конкурс

Ольга Зарецкая родилась в 1987 г. в Ленинграде, окончила факультет социологии Санкт-Петербургского государственного университета и факультет менеджмента Санкт-Петербургского университета технологий управления и экономики. Два года работала в Москве, в Комитете по природным ресурсам Совета Федерации Федерального собрания РФ. Затем – помощником главы района в г. Югорск (ХМАО). Живет в Санкт-Петербурге. Проза Ольги Калашян (Зарецкой) публиковалась на ЛитРес.

 

ОЛЬГА  ЗАРЕЦКАЯ

«Я тоже»
Молоко, конфеты и корица

«Я ТОЖЕ»

	Нет хуже ада, чем вспоминать в деталях поцелуй, которого так и не было.
	Ричард Бротиган. Призрачный поцелуй

     1
     Воздух в комнате словно уплотнился, и это не оттого, что было много людей, — нет, с ним пришли проститься только самые близкие: несколько родственников и мы с мужем. Все дело было в атмосфере. Он еще не ушел, но его с нами уже не было, лишь физически, пожалуй. От этого было тяжело вдыхать и невозможно выдохнуть.
     Муж сидел у окна с испуганным лицом, скрестив на груди руки и упершись взглядом в желтое пятно на обоях. Я же сидела у его кровати… Макс лежал бледный, весь какой-то выжатый, под сотней одеял, как будто это могло его вылечить…
     Я научилась с возрастом держать при себе свои слезы. Теперь они просто копились где-то внутри, и пустые глаза лишь притворялись такими. Я взяла его за руку, и все, о чем я могла думать, было сухим наблюдением — может, так срабатывают наши защитные клапаны? Вот его внезапно ставшая небольшой рука, волосы на пальцах, морщины на ладони… Пустые бороздки в волосах, почти смытый болезнью загар.
     — Маша… — Макс с трудом разомкнул песочные губы.
     — Да? — Я вздрогнула. Почти все это время он не подавал признаков жизни, казалось даже, что это не он вовсе, а чья-то жестокая тряпичная шутка.
     — Я…
     В какой-то момент мне показалось, что это стон, — его «я» расплылось в невнятный звук, и поэтому то, как четко и уверенно он сказал все остальное, перевернуло меня.
     — Я любил тебя всю жизнь. — Слова были как косточки, которые выдавили из спелой вишни мне на руку, с щиплющим пальцы соком красного сочного цвета…
     — Я тебя тоже, — ответила я тихо.
     Это вырвалось из меня без размышлений, я сказала это на автомате. А он чуть дрогнул ресницами и закрыл глаза, попытался сжать мою руку… И умер.
     Мне казалось, что я должна вскочить от внезапного укола в сердце, от неожиданного толчка в грудь! Но ничего такого я не чувствовала. Просто заторможено констатировала, что от меня куда-то ускользает пол.

     2
     Мы опустили нашего друга с восковым лицом и в белой рубашке в землю. Хотелось не думать об этом, но избавиться от таких картин в голове трудно. Как нарочно, помнилось все досконально: комки коричневой земли, бьющий в нос резкий запах цветов, реденькая кучка людей у гроба. Можно хоть триста раз быть отличным парнем, но если с неба падает острый дождь и пронзительно свистит ветер, толпы́ провожающих в последний путь не жди.
     Мы все давно были готовы к тому, что останемся без него. Болезнь давно его точила, последние полгода он стал сдавать совсем быстро. Эти полгода, казалось, должны были дать нам время, чтобы подготовиться… Но разве к потере можно подготовиться? Жгучая боль в груди беспощадно напоминала мне, что больше никогда я его не почувствую рядом.

     Первый день после похорон. Вечером мы сидели на нашей небольшой кухне с мужем и пили крепкое вино. Каждый из нас пытался вернуться в жизнь. Быт обычно помогает. Я перебирала нитки для новой юбки — надо было подшить ее немного, а Олег делал какие-то пометки в своем ежедневнике. Потом в какой-то момент его ручка застыла — и он вместе с ней. Он отложил в сторону свою работу, снял очки, протер, надел обратно и очень внимательно на меня посмотрел.
     — Машка, ты молодец…
     — Не поняла? — я откусила нитку зубами и чуть внимательнее, чем следовало, всмотрелась в неровные стежки.
     — Ты молодец, что сказала ему это… Думаю, ему было… приятно… Это было правильно. Ты была должна ему эти слова.
     — Эммм… Ты о чем вообще? — Я все-таки отложила юбку в сторону. — Что ты имеешь в виду, Олег? Я сказала то, что думаю, я его люблю, конечно же… Любила всегда как брата, как друга, и он меня так же.
     Меня слегка смутило, что мы обсуждаем эту тему с моим мужем. Я надеялась, что сказанное мной тогда впиталось в стены. Но, оказалось, эти слова все-таки застряли в моих волосах, я принесла их домой.
     Олег ненадолго задержал пристальный взгляд на мне, откинулся на стуле… Потом потянулся за своим пиджаком и сказал:
     — Пойду пройдусь немного, день такой… Надо его пережить скорее… Через часик вернусь, не переживай.
     Поцеловал меня в макушку и ушел.

     3
     День второй. Я не вставала сегодня, а ночью не спала. Вначале немели по очереди руки под подушкой, потом крутило ноги, шестьдесят семь раз я пыталась поменять позу, но это не помогало. Спал мой кот, спал мой муж, спали соседи, но не я. Под утро закрыла глаза и вырубилась на полчаса, чтобы хоть как-то просуществовать на работе. Когда открыла, день уже настойчиво обливал все в комнате бодрящим светом. Место Олега на кровати пустовало — только смятая простыня повторяла контуры его тела да подушка опасно висела на краю.
     Ночью все мысли обычно фальшивка, потому что наутро они трусовато разбегаются по углам… Мои же сидели на мне верхом, не меняя своего положения независимо от времени суток.
     Ну нет, я бы почувствовала, — продолжала я размышлять. Невозможно держать это при себе долгие годы. Пфф… Я раздраженно перевернулась на другой бок, подвернув под себя пуховое одеяло. Почему-то вспомнилось, как чертову тучу лет назад я прыщавой пятнадцатилетней девчонкой сохла по своему будущему мужу. Мы сидели на скамейке… Я тогда еще для себя решила твердо: мой.
     — Привет, Машка!.. — Олег небрежно плюхнулся рядом со мной.
     — Привет. — Я чувствовала, как предательски коряво, по-птичьи звучит мой голос. Словно ворона подавилась. Он так запросто касался меня своим плечом, и единственное, что мне оставалось, — это надеяться, что одежда хоть немного гасит мои вибрации.
     — Где родители? Спят?
     — Гм… спят... — Так, уже лучше с интонацией. Решила, что надо и дальше отвечать односложно, чтобы он не успел «рассмотреть» мои звуки.
     — Ну хорошо. — Олег распластал руки во всю длину скамейки, и я старалась не облокачиваться на нее. Его телефон просвистел какую-то банальную мелодию, он пробежался глазами по светящемуся экрану, вид хитрый и уверенный, словно он знал, что жизнь у него в кармане. Наверно, смс от девушки.
     — Ладно. Я пошел. Ложись спать, там куклы тебя заждались. — Мерзавец, подмигнул мне.
     Я умру, но буду с тобой, так и знай!
     Ну вот как-то примерно так было в первый раз. Соревновалась ли я с самой собой и с ним, или просто возраст требовал влюбленности, а тут он, совсем рядышком, — высокий, уверенный, пахнущий ванилью. Сейчас трудно понять… Но крайне необходимо…
     Наши родители дружили со студенчества, часто отдыхали вместе, поэтому мы с ним пересекались довольно часто. Иногда семьями ездили отдыхать в Финляндию, откатывали визу. Все петербуржцы так делают, мы не были исключением. Покупали там рыбу и «Фейри», было в этом что-то советское. «Душа моя, этот финский “Фейри” действительно лучше нашего! Одной капли и правда хватает на сто тарелок!» — твердила мама. И мы дружно загружались в небольшой минивэн и тряслись до финской границы. Пару раз остановились на ночь в небольшом коттедже.
     Как-то раз я проснулась от того, что кто-то тащит меня на плече по коридору, в глазах было мутно от раннего утра, пижамные штаны неудачно впились в бедро, я судорожно пыталась сообразить, что происходит, а пока брыкалась изо всех сил. Но не успела я хорошенько разойтись, как оказалась в душевой: холодная вода била по телу, как камни, отчего я некрасиво кричала, заслоняя руками лицо. Через какое-то время пытка прекратилась, и мне удалось рассмотреть своего мучителя. Передо мной стоял Олег: высокий, поджарый, слегка сутулый, словно готовился к прыжку, темные вьющиеся волосы застилали лицо, клетчатая рубашка закатана. Крайне довольный собой, судя по улыбке! Вместо того чтобы злиться, я нелепо улыбнулась в ответ, словно добровольно участвовала в этой шутке.
     — Просыпайся! — он смахнул рукой непослушный вихор челки, подмигнул мне и пошел не спеша по своим делам в полной уверенности, что я не буду мстить.
     Но я оказалась хитрее и мщу ему всю нашу супружескую жизнь.
     Вот сейчас, например, я размышляла над тем, а не любила ли я…
     Мне не помешал бы сейчас такой холодный душ!
     Закрыла на время воспоминания, как пыльную книгу, бухнула всеми страницами о последнюю.

     4
     День третий. Вечером пришла на курсы по расслаблению. У кого-то йога, у кого-то бокс, у меня — гончарное мастерство. Мне всегда нравилось, что в конце я вижу результат своей работы, не абстрактный, на словах и в цифрах, а тот, который можно обжечь в печи и потом гордо потрогать.
     Села за гончарный круг, кинула в центр глину и нажала на педаль в половину мощности, раскручивая глиняный комок по часовой и сдавливая его по краям, чтобы придать форму. Но ничего толкового не выходило. У меня никак не получалось унять внутреннюю дрожь, от которой тело хаотично трясло, — вышла болтанка во всей конструкции. «Соберись», — твердила я себе. После плюнула, поняв, что ничего не выходит. Кинула педаль, резко встала, вытерла руки о синий фартук. Надо было срочно покурить.
     Вышла на воздух, встала в центре серого облезлого колодца и долго всматривалась вверх: шершавое небо совсем свалялось от старости — до катышков, от них рябило в глазах и хотелось плакать. Я пыталась построить что-то внутри себя из кусочков старого и непрочного материала, он крошился у меня в руках, но я настойчиво водружала друг на дружку разные грязновато-оранжевые фрагменты.

     5
     День четвертый. На часах было семь двадцать, я просто лежала в кровати, будто оттого, что я не встаю, день по-настоящему не начинается и время застыло. Слушала, как в ванной шумит вода, понимая, что муж тоже недавно проснулся. Что-то недоброе медленно поднималось во мне — я все-таки встала и прошла в ванную.
     — Олег?
     — Мм-м? — Он набил полный рот зубной пастой и лениво елозил туда-сюда щеткой, а я наблюдала, как вода тугой струей пытается пробить раковину.
     — Олег, это обязательно? — Я сделала движение носом в сторону воды.
     — Фто?
     — Ну для кого она течет?! Сто раз говорила, выключай воду, когда чистишь зубы, намочил — выключил, намочил — выключил, ну что тут непонятно?! — Я резким движением выключила воду.
     Он сплюнул белую пенную массу в раковину и недоуменно посмотрел на меня.
     — Я первый раз от тебя такое слышу. Ты не в духе, любимая? — последнее слово Олег произнес с явным разочарованием.
     Я медленно выдавила зубную пасту на щетку и пристально посмотрела ему в глаза.
     Олег постоял еще с минуту и опять включил воду на полную катушку, чтобы смыть остатки «Колгейта».
     — Олег! Дети в Африке!.. — заверещала я, а потом резко поменялась в лице с воинственного на усталое.
     — Ну погоди, ты что думаешь, что вот сейчас я выключил воду, и она взяла и в ту же секунду привалила детям в Африке? Что за бред вообще?! Когда ты вообще начала думать о детях в Африке?!
     И вдруг я поняла, что не знаю… Нет, не по поводу детей, конечно, африканских, а вообще. Глобально. Хочу ли я продолжать с ним этот разговор… Зачем?.. Неинтересно. Плевать.
     — Просто выключай, мать его, воду… Когда ты ей не пользуешься...
     Олег ушел из ванной с несмытой пеной в уголках рта, а я осталась… Ощущение было, будто обидела ребенка.
     Что со мной происходило?
     Это дьявольское «Я тоже»… Почему я это сказала? Просто вырвалось? Как понять, если его уже нет? Не заглянуть в глаза, не спросить, не почувствовать… А если потрясти себя на предмет воспоминаний и поднять те ощущения? Но тогда на них наслоится, наверно, сегодняшний день…
     Я все чаще замечала за собой, как накручиваюсь красной ниткой на невидимую садистскую катушку мыслей. Я без конца перематывала в голове ситуации, в которых есть он… Был он… иногда додумывая другие концы, а иногда просто пытаясь ухватить эмоцию, которая повисла в том времени, стараясь вытянуть ее за хвост и хорошенько рассмотреть…

     6
     День пятый. Я сегодня все делала чисто механически: душ, прическа, завтрак, пробежка, постояла в пробке на работу, пообедала на работе сладким, и так далее. Просто череда запрограммированных убийств. Времени. Мыслей. Хотя они все равно, прикрывшись какой-нибудь чепухой, проникали глубоко в подкорку.
     Мне стало казаться, что Макс, словно хитрые гелевые шарики, очень давно попал внутрь меня, со временем заполняя собой все больше пространства, и вот сейчас разбух до невиданных размеров. Еще немного, и я просто взорвусь. Кажется, что даже при жизни им не было все столь насыщено, как сейчас.
     На работе пыталась быть внимательной, но все тщетно, как в яму провалилась, Макс здесь, Макс тут. Мысли о нем были очень-очень липкие, я старалась гнать их, но к ним все равно настырно липли волосы и пальцы… Я пила кофе и внезапно меня утаскивала за угол очередная картинка из прошлого, или давала цэу младшему сотруднику и зависала на ее зеленых туфельках. «Зеленый! Зеленый!» — сигнализировали они мне, и очередное воспоминание било в печень до испарины, так что хотелось согнуться. Слава богу, рабочий день все-таки закончился, толку от меня не было.
     Я шла по улице тяжелыми широкими шагами, ветер путался в моих сережках, время от времени пытаясь сорвать их, — от этого они играли свою рваную мелодию мне на ухо. Истерично и откровенно. Возможно ли, что они знали обо мне больше, чем я сама? «Думай», «думай», «вспоминай», — звенели они жутко. И вот горячее чувство тихо и незаметно проникло в меня, начало впитываться в каждую клетку моего тела. Я так явно это ощущала! Я и есть это чувство… Страх.
     Придя домой, начала нервно перебирать желтые аккуратные листки свадебного альбома, всматривалась в наши молодые лица и пыталась увидеть: а было ли? А не выдумал ли он? А что я? Не видела или делала вид? Я теребила страницы и ощущала, как завожусь сама на себя. Да ни черта не ясно, иметь бы видеозапись… Отложила в сторону фото — не было сил больше, взрослая девочка, а занималась какой-то абсолютно нерациональной, а главное бесперспективной ерундой! Закрыла все картинки, всю пыль положила обратно на альбомы и направилась в ванную. Сделала сильный напор, чтобы струя как следует прижала меня к земле и отрезвила. Потом вышла, проникла в халат, накинулась на еду. Я — хищник, я — зверь. И я себя все-таки поймаю. Вспоминай, Маша.

     7
     Тридцать лет назад. В комнате звенела музыка. Отталкиваясь от стен, она попадала в стаканы, после вместе с напитками — внутрь наших молодых тел, а потом улетучивалась через нос, слегка вибрируя. Мне было пятнадцать, я пришла на день рождения к тому, в кого была настойчиво влюблена, — к своему будущему мужу (хотя он еще не догадывался о таком статусе). Он был старше на три года. В этом возрасте три года — это пропасть. Они стирают любую привлекательность с лица и тела, превращая тебя в невнятный объект с прыщиком на носу.
     Всю вечеринку я просидела на диване, абсолютно чужая всему происходящему: маленькое инородное тело, которое пьет пиво из горла и ввинчивает свой взгляд в танцующую напротив пару — светловолосую девушку и кудрявого парня с длинными руками на ее талии. Они слишком медленно танцевали. Слишком для моих нервов. Вокруг была куча пьяных людей: кто-то сидел на подоконнике и пел песни улице, кто-то истерично подхихикивал и пытался накурить хомяка, кто-то на кухне разливал по стопкам отцовский виски. Я же настойчиво наблюдала за Олегом и его партнершей, мне необходимо было быть внимательной, ведь если бы все зашло слишком далеко, в моих планах было накинуться на нее и вытолкнуть в открытое окно. Пока я прикидывала, сколько шагов до цели и хватит ли высоты в четыре этажа для прекращения моих мук, ко мне подсел Макс. Ну да, и он был здесь, ведь вечеринки не устраиваются без лучших друзей. Правда, до сих пор мы не были знакомы.
     Первое ощущение было — маленький рыжий гном. Нет, не так — маленький рыжий гном в зеленых штанах и красных мокасинах, так и хотелось его спросить: ты что, фанат Элли?! И дальше блеснуть своим остроумием: где твой Тотошка? Все было нелепо в нем. Слишком большие руки для его небольшого роста, морковного цвета волосы, торчащие в разные стороны. Есть такие мужчины, которые совсем непривлекательны на первый взгляд, даже отталкивающие из-за какой-нибудь своей черты. Но это лишь на первый взгляд. Эта их черта потом играет злую шутку с вами, вы не можете поначалу ничего видеть, кроме нее, а потом внезапно понимаете, что не можете без нее! Так же было и с ним. Его выжигающая глаз рыжина потом так мне полюбилась. И его передний зуб, который был немного больше соседнего и оттого выглядел как ненастоящий. Я даже спрашивала его, не хранит ли он его в стакане ночью. Пухлые, причудливой формы губы… Однако это не делало его нежным или женоподобным, скорее напротив. У него было много таких изюминок, черточек, на которых застревали глаз и сердце...
     — Ну привет, ребенок… — Макс хитро зажмурил один глаз, а ко второму поднес горлышко пивной бутылки, как прицел. — И как тебя мама так поздно отпустила?
     — Привет, ты кто вообще? — прохрипела я ему в ответ. Вид у меня был такой, будто со мной заговорил голубь.
     Макс проводил глазами бутылку в моей руке — ему не надо было смотреть, за кем я наблюдаю. Никаких паролей, все неприкрыто.
     — Макс. Душа компании, будущий филантроп и миллионер, любимец женщин и просто красавец.
     — Угумс. — Шутка мне явно не зашла. Я сузила глаза и поджала нижнюю губу — это было мое дежурное выражение лица на случай «иди-ка ты к черту».
     Ученые из канадского Королевского университета проводили следующий эксперимент: добровольцев усаживали в центр комнаты, а им в затылок кто-нибудь настойчиво смотрел. Так вот, примерно девяносто пять процентов испытуемых ощущали на себе действие взгляда как «мимолетное давление в затылок». Что за сила заставляла их почувствовать это? И почему она не работала в данный момент с Олегом?
     — Ребенок, может, еще пива?
     — Нет, мне мама не разрешает.
     Макс откинулся с усмешкой на спинку дивана и закурил.
     — Ну давай поучу тебя, что ли, танцевать. — Не дожидаясь ответа, он взял меня за руку и увлек в центр комнаты. Настойчивый коротышка. Мы начали кружить в нелепом пьяном танце. Спонтанно ровные симметричные движения, словно мы два синхрониста. В них не было ничего личного. Они были лишь фантик, оболочка вокруг тех двоих. Но лишь для меня. Спустя столько лет я обращаю свой взгляд туда и вижу, как Макс крепко держит мое тело, зафиксировав его максимально близко к себе — но при этом чтобы я не касалась его грудью, — как старается дышать ровно, как случайно касается носом моих волос, от чего расширяются его зрачки. Какое-то странное чувство проплыло тогда над нами — и так и не пролилось на наши головы.
     Потом музыка прекратилась, а та парочка уродов все еще продолжала двигаться, повинуясь каким-то своим законам звука, видимо.
     — Мне надо отойти. — Я вытерла рукавом нос, как босяк.
     Макс лишь пожал плечами. Я же рывками, как зомби из американских фильмов, протащила свое тело до входной двери, скатилась по лестнице и пошла прочь без направления, главное — подальше. И зачем я пришла туда? Я была не готова! Пока нет!
     …
     К восемнадцати годам я все-таки оказалась рядом с Олегом, по-взрослому, как девушка. Это было не очень сложно. Просто надо было подождать три года и появиться после лета на одной из семейных встреч очень загорелой, с оформившейся грудью, в легком платье на бретельках, с помадой цвета бабушкиных пионов и кудрявой челкой, которая падала на васильковый глаз... Ну и вдобавок я была в ударе. Так случается иногда, что вроде сильно не стараешься, а все выходит ладно. Попадаешь в ритм с самим собой и можешь творить все что угодно — получается очаровательно. Я здорово шутила, была в меру мила. Иногда смотрела на себя со стороны в отражение ваз и стаканов и удивлялась.
     Не могу сказать, что я все еще сходила по нему с ума, скорее наоборот — остыла. Но чувство было такое, словно рана затянулась, а шрам все еще чешется…
     Олег подошел ко мне в конце вечера, когда родители плотно засели за вином: он неуверенно переминался с ноги на ногу, смотрел с тоской и надеждой — я видела, что он хочет меня впечатлить, но не знает как. Он что-то бормотал про аспирантуру, экономику, курсы…
     А я просто придвинулась поближе, увела его в тень от двери, обвила руками шею и прижалась всем телом… От этого он стал еще более робким. Это для него все было так неожиданно! У меня же был план, который я вынашивала годами: эту ситуацию я проигрывала в голове слишком много раз, чтобы смущаться. Я провела своим острым носом по краешку его губы, постояла еще некоторое время, касаясь тонким платьем его джинсов, спустилась с высоты носочков на землю и медленно удалилась.
     Первый поцелуй был уже через два дня. В кино. Влажный, быстрый, резкий. От него меня слегка повело в сторону как от молодого вина, и я потом долго еще пыталась испытать это чувство, прикладываясь к его губам снова и снова, но тщетно. Вкус победы, однако, был все еще у меня во рту, и это слегка пьянило.
     Мы собирались с Олегом в клуб, но вначале в гости к его близким друзьям. Момент ответственный и долгожданный. Мы шли вдоль набережной канала Грибоедова: я — мелкими шажками, так как юбка узкая, он — широким ленивым шагом. Потом свернули и зашли в темный колодезный дворик, где было зверски холодно и сыро, под стать моим ладоням.
     Поднялись на скрюченном временем лифте, позвонили в звонок синего цвета, и нам открыл он. Кто-то хлопнул внизу входной дверью, и сквозняк обогнул нас троих знаком бесконечности, улетая дальше вверх.
     «Привет! — Привет! — Это Макс. — Макс, это Маша. — Привет, Маша… Тапочки?»
     Три года прошло, он успел за это время отрастить густую рыжую бороду, поменять стиль в одежде. Немного позже мы незаметно отделились от всех и пошли с ним курить на лестницу. Спустя пару безмолвных колечек дыма Макс сказал внезапно:
     — Эй, ребенок, ну сегодня-то не убежишь, как тогда?
     — Да ну! — Я округлила глаза до нужного размера. На самом деле я вспомнила его сразу, как только увидела, ведь такие не забываются.
     — Вот так. Всего лишь три года. И какой результат! — Полы его рыжей бороды, как две шторы, медленно разошлись в стороны и открыли мне белозубую улыбку. — На самом деле, ребенок, он еще никого не приводил ко мне знакомиться и, уж конечно, вот так, как тебя, не представлял. Так что, думаю, у него серьезно. А у тебя?
     — Что за неприличные вопросы даме? Тем более в такой приличной юбке! — Я демонстративно отвернулась и попала взглядом в облезлый потолок, опустила ниже — и увидела пустые бутылки. Пришлось вернуть взгляд на него. — Ну, у меня крайне серьезные намерения, батюшка, так что не волнуйтесь.
     От всех этих неестественных выражений мне и самой было противно. И откуда я их набралась? Красовалась, все еще хотела выглядеть взрослой, оригинальной. Особенно после этого его «ребенок».
     Когда мы с Максом вернулись к остальным гостям, я сразу зацепилась рукой за локоть Олега, и так и провела весь вечер в этом спасительном звене.
     …
     Мы стали дружить втроем. Крепко, здорово, как в советских фильмах. Мы были молодые и нахальные, не обремененные детьми и серьезной работой, много пили, мало ели, много танцевали, много читали, много ржали до слез, много шутили друг над другом, мало спали, мало задумывались…
     …
     Это была обычная среда, день, который посередине. Олег позвонил мне в конце рабочего дня, сказал, что будет ждать в кондитерской около моего офиса. В животе жутко урчало, и я долго злилась на него из-за того, что мы не встречаемся в стейк-хаусе или где-нибудь, где можно съесть целого поросенка. Я пришла немного раньше, чем мы договаривались, однако Олег уже был на месте, что было крайне на него не похоже. Пунктуальность — не его черта. Он сидел за круглым столиком, который ломился от всякой шоколадно-кремовой ерунды, — наверно, все их меню.
     — Привет! — Я мазнула помадой по его щеке.
     — Привет, дорогая. — Он довольно откинулся на стуле.
     — Олег, что это? Я есть хочу, просто умираю! Но только я не пчелка Майя! Мне бы кусок мяса… — Я тяжело плюхнулась на неудобный деревянный стул напротив него.
     — Маш, не ворчи раньше времени! Думаю, один из этих десертов тебе понравится точно больше куска мяса.
     — Это несерьезно, Олег.
     — Это очень серьезно, Мария. — Он поправил очки и скрестил руки. Жест, который означал, что он будет упрямо стоять на своем до конца. — В одном из этих десертов тебя ждет сюрприз.
     — Какой?
     — На то он и сюрприз.
     — О господи, опять ты что-то выдумал. — Я бросила сумку на соседний стул, скорчила усталую гримасу и решила смириться с тем, что ужина мне сегодня не видать. — Так… Ну и что от меня требуется?
     Олег довольно потер руки.
     — Машунь. Ты просто ешь, довольно ясная задача, так ведь? Только аккуратно! И все поймешь по ходу.
     Я молча придвинула чизкейк, представила омлет с сыром и зеленью и начала жевать сладкую кашицу. Потом был шоколадный торт, потом — панакота. Ее я жевала уже медленно и со злостью: почему нельзя преподнести сюрприз, как все нормальные люди? Зачем это сладкое насилие устраивать?! И тут я почувствовала на зубах что-то твердое. Колечко.
     — Это...
     — Ты все правильно поняла. — Олег удовлетворенно улыбался. — Ну что? Будешь моей вовек?
     Я помню, что у меня не было особого восторга. Меня мутило от сладкого на голодный желудок, я благодарила Бога, что не сломала зуб и не проглотила этот «сюрприз». Я покрутила измазанное кремом кольцо и надела себе на палец.
     — Буду… Только если ты обещаешь больше не издеваться так надо мной.
     — Договорились.
     Почему я согласилась? Возможно, мне казалось это логичным? Даже не знаю… Мне кажется, я тогда всерьез ни о чем не задумывалась дольше минуты, ну разве что над выбором пиццы.
     Чуть позже мы встретились с Максом, кольцо он не заметил, но сразу понял по нашим лицам, что что-то произошло.
     — Ребята, я что-то пропустил? — он внимательно потрошил взглядом Олега и меня, а потом слегка дернулся, как будто понял.
     — Макс, ты ничего не пропустил. Просто Машка ответила «да» на один очень серьезный вопрос.
     Я поймала на себе мимолетный, но очень внимательный и грустный взгляд карих глаз.
     — Ребята… Давно пора. Я так рад за вас!.. — Макс сказал это и всего лишь на пару секунд переменился в лице — по нему пробежала тень, потом он восторженно крикнул немного громче, чем следовало, «ура», заказал шампанского и пил как сапожник весь оставшийся вечер, повторяя уже заплетающимся языком:
     — Ребята… Я так рад… Я рад. Рад очень…
     …
     Свадьба прошла без торжеств, фаты и прочих глупостей, просто расписались и в тот же день уехали в Сочи.
     Я устроилась работать в агентство рекрутером, а Олег был молодым преподавателем. Это не приносило ему денег, но, похоже, очень тешило самолюбие. С возрастом он стал еще интереснее внешне: высокий, плечистый, вальяжный, с крупными чертами лица. Можно было бесконечно любоваться им. Когда же я уставала, поворачивала голову и поблизости всегда видела рыжего веснушчатого Макса! Как луч сквозь пленку. И сразу становилось тепло.
     Пожалуй, он был самым успешным из нас. Не имея совершенно никаких связей, он умудрился попасть в очень хорошую иностранную фирму — наверно, все дело в том, как он умел хорошо забалтывать людей и легко нравиться им. Кажется, абсолютно все попадали под его обаяние, и вроде ничего особенного он не делал, просто вовремя шутил, вовремя был галантен, предупредителен, самоироничен. А в жизни очень важно все делать вовремя… В его личной жизни был легкий кавардак, но это его, похоже, не сильно заботило. Думаю, ему нравилось быть свободным, и более того — ему это было необходимо. Не знаю, почему…
     По понедельникам у нас было принято собираться в первом попавшемся баре и пить пиво с орешками. Наш день чистых тарелок, пены на кружках и соли от орешков на пальцах и одежде. Кто-то собирается по пятницам, кто-то кутит в выходные, но это все было для слабаков. Мы продлевали выходные нашим понедельником. Никакие другие дела не могли это отодвинуть! Макс не брал трубку, даже если ему звонили с работы, Олег закрывал конспекты и довольно потирал след на переносице от очков, я меняла узкую юбку на джинсы с дырками на моих круглых коленках. Мы заказывали янтарные напитки, немного закуски на стол и первые минут десять просто молча все это поглощали. Иногда на таких встречах происходило знакомство с очередной девушкой Макса. Один из таких случаев помню очень четко. Мы заняли с Олегом столик на троих, заказали пива. Макса пока не было. Десять минут, пятнадцать, двадцать. И тут он появился в дверях бара, галантно пропуская вперед миниатюрную брюнетку.
     — Оу! — Олег тихо присвистнул. — Новая подружка…
     — Похоже на то. — Я демонстративно отвернулась. Почему-то мне было неприятно, что она так хороша. Может, все дело в том, что мне нравилось быть единственной девушкой на этом понедельничном празднике. А может, и не поэтому...
     Она была прекрасна, его седьмая, надо признаться, даже лучше, чем все предыдущие подружки. И чувство испорченного праздника накрыло меня большим пыльным колпаком.
     Где-то примерно в середине ее рассказа про успешную телевизионную карьеру я сгребла сигареты со столика и пошла курить. Встала на крыльце под рыжим козырьком. В Питере, как всегда, лил дождь, бил свою мелодию по асфальту и крышам, а я ему тихонько подпевала что-то из русского рока. Пока не услышала, как дверь за мной медленно закрылась, и не увидела, как мой квадратный метр украла мисс телевидение.
     — У тебя не будет зажигалки?
     — Конечно. — Я протянула ей спички и добавила не очень старательно: — Очень приятно с тобой познакомиться!
     — И мне… — Она затянулась сигаретой, пристально на меня посмотрела. — И мне, — повторила уже с какими-то другими интонациями. — Ты именно такая, как я себе и представляла.
     Ох уж эти влюбленные женщины, им даже кофейная гуща не нужна. И вот тут я не могла отказать себе в язвительности. Бедная девочка, за что?
     — А я тебя не представляла вовсе… Шучу, конечно! — быстро поправилась я, струсив. — Но вообще не понимаю, как можно было тебя прятать, ничего не рассказывал, вот ведь скрытный, засранец.
     Дальше вспоминать наш диалог мне неприятно. Я выглядела в нем не лучшим образом. Желание понравиться во мне вовсе не было, зато было острое желание уколоть.
     …
     Нам всем по тридцать. Дни облетали как листья, потом их заносило снегом, потом вместе с ним они таяли и стекали в люк около моего дома. Не часто, но у нас с Олегом все-таки возникала иногда тема детей. Однако она быстро тухла, не подогреваемая никем.
     Как-то мы сидели на балконе, курили одну на двоих, запивая разбавленным вином, я сложила на него свои ноги, уютно ерзая на стуле.
     — Маш… Может, пора детей? — Олег посмотрел лениво на здание школы напротив нашего дома и затянулся сигаретой.
     — Я пойду принесу плед, а то холодно. — Я ушла в комнату, а когда вернулась, разговор мы не продолжали. Просто все так же сидели и смотрели вдаль на школу.
     Примерно так же закончился и второй разговор.
     Мы по-прежнему встречались по понедельникам с Максом, только вчетвером — с его невестой. Нет-нет, мисс Останкино он бросил уже через месяц, эта девушка была полной ее противоположностью: раскосые глаза, светлые волосы, очень нежные руки и полнейшая неприспособленность к жизни. Мне кажется, что она не могла даже постель заправить сама, тем более от темы карьеры была очень далека. На наших регулярных встречах, кроме нового члена нашего клуба, все было без изменений: мы ели пиццу, болтали о политике, спорили до пролитого вина и стаканов вдребезги. А еще планировали поездку зимой в Италию, чтобы покататься на лыжах. До долгожданного отпуска нужно было еще пережить осень с запахом испорченного сыра и начало зимы, которая у нас уже давно понарошку, а потому особенно в тягость.
     В детстве, когда чего-то ждешь, минуты, дни и недели вытягиваются в длинные канаты без конца, но теперь время бежало с космической скоростью. Мы поехали вчетвером, сняли в горах уютный дом с большим камином и первые два дня просто зверски напивались местным недорогим вином. До горнолыжного склона мы доехали только на третий день. Все сделали уже по три спуска, а я все трусила в баре у подножия горы. Слишком давно не каталась, да и вообще умела это не очень. Мимо меня то и дело проезжала его фифа в малиновом костюме. Я бы с радостью воткнула ей свою лыжу между корейских глаз. Чтобы хоть что-то выдающееся было на ее лице. Но для этого надо было сначала ее догнать. После пары коктейлей я поднялась на склон, сделала вдох, занесла одну ногу, потом поставила ей вдогонку вторую и понеслась! Первые секунды три я ликовала, что еду, и мне казалось, что я даже успела пустить «юхуу» по ветру, но что-то все-таки пошло не так: я почему-то перестала управлять своим телом и стремительно летела вперед носом, причем с одной лыжей. Где-то на середине трассы мне удалось зацепиться ногтями за склон и напомнить всем, что я женщина-кошка! Полет, кажется, был приостановлен. Я медленно вздохнула. Не успела я вздохнуть еще раз, как почувствовала, что кто-то подъехал ко мне сзади.
     — Макс, дружище, это ты? — У меня откуда-то появилась манера причмокивать, оставалось надеяться, что это быстро пройдет.
     — Я, дорогая.
     Я чувствовала, как он пытался дрожащими руками сгрести меня в кучу. Последний раз, я помню, он дрожал всем телом, когда удалось купить костюм-тройку фирмы Н с порядочной скидкой, но это было еще в студенчестве, поэтому его реакция слегка меня напугала. Неужели все было так плохо? Я решила осторожно поинтересоваться обстановкой:
     — У тебя моя голова в руках отдельно от тела?
     — Ты все пытаешься шутить… Это хорошо. По крайней мере, мозг цел. Машунь… Ты держись. Все будет хорошо. Я тебе обещаю.
     Потом я почувствовала, как подъехал кто-то еще, и услышала встревоженный голос Олега:
     — Машка! Покажи зубы! Зубы-то целы? — Я послушно растянула губы. — Ну слава богу. А то я уже представил, как ты присвистываешь через каждое слово. Ну все, симулянтишко, хватит валяться, вставай!
     — Мне кажется, что ей все-таки надо вызвать вертолет или сани… Я не знаю, что тут эти макаронники делают с ранеными лыжницами. — Макс старался не показывать свое волнение.
     …
     Все закончилось скромной перевязкой и посиделками вдвоем с Максом в баре на склоне. Я потянула себе ногу, а у него было что-то со спиной. Мне кажется, ему просто интереснее было со мной, чем на сноуборде. Мы пили глинтвейн и курили невкусные итальянские сигареты, катались на подъемнике туда-сюда и матерились громко, каждый раз получая откуда-нибудь сбоку комментарий по-русски. Иногда просто уплетали по четыре тарелки спагетти с песто на двоих и молчали. С ним вообще хорошо было молчать. Не то чтобы не о чем было поговорить, напротив! Но и посидеть в тишине было удовольствием. Для меня это показатель максимальной душевной близости, когда не надо заполнять пустоту словами, потому что ее попросту нет.
     Сытые и довольные, мы заваливались в маленький винный магазинчик у нашего дома, покупали там красное сухое и немного сыра, потом прямиком в коттедж, чтобы вытянуть наши ноги у большого камина и чувствовать, как теплая и ленивая волна наслаждения накрывает нас двоих. Мы делились своими мечтами, фантазиями, мыслями.
     — Макс… Слушай, ты в физике силен?
     — Я во всем силен, слаб только в выборе женщин… — Макс глотнул из бокала и закусил небольшим кусочком овечьего сыра. — Ну и? Ты к чему?
     — Ну просто интересно твое мнение было бы узнать… Ты что-нибудь про Козырева читал? Он считал, что небесные тела — это машины, которые вырабатывают энергию, а сырьем служит время… То есть… Ну ты понимаешь, что это значит? То есть время — это не просто какая-то абстрактная величина… Это же получается, что можно пощупать его… Оно имеет направление, имеет энергию…
     — Ну слышал про такое. Папа рассказывал много про Козырева. У него не это самое интересное!
     — Расскажи, душенька! — Я максимально близко придвинулась, завернутая в клетчатый плед как в кокон, только рука торчала сама по себе с бокалом, глаза огромные, как будто мне пять лет, и я жду сказку перед сном. Только Макс мне всегда рассказывал все эти интересные вещи и факты, только с ним я могла всерьез обсудить такое, не боясь, что это несолидно для женщины моего возраста.
     — Если верить Козыреву и его опытам, то время имеет направление. Оно может течь вперед, но может и назад. И вот это меня ставит в тупик… Как головой это понять? — Макс увлеченно взъерошил свои огненные пряди. — Это ведь значит, что в прошлое все-таки можно заглянуть… И в будущее. И… В общем, нам не дано это никогда понять, Маш.
     — Почему?
     — Потому что… Должны стоять какие-то запреты природы на некоторую информацию. Чтобы человеку жилось проще… — Он поднес свой большой полупустой бокал к моему и тихо чокнулся.
     Такие разговоры у нас случались тогда в Италии часто. Они взрывали мою голову, заставляли мозговые шестеренки крутиться быстрее обычного, а фантазия вообще не отдыхала… Только с ним было так ярко без свечей и фонарей.
     …
     Итальянский отдых был прекрасен. Если бы не одно большое жирное НО, которое преподнес мне Олег. Это случается со всеми парами, которые долго вместе. Да-да, если вы думаете, что вы исключение, то вам просто пока не везло.
     Вы знаете… Ведь такие вещи именно так и раскрываются. Глупо, нелепо. Какая-нибудь случайная мелочь выводит из строя всю машину вранья! Это как с идеальным преступлением. Оно скрупулезно продумано, свидетели ликвидированы, улики уничтожены, отпечатки пальцев стерты. И вот два преступника уже купили билет в Мексику, сделали новые паспорта, они уже в аэропорту! Сидят и попивают расслабленно латте нога на ногу на уютных сиденьях в зале ожидания. Но вот же судьба! Один из них поставил не там, где надо, геолокацию или похвастался преступлением своей подружке во время секса. В общем, мелочь! Все рушится всегда из-за мелочи. Имейте это в виду.
     Я сидела в кафе и была случайным свидетелем глупой болтовни двух девушек. Они щебетали, как две птички. Но в какой-то момент одна фраза вычленилась из этого музыкального потока и проникла в мои уши: «Надо быть полной дурой, чтобы не проверить его телефон!» Что случилось? Почему я восприняла это как руководство к действию? До сих пор не могу объяснить. Может, это и есть «женское чутье». Мы можем быть слепы годами, а потом это чувство исподтишка настигает и бьет тяжелой бутылкой по голове, вонзается тупым ножом между ребер. Ни разу не изящно. Никогда так не делала и считала унизительным вторгаться в телефонную жизнь, но маленькие детали начали на глазах у меня складываться в целые некрасивые фрагменты, и принципы я отодвинула в сторону. В тот же вечер я дождалась, когда Олег уйдет в душ, взяла его телефон, налила бокал вина и начала читать. Я не долго искала… Я до сих пор могу, как клавиши, перебрать все эмоции одну за другой. Только если на пианино они белого и черного цвета, то мои были черными и очень-очень черными. Я читала, как мой муж флиртует со своей студенткой. Рассказывает, как у него прошел день, пишет, что скучает… О, я сильная, я прочла все до конца… Дождалась, когда он выйдет из душа, переоденется. Думаю, я оттягивала свой гнев как струну, которой собиралась что-нибудь ему отрезать. Горло мое скребли ногтями изнутри множество демонов, на глаза давил пульс.
     Он вышел в столовую с бережно зачесанными назад волосами, своей обычной медленной походкой, аккуратно расставляя ноги вправо и влево. И вот тогда я немного отошла назад, чтобы повыше допрыгнуть… Я вцепилась ему в горло с тихим хрипом, а он даже не сопротивлялся, просто старался отстраниться рукой, закрыть лицо локтями. А во мне сил было, как в десяти крепких мужиках! Потом, после долгой безрезультатной возни, из меня, как из тюбика, начало выдавливаться густое черное слово. Одно только слово. И почему оно? Никогда его не употребляла. Но почему-то в момент, когда я душила своего мужа, я шептала «мразь». Что было бы дальше, если бы не подбежал Макс, я не знаю. Он схватил меня сильно сзади, и я оказалась в тесном кольце его рук, ноги мои болтались в воздухе и пытались дотянуться до врага. Но ничего не выходило.
     — Макс! Макс, пусти меня!!! — Я пыталась выбраться, но он держал меня слишком сильно, тут понадобилась бы помощь еще трех мужиков как минимум, мои десять не справлялись. — Маленький рыжий лепрекон!!! Ты все знал, признайся!!! — Я плотно застряла в тисках этого рыжебородого хоббита и понимала, что надо менять тактику.
     — Хорошо. Макс, я не буду драться, отпусти… отпусти, я тебе говорю!... Отпусти… Все, я не буду драться, не буду.
     — Ты уверена? — услышала я сзади.
     — Уверена! Отпусти…
     Макс медленно опустил меня на землю, разжал кулаки, но отходить в сторону боялся. Я чувствовала, что стоит мне сделать хоть одно резкое движение, и он опять возьмет меня в тиски. Бой был неравным. Я посмотрела последний раз в глаза этому чистовымытому предателю, кинула ему телефон под ноги, развернулась и пошла на улицу, чтобы дышать, чтобы пропустить через себя лес и горы и понять в конце концов, что есть вечность, а есть мой муж — мразь. И нам не по пути…
     …
     Итак с чего начать… С первого отрицания, которое приходит за всем… За гневом, за обидой, за апатией. Неважно, что им предшествует, — эти слова все равно взгромоздятся на свое законное место. «Я не смогу». Это как перед прыжком в высоту. Подбегаешь к палке и в последний момент тормозишь. Ну или прыгаешь, но страх всегда есть. Страх сбить палку и упасть. «У меня трое детей, ну кому я буду нужна», «у нас общий дом», «а кто сказал, что дальше будет лучше», «я привыкла к нему»… Продолжать? Не буду.
     Во время стресса, если делать что угодно, пускай и механически, организм начинает крайне рационально мыслить. Надо просто начать. Завести маленькие моторчики внутри себя и прыгать, наконец. Вниз или вверх. Все — движение. А движение — это жизнь.
     Уезжали мы с курорта по отдельности. Вначале я — молча, потом ребята.
     …
     Дома было пусто, пространство было всегда поделено на двоих и словно отказывалось принимать меня одну, упрямо выталкивая на улицу. Уже месяц как я жила без Олега, пользовалась одной тарелкой и одной кружкой, раскидывала везде белье. На тридцать второй день холостяцкой жизни я первый раз подошла к зеркалу: на теле осталось немного загара после солярия, но оттенок был бледноват; лямки лифчика немного впивались в плечи; грудь на троечку, хотя не так давно я ей гордилась; в общем, тело было стройное, худенькое, но не хватало какой-то подтянутости, не пружинило оно, сразу видно… Скорчила гримасу сама себе в зеркало. Сегодня был мой вечер! Сегодня я должна быть отпад. Да, отвал башки. Потратила полчаса у открытого шкафа, вроде и футболку маленькую повесить негде, но носить было совершенно нечего. Итак. Я была дама преклонных лет, целых тридцать с копейками, я выгнала своего мужа из дома и уже начала немного сомневаться в правильности такого поступка, и мне просто катастрофически необходимо было дать себе пощечину из серии «соберись, тряпка!» и взбодриться немного.
     Я собрала себя очень тщательно, как собирают букет на праздник, даже глаза подкрасила! Вначале опустошила пару хороших магазинов (никто не отменял шопинг-терапию), потом зашла съела шоколадный кекс в кофейню-стекляшку и пошла бродить по городу в поисках новой жизни.
     Мы встретились с Максом тогда случайно. Столкнулись на Невском, я даже была раздосадована в первое мгновение этой встречей. Но потом прошло. На мне было удачное платье напряженного красного цвета, как вишня, которая вот-вот лопнет, как воспаленное горло. Оно даже не кричало, нет, верещало о том, что я хочу перемен! Может, поэтому он и притянулся тогда на его зов? Мы сели в первое попавшееся кафе, немного выпили, а потом и много. Помню картинку: Макс крутит стакан в руках, а я сижу, облокотившись о старый потертый кафешный комод. Размышляю тихо в распущенные волосы, что когда-нибудь я тоже стану такой, буду открывать рот и скрипеть им, словно крышкой, неподъемная, с миллионом трещинок на лице.
     — Макс?
     — Угу.
     — Макс, ведь мне всего-то хочется, чтобы он думал обо мне и у него выступала капелька пота на лбу, хочется, чтобы он никогда ко мне не привык, чтобы любил мои ступни, мои ладони, мои линии и следовал за ними вслепую. Мне хочется… Чтобы мы всегда были противно честны друг перед другом, ублажали друг друга этой правдой, ранили, интриговали и надоедали… Но все чтобы честно. Понимаешь, о чем я?
     — Ну допустим. — Макс нахмурил брови и отпил молча из стакана. Складывалось ощущение, что ему все это неловко слушать, хотя с чего вдруг? Он столько откровений про меня накопил за все наши попойки...
     — Ну… Неужели я не достойна, не заслуживаю честности?
     — Ну конечно, заслуживаешь… Хочешь честно?
     — А?
     Макс немного помолчал и чуть погодя все-таки добавил:
     — Ты чертовски классная баба…
     И улыбнулся. Вообще, надо признать, я небольшой пессимист или нытик, не могу сказать точно. И такие минорные нотки случались у меня довольно часто. В такие моменты я чувствовала, что нечто нехорошее и колючее закручивается во мне, как спираль, и давит изнутри. И только он мог вмиг взять своей сильной рукой и выпрямить эту загогулину, оборвать колючки, полить добрым словом, так что она еще и зацвести умудрялась…
     Я видела по тому, как дергается его кадык, что в горле у него танцевали десятки звуков! Но рот был плотно закрыт, не выпуская ни одного на волю. Так, парочка для затравки, но меня не обманешь и не проведешь. Эту ли правду ты хотел мне сказать?
     …
     Олег появился спустя пару месяцев, с раскаяниями, обещаниями и заверениями. Сильно похудевший и похожий на открытку с Днем святого Валентина. Он сказал мне все то, что я хотела услышать. И мне, видимо, этого хватило. Ну и… Признаюсь, что через два месяца величина моей трагедии заметно поубавилась, мне уже не казалось все настолько очевидным, а некоторые детали виделись совсем раздутыми. Так что я приняла его достаточно просто. Впустила в спальню, и пока он мылся, сделала себе зеленый чай. Сидя за столом, я склонилась над кружкой и увидела, как на дно упал мой острый нос и грустный подбородок. «Ты слабак», — сказала я себе. Дальше мы жили вполне себе счастливо.
     …
     Что имела я еще в запасах памяти? День похорон брата Макса. Постаралась аккуратно разложить перед собой тот день. Олег тогда болел серьезно, и я поехала одна. Сухой, царапающий уши голос священника не вызывал никаких эмоций, кроме раздражения… Помню, как хотелось, чтобы он закончил, прекратил говорить слова. Ведь это просто слова. Не думаю, что брат Макса хотел бы слушать их. Скорее, послал бы всех к черту и попросил напиться в честь его похорон, и чтобы было поменьше всего благочестивого. При жизни он был редкостным засранцем и очень этим гордился, так почему же похороны не устроить, как он хотел бы? Ведь это последняя с ним встреча…
     Макс сидел согнувшись на корточках у стула матери и держал ее за рукав тонкого платья, или, скорее, держался сам… Он был как старый дом, который вроде стоит, не рушится, но в основании его что-то явно покосилось, отчего и общий вид неряшливый и потерянный. Он не очень часто общался с братом, слишком разные они были, но очень им дорожил. Может, потому что у них не было отца и Макс всегда был за старшего.
     Когда официальная часть была закончена, все быстро разошлись, осталась пара человек, я их видела впервые, — наверно, дальние родственники, судя по тому, как они держались с мамой Макса. Я выпила уже четвертый кофе за сегодня, размазала языком по нёбу противный дешевый привкус, потом собрала в пучок волосы и туже затянула пояс пальто: пора было и мне домой. Глазами нашла Макса и подошла попрощаться.
     — Милый, может, тебе нужна какая-то моя помощь?.. Я… Мне, пожалуй, пора ехать… Олегу совсем плохо. — Сказала это и осеклась, показалось нелепым и некрасивым говорить на похоронах о серьезности простуды своего мужа.
     — Конечно, пусть поправляется… Я… — Он растерянно посмотрел на мои худые руки, а потом в глаза. И столько в его взгляде было вопросов, боли, мыслей, всего того, чем бы ему так хотелось поделиться… И отчаяния.
     — Послушай… Спасибо… Ничего не надо. Поезжай, конечно.
     Я потрогала его за плечо, будто проверила на хрупкость, и медленно пошла к машине. Я шла и ни о чем не думала. Пустая. Так бывает, когда проснешься с утра, прилипаешь взглядом к белому потолку и лежишь так, словно между какими-то слоями, и ни одна мысль не просачивается. Когда я остановилась у машины и начала искать ключи в сумке, я вдруг почувствовала чье-то присутствие рядом. Через секунду меня с силой развернуло и прижало спиной к окну автомобиля. У моего носа светилась густая неряшливая рыжая борода.
     — Маша… — Макс медленно сжал пальцами мою руку.
     — Что случилось?
     А дальше последовал поцелуй. Большие руки пригладили мои волосы. Нам сорок лет, в этом возрасте не принято сходить с ума. Но мы нарушили все возрастные законы.
     Я еду домой, сжимаю руль, вытираю губы. Ощущения странные. На светофорах пытаюсь набрать смс ему, но все буквы неверные и глупые — стираю каждую, что смело выскакивает на экран.
     Вот такое воспоминание всплыло. Ну ладно, конец я все-таки додумала… Мне страшно признаться, но мне хотелось бы такой развязки того дня. Ведь тогда все было бы проще. Я бы смогла понять гораздо раньше важное. Как жаль, что тогда он догнал меня у машины и просто отдал забытый в церкви телефон… Как жаль.

     8
     День шестой. Я ходила на работу, ничего там не делала, только сидела у выключенного компьютера и думала, размышляла, прикидывала… Вот многое можно нафантазировать, взгляд не так интерпретировать, интонацию не понять. Черт с ним. Но ведь тело не обманешь! Оно лучший в мире датчик. Когда-нибудь тело подавало мне, дуре, сигналы?
     Да! Я помню четко… Это было не так давно…
     Одно лишь прикосновение ладоней может что-то значить. Для кого-то это магия, для кого-то — столкновение планет. Объяснение — это лишь обертка, каждый может завернуть свое, во что хочет.
     Был глубокий вечер понедельника, посиделки из бара перенеслись на нашу кухню, Олег разливал молодое домашнее вино в бокал очередной красивой подружке Макса. Модель, богатая наследница, волонтер, спортсменка... Охренеть, короче! Если честно, уже не впечатляло. За эти долгие годы все его подружки были хороши… Даже если бы он привел Меланию Трамп с заплаканными от счастья глазами, боюсь, мы бы нагло забыли ее имя через десять минут. Мы стояли вдвоем с Максом на балконе, подпаливали сигареты и не курили их, просто забывали это делать, а они тоскливо сворачивались серыми хоботками и падали нам под ноги, но мы не видели их полет, мы смотрели куда-то выше. Вдруг он отложил сигарету и взял меня за ладонь. Он держал меня за руку — пятнадцать? десять? двадцать минут? Я даже не слышала его слов, просто ни о чем другом не могла думать. Дико. Дико. Это так дико. Миллион мыслей и одна самая большая и жирная, пульсирующая громче всех, — главное не выдать рукой свое волнение. Я не понимаю, как это раньше со мной такое не происходило. Ведь мы же касались друг друга? Ну конечно… Все дело в том, может, что он первый раз коснулся своими линиями моих? Есть в этом что-то интимное до крайности. «Предлагаю тебе руку…» — и только затем сердце, заметьте. Ощущение не было новым, скорее чем-то, что давно лежало на дне. На улице стоял запах липы, на небе уже начали появляться жиденькие городские звезды, все вокруг затихло, и только ветер боксировал кусты и листву.
     Время — лишь иллюзия, создаваемая последовательным чередованием наших состояний. Для кого-то минута тянется год, и наоборот. Мне хотелось бы уметь управлять этими «иллюзиями», тогда я смогла бы продлить этот момент, растянуть его на долгие-долгие… ну хотя бы часы… А лучше дни…
     Тогда я отмахнулась от этого чувства. Алкоголь, подумала я. И потом благополучно забыла про все. Потому что он пропал. Выпал из нашей жизни на очень долгое время. Нет, мы списывались и созванивались. Все это было, но без личного присутствия. Мы слышали от него про постоянные разъезды, командировки. Олег почему-то совершенно на него не обижался. А я напротив. Я почувствовала тогда что-то на балконе, и мне хотелось вместе с ним в этом разобраться, обсудить, повертеть на свету все детали… Выдернуть из его бороды пару рыжих волос и пустить по ветру, чтобы они вернулись ко мне в руку.
     Все это время я словно пряталась под одеялом и боялась высунуть даже нос! Я засунула в потайной карман ощущения от его прикосновения и тихонечко жила дальше.

     9
     День седьмой. Голод. Весь день я испытываю жуткий, сметающий все продукты на своем пути голод. Я проснулась и начала уничтожать конфеты из прикроватной тумбы. Когда гора коричневых фантиков стала превышать все допустимые значения, я встала и напала на холодильник. Спустя какое-то время я поняла, что хотела вовсе не этого. Не колбасы, черешни и ленивых голубцов, — мне хотелось бы… чего-то другого. Я тотчас оставила Олега подметать за мной крошки и недоумевать, а сама помчалась в ближайший ресторан есть суши. Там я прикончила «филадельфию» и запеченного краба, запила густым апельсиновым соком и поняла, что не то! Схватила нервно сумку и медленно пошла (бежать к тому моменту было уже трудновато) в ближайший бар, так как мне показалось на секунду, что все дело в виски. Я хотела виски с имбирным лимонадом, этим надо было отполировать все съеденное, и возможно, станет хорошо. Но даже после виски хорошо не было. Я опустила нос в стакан и ясно увидела на дне причину… Это был голод по нему. Жизнь — череда сплошных случайностей, и теперь я понимаю, что нам просто не повезло воспользоваться ими. Или не хватило смелости. Каждый раз, когда мы подходили к черте перемен, мы трусили. Я боялась понять и почувствовать настоящее, а ты — сказать больше, чем следует… Поняв это, я испытала что-то вроде счастья и облегчения. Оттого что мысли мои стали свободны. И все стало очевидно…

     10
     Передо мной высокий забор без единой щелки, в которую можно было бы заглянуть, поэтому все, что мне остается, — это прыгать выше своей головы, чтобы посмотреть, что там, и я прыгаю. Только это все тщетно. Поэтому я просто сажусь к нему спиной и пытаюсь домысливать…
     На протяжении семи дней я давала этому странному чувству погрузиться в меня, пустить корни (или не пустить)… Чтобы посмотреть, что взойдет. И вот не куст и не цветок получился, а дерево! И дерево это имеет плоды — мои фантазии и мечты. Мой друг… Мой друг! Мне хочется именно так к тебе обращаться, нежно и любя, как в книгах с желтыми страницами.
     Я создаю эти фантазии в своей голове, словно новые миры, оставляю их там, и они живут своей жизнью, развиваются почти без моего участия, скользят как по пухляку ладненько. И ведь это то же самое, что проживать их в реальности… Ведь неважно, где создается мир, главное, что он есть… Мой друг. Этот мир — мой долг, который я возвращаю тебе. Я тебя тоже. Конечно же, я тоже…

     11
     Тридцать лет назад. В комнате звенела музыка. Отталкиваясь от стен, она попадала в стаканы, после вместе с напитками — внутрь наших молодых тел, а потом улетучивалась через нос, слегка вибрируя. Мне было пятнадцать, я пришла на день рождения и встретила его. Молодого рыжего парня со смелой щетиной. Сорочка его была насквозь пропитана дыханием, густым касанием мохнатой груди при вдохе и выдохе, верхние две пуговицы расстегнуты.
     Его звали Макс, он протянул мне пиво на той вечеринке, назвал меня ребенком. После нашего танца я посмотрела на него с интересом.
     Я подошла к Олегу и той девушке, с которой он был, выплюнула первое, что попалось на зуб, как рыбную кость:
     — Манерная баба с комплексами, с претензией на что-то, чего нет, — вот кто твоя девушка!
     — Ты не в себе? — Олег заметно развеселился.
     — Еще чего! — закричала я визгливо. — Мне весь вечер хочется подойти к ней и сказать: дорогая, болезнь Крона — это очень печально, мне так жаль! — Я глубоко вздохнула и выпустила воздух носом, немножко со свистом, как чайник.
     — И откуда ты это берешь? Такая маленькая голова, и такой острый язык… Вот сейчас отрежу твое жало, оно упадет на землю и еще минут пять точно будет извиваться в предсмертных муках. — Олег спокойно придвинул свою партнершу еще ближе к себе и увел в танце в другой конец комнаты. Даже после адреналиново-пивной пелены на глазах я видела, как он довольно хмыкал себе под нос. Ну что ж, я была смешна и ядовита, и тем лучше!
     Я развернулась и быстрой подпрыгивающей походкой пошла к выходу, утаскивая за собой рыжебородого красавца. Ну вот я и поймала! Тебя…
     Мы вместе ушли оттуда. Долго шатались по сырым темно-зеленым улицам, месили болото нашими четырьмя ботинками… Потом землянистый на вкус кофе в булочной на Конюшенной и пара сигарет у моей парадной.
     — Ну что, ребенок, спасибо за интересную ночь.
     — Не за что. Я теперь твоя личная Динь-Динь, без ложной скромности. Вряд ли ты когда-нибудь еще так волшебно проводил время.
     — Самонадеянно. — Макс довольно улыбнулся, отчего стал похож на сытого довольного кота. — Но справедливо, не спорю… — Он хотел еще что-то тогда добавить, но я перебила его, боясь лишних обещаний. Хотелось поставить точку там, где все легко и волшебно. Чтобы быть дальше налегке.
     — Так! Я спать, рыжий. — Я потрепала его по плечу, как старого приятеля. И пошла, шатаясь, к парадной. Но потом остановилась, «обернулась посмотреть...», а он обернулся! Мы улыбнулись друг другу как-то виновато. И попрощались на этот раз по-настоящему. Макс подошел ко мне вплотную. Мои глаза напротив его губ. Пухлые, о боги, слишком пухлые для мужчины губы изогнуты в хулиганской усмешке. Ему не надо держать мои руки, они повисли вдоль тела в беззащитном параличе. Чем дольше мы стоим так плотно друг к другу, тем чаще бьется мое сердце… Еще чаще, еще громче. И даже если бы он не был так плотно прижат ко мне, то все равно услышал бы. И он слышит. Отчего еще больше расплывается в самодовольной улыбке. Я чувствую твердость его груди, чувствую, как напряжена каждая клетка его тела, и я хочу, чтобы это никогда не кончалось…

     Эпилог

     Вычитанный недавно факт: со временем воспоминания искажаются… И у каждого из нас есть по крайней мере одно заведомо ложное воспоминание… Пусть наш поцелуй не будет таким, пусть поменяется с каким-нибудь другим воспоминанием, махнется местами по-быстрому, чтобы оно стало ложным. А поцелуй реальным. Любое отдам!.. Пусть…
 

МОЛОКО, КОНФЕТЫ И КОРИЦА

     Часть I

     1. Он
     Он, кажется, любил жену своего брата. Хотя насчет «любил» уверенности не было: он умудрился дожить до тридцати семи лет, ни разу не испытав этого чувства. До этой женщины… Кажется.
     Последнее время он старался реже появляться на родительской даче, потому что Марина была там постоянно с детьми. Ее сильные длинные ноги, мягкие каштановые волосы, маленький пухлый рот и вздернутый нос сводили ему все внутренности. Он становился мрачным в ее присутствии, неловким и замкнутым. Чаще всего рядом с ней его преследовало ощущение, что он полный болван.
     Сегодня по дороге на работу у него сломалась машина, надо было взять машину отца. Подъехал на такси к загородному дому, быстро, как вор, взбежал на крыльцо, дернул с надеждой ручку, оказалось — закрыто изнутри.
     «Вот черт! Значит, она дома». Стоя на крыльце, он чувствовал, как миллион мыслей, словно дробинки, попадают ему в голову, просачиваясь дальше в сердце. Эти мысли совершенно ему не нравились, и неплохо было бы их не замечать, но как? Пришлось достать телефон и набрать ее номер.
     — Марина, мне нужно забрать ключи от отцовского джипа, открой мне.
     — Привет, — ответил тягучий голос. — Да-да, конечно, сейчас спущусь!
     Он топтался на крыльце, теребил молнию на куртке, взъерошивал и приглаживал непослушные жесткие волосы, потом услышал шорохи — открывалась первая дверь.
     — Привет! — она стеснительно шмыгнула носом и юркнула в ванную переодеться.
     «Дурак, дурак! Даже не сказал привет! Идиот…» Начал искать ключи в карманах курток, в одной их не было, во второй тоже, а в третьей и не могло быть — это была ее куртка. Как он понял, что ее?.. Это особенный запах, ни с чем не спутать, только ее запах. Что-то связанное с молоком, конфетами и корицей. Так пахнет женщина, которую хочется завернуть в свой свитер, напоить горячим вином и положить рядом с собой спать! Он залез в ее карман, нащупал жвачку и воровским движением запихнул к себе в джинсы. Потом на полочке рядом с выходом обнаружил ключи и пулей вылетел из дома.
     Кража приятно грела карман.

     2. Она
     Всю ночь мы орали друг на друга — мне кажется, я так громко не кричала даже на концерте. У моего мужа поразительная способность доводить меня до полного морального истощения. Он любит найти больное место и давить на него, пока не полетит посуда.
     Я стараюсь любить его, изо дня в день выстраиваю внутри эту хрупкую пирамиду, а потом из-за таких ссор все рушится. И мне хочется его убить — за то, что он так жесток со мной. Иногда мне кажется, что это совсем несложно потерять голову, взять нож и…
     Мои малышки сейчас крепко спят — ночью им это не удалось, они все слышали. Младшая еще совсем малютка, она ничего не понимает, только глаза делает большие-большие и жадно начинает искать грудь как спасение, чувствует — что-то нехорошее происходит, заедает это теплым молоком, чтобы в животе оно болталось и охраняло. А старшей четыре, она просто натягивает одеяло и слушает все эти крики серьезно и внимательно, и мне кажется, что глаза у нее с каждым таким скандалом становятся все взрослее.
     — Ты делаешь это назло мне! Ты просто душишь! Душишь, потому что тебе это нравится.
     — Ты в своем уме? Что ты несешь?
     Еще чуть-чуть, и я расплачусь.
     — Я буду делать так, как считаю нужным. Я уеду на столько, на сколько надо.
     Голос резкий, колючий, каждое слово как выстрел.
     — Но ты мне нужен здесь, я не справлюсь без тебя!
     — Мне все равно, что ты будешь делать.
     Нет сил больше спорить, мы кричим уже второй час.
     — Хорошо. Господи, мне уже все равно, веришь, нет?.. Поезжай… Оставь мне денег на продукты.
     Я всегда сдаюсь первая, у него же батарейка совсем не садится, словно он только заряжается от этих криков.
     Демонстративно швырнул вещи в угол спальни и пошел спать на диван.
     Мне так и не удалось уснуть. Колотило, когда начинала вспоминать, как сужаются от злости его глаза и как он разрывает грубые слова на слоги, чтобы они были острее и больнее.
     Утром на автомате пошла на кухню готовить завтрак. Когда я касаюсь еды, мне становится спокойнее. Я вылепила ровные кружки сырников, заварила крепкий кофе, достала банку с черничным вареньем.
     — Сереж, ты будешь завтракать?
     Я задала вопрос, но на мужа старалась не смотреть.
     — Нет. Поем на работе.
     Прошел, шаркая ногами, мимо меня, обдал сквозняком двери.
     Ну все, если он не ест мою еду, это плохой знак. Значит, домой в ближайшие дни не вернется. Обычно у него именно в такой последовательности все и происходит.
     Я вернулась в спальню, решила еще немного поспать с девчонками.
     Меня разбудил звонок — старший брат мужа не поздоровался, просто отчеканил, что ему надо. Как приказ. Видимо, жесткость у них семейная черта. Открыла дверь, забежала в ванную, чтобы он не видел мой заплаканный вид: не хочу, чтобы дошло до родителей. Потом вышла — он роется в карманах, ищет ключи, наверно.
     — Егор! Может быть, поешь? Я сырники приготовила, еще теплые.
     Никакого ответа, будто меня и нет. Глаза в пол, как обожженный убежал из дома, по дороге чуть не снес дверь.
     Мне кажется, он не переносит даже мой запах.

     3. Он
     Все началось с того дня, когда он сидел на балконе и пил холодный чай с молоком. На улице начинало потихоньку темнеть, а небо натягивало на себя свою обычную серую простыню. В воздухе — плюс семнадцать градусов. Лето в Питере разгулялось не на шутку. Позвонил брат и позвал на свадьбу. Они особо не общались: большая разница в возрасте и вообще — разные интересы. Никто никого не напрягал, мать давно оставила попытки совместных ужинов и отдыхов, и это всех устраивало.
     Ему стало интересно, кто станет новым членом семьи, и он заглянул в социальные сети, чего не делал очень давно. Посмотрел последние фото брата и увидел ее. Было сразу понятно, что именно эта девушка будет с Сергеем. Он не мог выбрать другую, когда такая была рядом — улыбчивая, с мягкими чертами лица, пышной грудью и бездонными карими глазами. Казалось, они могут вместить в себя целое море. Могут проглотить, потопить. Так и случилось.
     Вживую она оказалась еще интереснее. С момента свадьбы он старался избегать ее. Его всегда пугали красивые женщины — он боялся потерять контроль над своими эмоциями, а эта женщина вообще приводила его в ужас. Он старался даже не говорить с ней, но вибрации ее голоса, обращенного к другим, рождали стойкое желание: пусть ее слова звучат для него!

     4. Она
     Сегодня у малышки поднялась температура. Я качала ее пухлое тельце и прислушивалась к тому, как она доверчиво дышит. Жар становился все больше, ничего не помогало. Я начала быстро собираться в город, одела старшую, собрала рюкзак с самым необходимым, проверила на всякий случай кошелек перед выходом и с ужасом обнаружила, что нет денег… Кинулась к тумбочке, порылась — нету. Одна. Совершенно одна. В такие моменты почему-то всегда так получалось: все наперекосяк, и мне надо справляться с этим самой. Сил моих больше нет… Я понимала, что это последний человек, к которому можно обратиться, но выхода не было.
     — Егор, мне крайне неудобно тебя беспокоить, но у малышки температура, надо срочно в город к врачу, я хотела такси вызвать, а денег совсем нет… Сергей не оставил ничего и уехал на мальчишник в другой город…
     — Я буду через полчаса.
     — Спасибо огромное!
     Спасибо мое никто уже не слышал — в трубке были гудки. Мне показалось, что я разозлила его своим звонком.

     5. Он
     Он обедал в офисе: разложил аккуратно по стопкам все документы, запер кабинет, отключил рабочий телефон. Он любил диалог с едой в интимной обстановке. Не успел поднести ко рту первое суши, как раздалось нервное жужжание телефона. Скосил глаза на экран — ее номер. Она даже не была записана у него никак, просто цифры. Было непонятно, как ее назвать. Просто имя? Мало. А что-то большее — непозволительно. Еще долю секунды думал, брать или не брать, потом решил, что не брать — совсем трусость.
     Он примчался так быстро, как только мог, вбежал по ступенькам. Перед дверью отдышался, взял себя в руки.
     В машине ехали молча, она сзади с детьми, он спереди — натянутый как струна. Все в голове сбилось в кучу. Он только и мог думать о том, что она сидит сзади. «Только не смотри в зеркало заднего вида, только не смотри… Там сидит русалка… Не смотри. И не говори».
     К его радости, она и не пробовала заговорить, сидела как-то затравленно на заднем сиденье, прижимая к себе малышку и старшую дочку. Потом грела младшей шапку дыханием, отчего ему почему-то стало жаль ее.
     Подъехал к больнице, высадил их, а сам остался ждать. Черт дернул задержать свой взгляд на ней. Он смотрел ей вслед, удивлялся ее худеньким ножкам («И когда они успели так похудеть?»), и в груди что-то щипало.

     6. Она
     С малышкой все обошлось. Заехали из больницы в аптеку, купили лекарства, и Егор повез нас домой. На обратном пути я молча смотрела в окно — сотни диалогов проносились в голове: его вопросы, мои ответы. Внезапно подумала, что с мужем я не хотела бы говорить ни о чем — я устала от этих разговоров. Потом почему-то вспомнила маму и детство. Еще подумала, что надо купить продуктов. И посреди этого роя усталых мыслей я услышала его низкий голос:
     — О чем ты думаешь?
     Я даже вздрогнула. В глубине души я побаивалась Егора и была уверена, что неприятна ему. Вопрос был странный, совсем на него не похожий. Ему должно быть абсолютно все равно, о чем я думаю. К чему тогда вопрос? Я растерялась и сказала, что не знаю. На этом диалог, не начавшись толком, закончился.
     Всю дорогу домой я испытывала странное ощущение неловкости.

     7. Он
     Он вообще не понял, как это родилось в нем, как вырвалось. Просто в какой-то момент его уволок за собой ее запах — видимо, он посмотрел назад... Наблюдал за тем, как она накручивает прядь волос на палец, глядя на проплывающие мимо деревья.
     — О чем ты думаешь? — спросил он и напугался своей несдержанности. Почувствовал, как краснеет правая щека, та, что ближе к ней.
     — Не знаю.
     И все. У него защемило внутри, кольнуло тонкой иголкой в мягкое: «Не хочет делиться», — с досадой заключил он про себя.

     8. Она
     Добрались до дома наконец, было почти за полночь, уложила девчонок, пошла пить чай на подоконнике. Любимое занятие мое, когда дом погружен в темноту, — забраться в ночнушке на подоконник с ногами, обнять большую кружку горячего напитка, греть им живот и совершенно ни о чем не думать. Один на один с собой. Концентрированное одиночество.
     Потянулась в сумку за телефоном, а его нет. Ворона, вечно все теряю. Этот уже шестой будет по счету. Странно, но эти мысли меня не расстроили — наоборот, стало спокойно: в сегодняшний вечер не проникнут сообщения от мужа и от девчонок из Инстаграма, которые продают секрет похудения или сумки.
     Будет просто ночь. Густая и черная, как смола.

     9. Он
     Он доехал до дома. Когда забирал папку с документами, обнаружил на заднем сиденье что-то маняще-блестящее. Телефон? Да, ее телефон. Взял в руку, повертел удивленно, словно первый раз видел такую штуку, кинул обратно на сиденье и пошел домой.
     Дома горячим душем постарался смыть сегодняшний день — с рук и лица сходило быстро, а вот в спину крепко въелись ее взгляды, дыхание. Долго терся махровым полотенцем — не помогло. Провел рукой по запотевшему зеркалу, и в отражении показался кусок небритой шеи, затертый крестик и кадык, который странно подрагивал.
     Вышел с полотенцем на бедрах, грохнулся на диван и уставился в потолок, тяжело выдохнул: «Телефон». Подобрал джинсы с пола, натянул на голое тело и вернулся за ним.
     Попытался сделать вид, что совершенно им не интересуется, но хватило ненадолго: на бутылку пива. Повертев, включил, а зачем — и сам не знал. Просто хотелось немного подержать ее вещь в руках, остальное как-то само уже получилось. Первым делом залез в заметки: сотни маленьких цитат, песен, четверостиший, все это вперемешку со списками фильмов для просмотра и книг для чтения, с вкраплениями рецептов сладкого. «Никогда не пробовал ее пирожки», — с досадой отметил про себя.
     Долго держался, но после еще одного пива и трех сигарет залез в ее фотографии — увидеть мир ее глазами. На экране мелькали снимки детей: две маленькие «кнопки» были почти точным ее повторением, ничего от брата. «И слава богу», — подумал про себя. Под конец наткнулся на ее фото в полотенце — селфи в ванной, ничего вызывающе открытого, кроме носа и плеч, но в животе стало тяжело, а во рту пересохло, — кому она это слала? Мужу?.. Счастливчик. С этими мыслями немного отрезвел, закинул телефон в сумку: «Надо вернуть завтра».

     10. Она
     Я проснулась сегодня оттого, что моя мама колотила уже не в дверь, а в окно. Оказывается, она приехала, потому что я не отвечала на сообщения, а потом и трубку не брала. Я надеялась, что оставила телефон у Егора, — надо ехать в город. Воспользовавшись тем, что мама без устали что-то тараторила и заваривала себе кофе, оставила ей девчонок, благо младшей было значительно лучше, и поехала к нему в офис.
     Если честно, в глубине души я была даже рада этой, пускай и маленькой, возможности куда-то вырваться. Просто идти по проспекту и не вытирать никому сопли, не доставать никому соски, груши, игрушки… Последнее время я никак не могу втиснуться в сутки. Может, потому что справляюсь со всем одна.

     11. Он
     Он ослабил галстук, глотнул еще кофе и нырнул в цифры: отчетов накопилась тьма, надо было еще проработать речь для выступления и…
     — Егор Андреевич, к вам пришла Марина Валерьевна, — доложила секретарша.
     — Что? Кто?
     — Ну… Жена вашего брата — Марина Валерьевна, я верно ее назвала?
     В ответ он озадаченно помолчал, развел руками и открыл рот, даже пошевелил слегка губами как рыба. Наконец выдавил:
     — Господи, пусть заходит, конечно.
     Она вошла, бесконечно повторяя «извини» и «мне так неудобно», но он нетерпеливо перебил:
     — Ты за телефоном?
     — Ой, да. Все-таки у тебя, значит? Я не особо надеялась, если честно.
     — Он валялся в машине… Да не стоило приезжать, я бы сам завез.
     — Прости, я как-то не подумала…
     — Да нет! Ты неправильно поняла, я в том смысле, что не стоило тратить свое время, я бы завез, мне нетрудно. И хватит извиняться, ты меня ни от чего не отвлекаешь.
     Он постарался улыбнуться, но вышла какая-то неуверенная гримаса.
     — Слушай, прости… Я осёл. Может, чай? Кофе?
     — Нет-нет, я спешу. Спасибо.
     — Тогда пойдем, телефон в машине.
     Их лифт застрял между нулевым этажом и парковкой.
     Вначале просто стояли. Ждали, делая вид, что все в порядке, потом по очереди нажимали кнопки. Лифт отказывался работать, а кнопка вызова диспетчера попросила немного подождать.
     Он стоял спиной к ней и судорожно думал, что делать. Внутри него колыхалось какое-то гадкое волнение, порой оно выплескивалось из живота и попадало в рот. Перебирая языком мерзкий вкус плохого предчувствия, он плохо соображал, но понимал одно: нельзя оставаться наедине с этой женщиной. Всё и так слишком далеко зашло, к примеру, он за эти совместные пять минут успел посчитать все цветочки на ее бледно-розовом платье: спереди двадцать пять, сзади тридцать. Мастерски краем глаза, не задевая ее взгляда, успел отметить приятный оттенок волос при этом освещении и красивую линию тугой икры. Это все совершенно никуда не годилось.
     Какое-то время они просто молчали, потом она начала теребить сумку и вопросительно заглядывать ему в глаза. Ее начал бить нервный озноб.
     — Ты чего трясешься? Тебе плохо?
     — Нет-нет, все нормально… Просто я боюсь замкнутых пространств… Немного… Или много… Нет, я панически боюсь, скажу прямо…
     — Марина, успокойся, ты не одна. Ты со мной.
     Он постарался заглянуть под козырек ее челки.
     Но ее колотило все больше, она медленно сползла по задней стенке лифта, словно осенний листик проскользила на пол и начала плакать.
     От этих слез он сам был готов сползти по другой стенке. Сжав кулак, он почувствовал, как пульсирует кровь, нагнулся и попытался сказать ей что-то рациональное, но ничего толкового не выходило. Коснулся ее руки, положил ее в свою огромную, а потом — была не была! — будто покатился с огромной крутой горы, набирая бешеную скорость, такую, что не остановить. В лифте откуда-то взялся горячий ветер, который прижигал лицо и руку, ставил отпечатки на теле, и кожа от него полыхала. Егор пропал. Он обнял ее и прижал к себе, бормотал, что «все будет хорошо» и «не надо бояться», качал, как маленького ребенка. Украдкой вдыхал ее запахи, которые рождали желание лежать рядом и запутывать свои пальцы в ее локонах, ноги в ее ногах, губы ронять где попало. Да, он точно ее любил.

     12. Она
     Меня так давно не трогал другой мужчина… Я имею в виду обычное прикосновение или объятие… Было дико. Будто я отдала свое тело, вручила сертификат на него мужу, а теперь нарушаю правила какого-то негласного договора. Сегодня я застряла в лифте с Егором, и меня охватила такая паника, это был кошмар. С детства боюсь высоты и застрявших лифтов… Я не знаю, что бы я без него делала. В какой-то момент я почувствовала, что меня заслоняют от всех неприятностей. Он все шептал мне что-то, зачем-то раскачивал из стороны в сторону, и от него шло такое тепло! Он может быть мил и… Он может быть героем…

     13. Он
     «И что дальше?!», «Ты пропал, дурак», «Твоя спокойная жизнь теперь осталась там, в лифте, который починили, а ты не сможешь завтра прийти и забрать ее обратно», «Может, уехать куда-нибудь отдыхать? Завести курортный роман с мулаткой, трогать ее шоколадное тело и гнать все остальное прочь…»
     Он понимал: произошло что-то необратимое, и он уже не остановится. Их планеты столкнулись и произошел большой «бадабум», как и обещала Лилу в «Пятом Элементе». Все его естество теперь требовало ее рядом. «Но это невозможно», «Она в браке», «Она жена моего брата», «Она, черт возьми, жена!» — повторял он как заклинание, но все было без толку. В тот вечер он задумчиво затягивался десятками сигарет и пару раз переливал кофе в чашку.

     14. Она
     Сегодня Сергей превзошел себя в своем мастерстве, а мастер он только в том, чтобы метко ранить и пачкать словами.
     Он обнаружил мою переписку со старым… Вот тут заминка, потому что я даже не знаю, как его обозначить. Не друг, не приятель, не родственник — мы просто когда-то в школе общались, и был один-единственный поцелуй на дискотеке, вот и все. Раз в год могли поздравить друг друга с праздником, спросить, как дела, и не более того. Вот и в этот раз: поздравил меня с днем рождения, прибавив пару виртуальных улыбок из знаков препинания. За этот пустяк я услышала от мужа такие слова в свой адрес, что даже писать их стыдно. За него стыдно.
     Самое обидное, что это даже не ревность — ревнуют с жаром, пылко, c посудой, которая высекает искры из пола, — а тихая холодная злость, она не бурлит, а гадким туманом стелется в мою сторону. Я вижу ее, чувствую. Возможно, моему мужу просто хочется избавиться от меня. И он из раза в раз находит повод, чтобы испытать меня на прочность, да и сломать уже наконец.
     Сегодня я плакала, кричала в стену, пыталась что-то понять и объяснить, потом пустая ушла на балкон.
     А его брат, оказывается, совсем другой. Он так остро все чувствует — и боль чужую, и страх, и… И так нежно (казалось бы, откуда!?) умеет все разгладить, расставить по местам, успокоить…

     15. Он
     После того события в лифте дни закружились и потеряли свои цифры, там, где было двадцать три, было и тринадцать, все ровно, все одинаково. Одинаково без нее. Глушил все работой, допоздна висел над бумагами, ездил на встречи, за полночь приезжал домой и валился без сил.
     «Что было бы, если бы я признался тогда». «Это жена твоего брата». «Да мой брат — урод, он не заслужил такую женщину». «У них, в конце концов, семья, двое детей, и что ты себе нафантазировал?! Что она уйдет к тебе от мужа и вы счастливо заживете?»
     Что бы ни говорили, но время полирует все неровности. Прошло около полугода после того откровения, и все в нем немного успокоилось. Просто еще тщательнее старался избегать ее общества, чтобы не было больше обострений, а сердце все-таки изредка чесалось. Завел себе подружку и планировал улететь вместе с ней на Кубу. На календаре была осень, тот самый день, когда у нее праздник. Он знал, что она каждый год отмечает этот день на даче его родителей, и что-то потянуло его туда: наверно, хотелось самому себе доказать, что он чист и нету в крови больше ее следов.
     Купил букет цветов, стараясь не выбирать их тщательно, и поехал.

     16. Она
     Я уйду от него… Я уйду и заживу новой жизнью, где каждый день отмечен простой радостью.

     17. Он
     Он зашел в дом, снял куртку, вспомнил, что забыл цветы в машине, вернулся за букетом, а когда зашел в дом второй раз, услышал ругань. И если бы не звон вазы, он бы развернулся и уехал: вот еще, не хватало вмешиваться в их семейные ссоры! Но стекло об пол ударилось как-то гулко и неприятно отозвалось в сердце. Он медленно пошел на звук, приоткрыл дверь и увидел, как его брат заносит над ней руку. Это произошло мгновенно: он подскочил, как зверь отбросил Сергея в сторону и впечатал с силой в стену.
     — Ты что творишь?! — прошептал с яростью.
     А в ответ лишь молчание — младший брат закрыл лицо руками, как в детстве, когда они мальчишками из-за чего-то дрались и Егор всегда одерживал победу. Больше он не двигался, словно парализованный. Стыдно ли ему было? Или просто передышка.
     Долго ждать ответа Егор не стал — схватил ее сильно за руку и прохрипел:
     — Дети где?
     — У мамы…
     — Накинь что-нибудь и поехали.
     — Егор…
     — Я сказал — поехали.
     Они сели к нему в машину, он резко с проворатами рванул с места. Молчание. Вязкое как холодная каша.
     — Это давно продолжается?
     — Последние года два.
     — Он два года бьет тебя?! — от ярости нажал сильнее на педаль газа.
     — А, прости, нет… Я думала, ты о ссорах. Нет-нет… Он никогда не поднимал на меня руку… В этот раз — я не знаю, как так вышло.
     — Куда тебя вести?
     — Мне все равно…
     На ее щеке пылала красная полоска.
     — Только не к маме, не хочу, чтобы девочки опять меня такой видели…
     — Тогда куда хочешь?
     — Я хочу туда, где можно хорошенько напиться… Все-таки мне тридцать один сегодня…

     18. Она
     Она сидела на террасе и мешала ложкой горку сахара в кофе: последнее время ее очень тянуло на сладкое. Ее живот заметно округлился, и она носила его с особой аккуратностью и нескрываемой гордостью. Вот и сейчас она сидела за столом и прикрывала его рукой от весеннего ветра. Напротив сидела ее школьная подружка и с аппетитом уплетала клубнику с грядки.
     — Вкусно? — Марина улыбнулась сквозь пленку солнца.
     — Угу. — Подружка набила полный рот и откинулась на спинку кресла. — Уфф… Класс.
     — Это Егор посадил. Хочет, чтобы я ела все натуральное. Верит, что когда с любовью посажено, то это двойная польза. Последнее время он очень смешной со всеми своими размышлениями. — Она счастливо улыбнулась. — Девчонок учит китайскому, уже планирует какой-то летний спортивный лагерь в Лондоне. Я не лезу. Я боюсь даже дышать на этот его ажиотаж в воспитании, на эту любовь, которую он вываливает на них. И вообще лишний раз никому не рассказываю, насколько все хорошо, будто это желание, которое загадал и нельзя никому рассказывать, а то не будет дальше сбываться.
     — Эх, счастливая ты, подружка. Такой мужчина, и чтобы так сильно любил. И столько пережить вам пришлось, на все наплевали, все вытерпели. Так что заслужили свое счастье. Дыши спокойно: спугнуть можно удачу, а тут труд был.
     — Ну да. Первое время было самым тяжелым. Родители были в шоке, Елена Викторовна не хотела даже со мной разговаривать. Я думала, что она осуждает. Но потом она объяснила, что просто не знала, что говорить. Что вроде хочет сказать, что безумно рада, что никогда не видела старшего сына такими счастливым и внучек тоже, но потом вспоминала про Сергея, и ей становилось неловко. Вроде как предает младшего сына такими откровенными словами.
     — Ну послушай, у него сейчас новая семья, он счастлив. Ходит, как медная кастрюля сверкает. Все благополучно по итогу. Так что сейчас ей не о чем переживать, точно.
     — Сейчас она и не переживает. Может, когда-нибудь и мы сможем все нормально общаться. Встречаться за общим столом… А то пока мы отвозим на выходные девчонок Сергею и быстро уезжаем, будто подкинули что-то запрещенное им в сумки.
     — Я думаю, все будет хорошо, Мариш.
     Гостья немного подумала, внимательно всмотрелась в ее глаза и поправилась:
     — Вернее, еще лучше.
     — Ну а ты как? А то мы все обо мне, меня иногда не заткнуть, ты уж прости.
     — Да я нормально.
     — Но ведь не поздно, я уверена, что он еще ждет.
     — Я тебя умоляю! Ну куда я со своей подлодки! Никуда. Дети, работа. Даже не знаю, перечислять ли мужа, мне совсем его не жалко, просто он ко всему этому прилагается. Как купон. Да и, Мариночка, другая страна, другой менталитет, я не смогу со своей эксцентричностью. Даже ради Германа… Как бы он прекрасен ни был… Только не делай такое лицо! Да, я не пробовала. Но думаю, что не смогу. — Она тяжело вздохнула. — Может, это все и отговорки.
     Марина вечером проводила подругу, насыпала кошке корм, затащила в дом остатки клубники и книжки с веранды — обещали дождь. Поняла, что кончики пальцев на ногах стали совсем холодные, и пошла греться в душ.
     Она подставила воде лицо и закрыла глаза. По векам били маленькие горячие струйки. Вспомнилось почему-то, как Егор помогал ей с переездом, как они начали проводить время по вечерам, гулять по паркам, ездить на Финский. Все так быстро закрутилось… В какой-то момент она просто посмотрела ему в глаза и все поняла без слов, будто его признания лежали у нее на ладони. Вспомнила, как он тряс ее за плечи и хриплым голосом проникал ей в душу: «Не оглядывайся ни на кого, живи, просто живи, будь счастливой, не бойся, не оглядывайся. Жизнь — одна, ты ее уже пишешь, сразу на чистовик. Надо прожить ее счастливо». Потом в памяти всплыла их первая ночь. «Обнимай меня», — сказал он ей, и она обнимала: дыханием, руками и ногами заплеталась в нем, юбку свою длинную в нем запутала. «Посмотри мне в глаза» — и она смотрела, честно вглядывалась своими двумя океанами, хотя хотелось сильно сжать веки от жара. «Дай поцеловать тебя» — и она подставляла живот и шею, сгибы под локтем и под коленкой, а это верный признак полного доверия и капитуляции. Она любила так, как течет вода: не зная, куда и зачем, просто тихо журчит...


     Часть II

     1. Она
     Я долго не хотела идти на встречу выпускников. Каждый год одно и то же: опять сидеть всем в классе и пытаться разглядеть под лупой потерянное детство, подмечать, как у учителей выцветают от жизни глаза, смотреть на свою одноклассницу и считать мелкие ниточки морщинок на ее лице — все это предвещает капитуляцию перед возрастом. Грустно. Просто бывает так, что судьба настойчиво тянет за руку. И тут уже хочешь не хочешь, можно долго упираться, но все равно ты сделаешь то, что тебе предписано. И я все-таки пошла.
     Там мы и встретились с Сергеем. Помню, как пять лет назад он приходил со своей молодой беременной женой, красивая пара, ничего не скажешь. Он аккуратно придерживал ее за поясницу, как драгоценность тонкой ювелирной работы, а она то и дело вздыхала, смотрела куда-то в сторону загадочно. Актриса. Я тогда подумала, какая она, должно быть, счастливая, ведь она с ним. Но в этот раз он был один, я что-то слышала про их расставание. Точно никто из наших не знал, говорили, она ушла к его брату или что-то вроде того. Я никогда не слушаю сплетни внимательно, а зря.
     Сидя за последней партой, я любовалась им. Он был не очень красив, но безумно привлекателен. С какой-то злой изюминкой в уголках рта. В нем еще в школе читался негодяй, а девочкам это всегда нравится. Поэтому он частенько хвастался передо мной своими успехами на любовном фронте, отчего я тихонько скрипела зубами… Ворох школьных воспоминаний катался взад и вперед в моей голове. Вспомнила, как мы вместе прогуливали алгебру, как маленький упрямый Сережа проспорил мне и покрасил в красный цвет полголовы, вспомнила наши неловкие танцы острыми локтями на дискотеке и первый пьяный поцелуй… Я специально тогда сильно напилась, чтобы сделать это, решила, что если струшу на следующий день, то скажу, что ничего не помню и была под градусом. Но я не струсила… Пришла в школу с вызовом в красной клетчатой юбке, а он щелкнул меня по носу, пробегая мимо невзначай, и долго смеялся. Он всегда был такой. Ничего всерьез, все шутка.
     Целый день я мучилась от стыда. Раз за разом вспоминала этот щелчок, этот звонкий режущий мальчишечий смех и взгляд потом вскользь, словно меня и не было вовсе. А в конце дня на уроке физики мне пришла маленькая скомканная записка, почерк был у него ужасный, буквы прыгали одна за другой по косой строчке, округлые становились вдруг острыми, но текст, конечно, я все равно разобрала: «Мне понравилось, дурочка)». Внутри меня начало бурлить волнение, мне хотелось часто дышать, я совершенно не слышала, что говорил учитель, подняла руку и попросилась выйти. Выбежала из класса, будто мной выстрелили, — и бегом на улицу под большие хлопья снега, чтобы немного остудить красные щеки.

     2. Он
     Он попал на эту встречу выпускников вовсе не потому, что соскучился по школе, просто ему больше некуда было идти, жена сегодня вечером забирала последние вещи из дома, хотелось раздавить эти пару часов между пальцев и выкинуть в мусор. Встреча подвернулась случайно, но надо заметить, что очень удачно. Он зашел в школьный класс, со всеми поздоровался и сел за предпоследнюю парту, как когда-то в детстве. Рядом на стене все так же висели грустные портреты русских писателей, которые уже которую десятилетку смотрели сверху на образовательный процесс, отчего краска с их лиц заметно сошла.
     Минуты были большими и круглыми, они надувались пузырями и летали, никак не лопаясь. Спустя полчаса он не выдержал и вышел под предлогом покурить. Переступив порог школы, направился во двор напротив, где мальчишками собирались до уроков, обсуждали план дня, недели — дальше не заглядывали, — и конечно, весь это хриплый молодой гвалт под сигаретку с желтым фильтром между большим и указательным пальцами. В прошлый раз пару лет назад он был тут с женой Мариной… Вспомнил это и прищурился от своих мыслей, как от мелкого песка, что летит в глаза. Когда же отпустит, наконец? Давно пора себе признаться, что не получилось семьи, и забыть, начать жить дальше. Хотелось залить свое занудство, да так, чтобы наутро дыхнуть в стакан, а на стенках была чистейшая водка. Грубо сплющил о сырую стену окурок и достал новую сигарету. На самом деле выпить, что ли? Пока размышлял, где лучше это сделать, увидел, как к арке подходит Ангелина.
     — Привет, егоза. Как и раньше, сбежали ото всех? — Он улыбнулся уголком рта.
     — Ну привет. — Ангелина широко улыбалась в ответ. — Угостишь? — Ровные белые зубы, мягкая припухлость губ.
     — Конечно, травись на здоровье. — Он протянул ей смятую задним карманом пачку сигарет.
     Они молча курили и изучали друг друга, никто не нарушал тишину. Каждый из них прикидывал в уме что-то свое.
     — Ты занята сегодня вечером? — сказал это, и стало сразу как-то веселее.
     — Это предложение плюс один?
     — Не валяй дурочку, я вижу по тебе, что нет никакого плюс один. Ты пришла без кавалера. И ты мне не откажешь. Верно? — опять его полуулыбка, глаза сверкают. Он был хорош.
     — Сдаюсь. — Этим словом она описала все, что будет дальше в их жизни.

     3. Она
     Не знаю, как мне удалось совладать с собой и так долго быть столь благовоспитанной в тот вечер. Давно уже не школьница, а по-прежнему чувствовала, как пасую перед ним, как мне важно, что он думает, смотря на меня. Жутко хотелось выглядеть уверенной, соблазнительной чаровницей. Годы идут, а я, оказывается, как собака Павлова, до сих пор на него бурно реагирую.
     В туалете бара долго поправляла волосы, то тщательно зачесывала их назад, то вновь распускала… Если бы я знала, что встречу его, я бы лучше продумала, что с ними сделать. Потом мы много пили, и я трещала как сумасшедшая обо всем, как будто мне не с кем больше поговорить. Но меня просто развезло от нервов и алкоголя. Мое положение еще больше усугублялось тем, как он смотрел на меня: взгляд прямой и острый, как стрела, — он не оставлял места для кокетства и всей подобной неправды.
     Потом я услышала:
     — Здесь становится скучно, мы поедем ко мне домой.
     Вот это да! Сомнительной вежливости приглашение, если это вообще оно.
     Через час мы уже заходили в большой дом из серого бруса, он открыл дверь и пропустил меня вперед. Я неловко споткнулась о чьи-то туфли, и Сергей это заметил. Как-то странно посмотрел на красные лодочки на полу. Тихо подошел сзади ко мне и взял за талию.
     — Надо быть аккуратнее, егоза. Ты все такая же неловкая?
     Пока я думала, в какие оригинальные слова можно обернуть мою «грациозность», в коридоре зажегся свет, и я увидела перед собой ее. Марина прекрасно выглядела: высокая, с невероятно тонкой талией — казалось, можно сомкнуть на ней указательный и большой пальцы, мягкие медленные движения тихо волновали светлое платье. Мне всегда думалось, что если бы я была мужчиной, то именно такая женщина привлекла бы меня. Хотя, возможно, дело в том, что она была когда-то с ним. Это определенно придавало ей значимости в моих глазах. Она ни капли не смутилась присутствию гостя в ее доме, хотя уже и бывшем, приветливо поздоровалась с нами и торопливо уехала. Одно из двух: или она мастер притворства пятого уровня, или ей действительно было наплевать, как проводит время ее бывший муж. Красавец…
     Я наблюдала за реакцией Сергея и не понимала: он знал заранее, что так будет, и воспользовался? Я ружье, которое выстрелило вхолостую? Или я большая фантазерка? Скорее последнее.
     Так или иначе, я быстро забыла о нашей с ней встрече. Как можно, когда так сильно холодеют от нервов пальцы ног, а ладони постоянно влажные. Я прекрасно понимала, чем заканчиваются такие вечера. После двух бокалов на террасе Сергей уверенным движением сгреб меня в охапку, запечатал собой мои губы и больше не отпускал в тот вечер.

     4. Он
     Сергею было с ней спокойно. Это давно потерянное чувство вдруг оказалось у него в кармане, и он не собирался его так быстро отпускать. После бара было его приглашение продолжить вечер, и он прекрасно знал, где и как. Ему хотелось сегодня обладать этой женщиной. Чтобы она касалась его своим загорелым телом и передавала через кожу свое коричневое солнечное тепло. Ему важно было, чтобы она была у него в доме, распространяла там свой запах, раскидала там свои вещи, которых было на ней совсем немного. В общем, делала все, чтобы изжить ту, другую. Вытеснить то многое, что от нее осталось.
     Ангелина ему нравилась когда-то в школе, но он не очень умело это показывал, как и все мальчишки в этом возрасте, и если бы не учеба за границей, то, пожалуй, их школьная симпатия имела бы более серьезное продолжение. Впрочем, он собирался это исправить.

     5. Она
     Я выкарабкалась из мятых простыней и одеял, перекинулась через его спящее тело, чтобы посмотреть на часы. На циферблате было семь пятнадцать утра. Тихонько, на цыпочках, спустилась на кухню, заварила кофе, чтобы влить в глаза немного бодрости. Накинув толстовку Сергея, вышла на свежий воздух — вокруг была тишина, только деревья нежно хлопали листьями да ветер взбил на небе большие сливочные облака. Я довольно улыбнулась, мне было вчера хорошо… Наверно, я никогда не смогу теперь радоваться другому утру. Это звучало как мысли довольно легкомысленной пятнадцатилетней девочки, но уж как есть — я была влюблена в него, а вчерашняя ночь еще крепче опломбировала во мне это чувство.
     Ощущение влюбленности родило страшный аппетит, я вернулась на кухню и принялась выбирать из холодильника то, из чего приготовлю нам завтрак. Набрав полные руки продуктов, закрыла коленкой дверцу, а когда разворачивалась к столу, увидела Сергея. Он внимательно за мной наблюдал.
     — Доброе утро. Ты не против, если я немного похозяйничаю? — Я сдула челку с глаз.
     — Конечно! Если вкусно накормишь, я прощу тебе такой ранний подъем. — Он зацепил пальцами мою майку, привлек к себе и поцеловал. Губы были горячими, будто в нем не тридцать шесть и шесть, а все сорок градусов, как в хорошем крепком напитке.
     Мы расположились с завтраком прямо на кухонном островке, не добравшись до столовой. Я без конца смеялась, что-то рассказывала, вспоминала, и на этот раз — безо всякого алкоголя. В какой-то момент заметила, что он смотрит на меня невидящими глазами, словно обтекает взглядом. Я замолчала, не зная, как реагировать, и тишина продолжалась минут пять, если не больше. Я дотронулась до него:
     — Эй, Сережа, с тобой все в порядке?
     Вдруг он вздрогнул, очнулся и стал похож на человека, который ходил во сне и очутился посреди кухни у открытого холодильника с огурцом и вареньем в руках. Огурцом была я. Сергей встряхнул головой, прищурил на меня глаза, чтобы лучше рассмотреть, а я в ответ лишь пожала плечами: да, я тут.

     6. Он
     Он проснулся от шума на кухне. Посмотрел на кровать — она еще хранила ее линии. «Ангелинка…» Он мысленно протянул ее имя и радостно улыбнулся. Спустился вниз и вначале долго наблюдал за ней, не выдавая своего присутствия. «Красивая…» — отметил про себя. Завтракать стали у плиты, Ангелина забралась с ногами на столешницу, а он стоял рядом, запихивая большой пестрый сэндвич в рот и запивая оранжевым соком.
     Он уже давно так плотно не ел с утра. Последнее время он вставал рано, закуривал и ехал на работу. Марина увезла их семейные завтраки в другой дом. Не хотел о ней думать, а она все равно нагло лезла к нему в голову и без оглядки вытаптывала все вокруг... Вот он минуту назад беззаботно завтракал с привлекательной женщиной, а сейчас сидел и вспоминал, как они с женой частенько ссорились на этой кухне. С бывшей женой. Что они не поделили в последний раз? Ах да, мальчишник… Это было, конечно, ребячество с его стороны, просто уже накипело, свисток у чайника сорвало… Он с детства очень остро реагировал, когда им пытались командовать. Ее постоянный учительский тон. «Прочь», — подумал он и постарался включиться обратно. Напротив сидела девушка, в глазах которой он без труда читал: «Влюблена».

     7. Она
     Я довольно быстро к нему переехала. Во время ужина, где-то между бефстроганов и блинчиками с тертым яблоком, он сказал мне: «Мне так будет удобнее. Я так хочу». Наверно, принято слышать такое в более нарядных выражениях, с сопутствующей красной бархатной коробочкой, в которой ключ. Но я не жаловалась, важна лишь суть. А то, что он так безапелляционно решал за двоих, меня даже привлекало. Было в этом что-то первобытное.
     Мы ни разу не говорили о его жене, этой темы не существовало. Иногда мне хотелось что-то спросить или рассказать, но я тут же судорожно перебирала в голове всевозможные пути и дорожки, по которым тот или иной вопрос или история могли навести на Марину, и если мне казалось, что все-таки могли, я суетливо сворачивала.
     Я гладила по ночам его широкую спину, шершавые от щетины щеки, шептала его имя, слушала, как он, обхватив руками подушку, что-то беспокойно бормочет во сне, грела своим животом его бок. Я часто чувствовала, что он не рядом. В такие моменты в его лице было что-то далекое, оно тянулось мыслями куда-то в сторону от меня. «Время лечит, — говорила я себе, — в конце концов он отпустит, подожди, не все сразу».
     Сергей очень много курил, иногда забывался над сигаретой, и она превращалась в серый, рассыпающийся от легкого движения хоботок. Я старалась не замечать его перепадов настроения, внезапной апатии или задумчивости. «Помни, — настойчиво напоминала сама себе и зажимала клапан внутри себя: — время лечит, все проходит».
     Однажды вечером к нам зашел сосед, ему нужно было поговорить с Сергеем, но тот, как обычно, задерживался на работе. Я понятия не имела, как себя вести. Как хозяйка? Разве?.. Пока такой я себя здесь слабо ощущала. Хотя мы уже два месяца жили вместе, меня не покидало ощущение, что это не мой дом, и я всего лишь гостья. И то, как здесь все было обставлено — конечно же, Марининой рукой, — не давало мне об этом забыть.
     Мы сидели на кухне с чаем, непринужденно болтали. Я подливала гостю напиток, пододвигала ближе пончики с инеем сахара, иногда рассыпала свою улыбку. Не знаю, как долго Сергей наблюдал за нами и что именно его так разозлило, но вечером, наедине, он отчитал меня как девчонку.
     — Не смей никогда ни с кем так себя вести! — срывающимся шепотом велел он. — Ты меня поняла? Никогда!
     Я увидела в глубине его глаз что-то дикое желтого цвета. А главное — я почувствовала за этой дикостью боль. Я сгребла его плечи, волосы, щетину — все в охапку — и прижала к себе со всей силы.
     — Так она делала! Она. — Он упрямо отстранился. — Всегда так себя вела: лучший друг, самый близкий всем на свете человек. И никогда из этого не выходило ничего хорошего, все всё превратно понимали, и я был в роли оленя.
     — Прости. Я не хотела. Я не буду… Я люблю тебя. — Я тихо притянула его обратно на свою грудь. — Я плевала на этого соседа! Ну хочешь, а?! Хочешь, я вообще с ним не буду здороваться?
     Я понимала, что эта болезненная ревность — результат неудач и неуверенности в себе. Но глубоко в душе я была счастлива, как ни стыдно признаться. Он ревнует меня! Меня.

     8. Он
     Испуг, едкий, влажный, липкий... Он напугался, хоть и не сразу смог себе в этом признаться. Плотный страх, что он совершил ошибку, сделал неправильный выбор, страх повторения — все это смешалось внутри и взорвалось. Он вообще быстро заводился — такая натура, потом долго отходил: не то что остывал, а долго не мог прийти в себя, переживал, пережевывал в уме по десять раз сказанное собой, не имея сил выплюнуть. Он прекрасно понимал, что сорвался на Ангелину на ровном месте. Но не мог извиниться, ощущая во рту камень, который придавил язык. Чувство вины усугублялось еще и тем, как она повела себя в ответ, не сделав из ссоры никакой трагедии: как обычно, сильно прижималась к нему на диване, заливисто смеялась над его едкими замечаниями и касалась его носом при поцелуях. Ничего не произошло. Он был благодарен ей.
     «И так тоже бывает, старик… А ты и не знал», — подумал он и сам себе позавидовал.

     9. Она
     Ну вот и настал момент знакомства с его семьей. Признаюсь честно, я этого очень ждала. Родители Сергея заехали к нам на выходных. Мы сидели на террасе и обедали. Оранжевое летнее солнце аккуратно струилось на стол, соединялось с нашим смехом и звонко отражалось от рельефа стаканов. Я ликовала: его прошлого больше нет, настало наше настоящее и будет наше будущее. По глазам Сережиной мамы я поняла, что тест пройден успешно. Вдоволь наболтавшись, в довершение вечера передвинулись на кухню. Сергей принялся забивать темным кофе турку, а я старательно раскладывала круассаны на тарелке.
     — Я хотел бы съездить на неделю в Испанию с Ангелиной, и если вы с отцом не против, мы бы остановились там в вашей квартире. — Сергей заварил коричневый напиток, аккуратно вылил туда струйку горячего молока. — Так вы не против?
     Я почувствовала еле уловимое напряжение в воздухе. Сережина мама сделала большие глаза, и я поняла, что это не восторг, а испуг. Она молчала.
     — Мам? — Сергей протянул ей чашку.
     И тут она тихо заговорила, как если бы от громкости слов зависел их смысл.
     — Сереженька, мы, конечно, не против с папой. Просто… Она будет занята твоим братом. Прости. Может быть, вы попозже соберетесь?
     Когда что-то кипит, главное — вовремя снять крышку, или все окажется на плите. Дурацкое, конечно, сравнение.
     Сергей так и стоял с протянутой рукой какое-то время, потом швырнул об пол белую тонкую чашечку, отчего по всей кухне разбрызгался кофейный аромат, сверкнул глазами и медленно вышел из кухни. В помещении повисла тишина, все смотрели на лужицу кофе, потом на меня, потом опять на лужицу. Будто это тело убиенного, и я была главным свидетелем преступления.
     Я взяла тряпку, молча убрала все это безобразие с пола, достала из заначки в ящике сигарету и пошла курить на улицу. Спустя какое-то время подошла Сережина мама. Она тихонько взяла меня за плечо и погладила, как родную.
     — Не делай выводы из того, что ты видишь. Они могут быть ошибочны. Он переживает, это верно. Но не из-за потерянной любви, черт ее знает, была ли она вообще. Тут скорее задето самолюбие. Оттого, что сделал такой взрослый шаг, и не вышло, не получилось. Ты же знаешь, он со школы максималист. — Она улыбнулась. — Он тяжело переживает неудачи. Ты, главное, люби его и наберись терпения. Он сложный мальчик. Зато получишь потом сторицей.
     — Все в порядке. Я не ревную его, это глупо. — Я постаралась бодро улыбнуться, хотя глаза не слушались — смотрели сиротливо.
     — Гелечка, ты мне очень нравишься. Поэтому я дам тебе один совет: просто подожди. Я вижу, что у вас все будет хорошо.
     В глубине души я тоже так чувствовала, это меня и удерживало.

     10. Он
     Это была игра «Убей енота». Тот самый аттракцион из американских фильмов, где надо засандалить большой кувалдой по голове внезапно появившегося в дырке зверька. Так и он пресекал на корню любое слово, любое упоминание о жене вслух. Но любой аттракцион когда-нибудь теряет свою остроту. Сергей все реже сутулился при виде брата, а Марина помнилась довольно смазанно. Все чаще у него на уме было то же самое, что и во рту… Вкус.

     11. Она
     Сегодня мне удалось продать три картины. Этот успех надо было где-нибудь отметить. Я дождалась Сергея, и мы вместе заказали столик в небольшом французском ресторане.
     Приехав туда, мы сели у окна, а когда принесли запотевшую бутылку белого вина, тихо сблизили свои бокалы. Вечер был прекрасный. А спустя некоторое время за соседний столик сели Марина и Егор. Я прокомментировала их появление двумя словами: «Сережа… Пожалуйста». Они выскользнули на стол и покатились друг за другом, тяжелые и гладкие, как шары для боулинга. Сережа сделал вид, что никого не заметил, медленно резал стейк на ровные полоски и отпивал вино небольшими глотками.
     Мне хотелось бы сказать, что у нее были глаза, как у трески, ноги как колодки, волосы цвета грязного песка, но нет. Она была по-настоящему красива, вдвойне оттого, что счастлива. Она просто светилась рядом с Сережиным братом.

     12. Он
     Он сидел в ресторане и не видел — ощущал рядом свою бывшую жену и брата. «Больно? Злит?» — задал себе эти вопросы и с удивлением понял, что нет. Когда произошла эта перемена? Когда уходит любовь? И как поймать этот момент? Иногда идешь с кем-то, болтаешь, сквозь толпу продираешься и трещишь, трещишь, как сломанный фен, а потом поворачиваешь голову, а собеседника-то нет! Затерялся где-то в толпе, и бог его знает, когда и сколько ты вот так в пустоту, как дурак, говорил. Так и с любовью. Просто в какой-то момент щелкаешь пальцами в воздухе и удивленно говоришь себе: «Обалдеть… А ведь нет ее». Но есть вещи и пострашнее. Щелкнуть пальцами и заменить слово «любовь» на «жизнь». Вот это правда драма. Покачал головой, сам себе удивился, какие мысли лезут. Посмотрел внимательно на брата: «Старина, да ты совсем одомашнился, никогда таким тебя не видел. И что за нелепый песий взгляд и белые носочки? Ха-ха». Немного погодя перевел взгляд на нее. Марина была, безусловно, красива, но какой-то холодной и чужой для него красотой. Когда смотрел на нее, вспоминал лишь ее крик и слезы, которые размазывали все лицо, отчего оно было влажным и нечетким. Каждый раз во время ссор понимал ведь, что надо бы смахнуть их, поцеловать ее, погладить, умыть, сказать что-то ласковое, но он как-то не умел такое делать, не по его части были эти нежности. Да и то только поначалу такие чувства были, а потом кроме раздражения ничего эти влажные полоски на лице не вызывали. Ссоры с любимыми — это червь. Сколько ни говори «прости», но рано или поздно он съест яблоко. Никогда еще яблоко не побеждало. Он часто говорил ей лишнее и не вовремя, приносил раздражение с работы, волочил за собой и выкладывал ей в столовой. Вот тебе, красавица, литр нервов после неудачной сделки, вот три литра моего молчания, вот полторашка злости на рабочих. Необходимо было выплескивать содержимое бутылок, чтобы дальше жить. Знал, что несправедлив, но был слаб. Слабость для мужчины грех, понятное дело.

     13. Она
     Мы посидели еще немного, потом попросили счет, и все это время я делала невообразимые вещи глазами: одним смотрела в тарелку, вторым наблюдала за своим мужчиной. Мне было важно, как он реагирует, что он чувствует, чем пахнет сегодняшняя встреча для него: медом, пылью? Задела ли она его? Или ничегошеньки не екнуло внутри? А может быть, он потом придет домой и будет любить меня, представляя ее? Мои фантазии забрели явно не в тот квартал. Я видела, как спокойно лежит его рука на столе, как медленно и с нескрываемым наслаждением он провожает в рот каждую ложку панакоты, как спокойно и расслабленно его тело поместилось в кресло.

     14. Он
     Домой вернулись за полночь, Ангелина пошла в душ, на лестнице лежали еще теплые ее вещи — как приглашение. Но он остался в кабинете поработать немного с бумагами. Работа, однако, не клеилась. Вышел во двор подышать прохладным воздухом. Под ногами хрустели панцирем улитки, в этом году их было много. Дыхание выходило из него бархатным облаком и улетало куда-то далеко. Туда, где сливаются дыхания всех в этот час. Ветер слизывал его тепло большим холодным языком: с шеи, с рук, с живота, забираясь под легкую рубашку. Глаза начинали понемногу наливаться усталостью, он по-мальчишески вытер рукавом рубашки заледеневший нос и пошел обратно в дом. Вернувшись в кабинет с горячим чаем, сел глубоко в кресло и начал подводить итоги: момент освобождения от любви — это грустный момент. Это скорее даже иллюзия освобождения, на самом деле это заточение в пустоте. Вот если бы из шарика выпустили весь гелий — он бы остался в руках простой резиновой тряпочкой, не способной летать. Он был этой тряпочкой. Но что-то менялось с каждым днем, и это ощущение распирало его изнутри, надувало грудь, струилось по спине.
     Что он чувствовал к Ангелине? Благодарность? Пожалуй, и ее тоже. За ту легкость, о существовании которой он не знал. За то, что она просто его любила, без претензий на глубокое ответное чувство. Хотя оно и зрело в нем с каждым днем. Приходя домой, он находил пестрые картины, которые она рисовала: они, как опавшие листья, покрывали все вокруг — стол, пол, диваны. «Видимо, вдохновляю», — каждый раз не без удовольствия думал он. Беспорядок на кухонной плите и запах акварели расслабляли его натянутые после работы нервы, и ему хотелось погружаться в быт. Удивительное и новое для него чувство. Возможно, когда оно приходит по собственному желанию, не как обязанность или долг, тогда оно приятно? Сергей провел рукой по лбу, смазав все морщины на нем, потом сильно потер глаза. Пора было ложиться спать. Он неспешно поднялся в спальню, расстегивая по дороге запонки. Ангелина крепко спала. «Даже трусиков не оставила», — он удовлетворенно улыбался в свете прикроватной лампы. Сдвинул край простыни, который прикрывал ее бедра, и стоял какое-то время, любуясь их выразительной округлостью и мучной белизной. Итак, он подводил итоги. Какая-то мысль волной пробежала по его лицу и осветлила его. «Ну что ж, старик, вот и отпустило». Он снял красную ниточку из Иерусалима со своей левой руки, порвал, завязал петлю и крепкий узелок. Потом медленно и аккуратно, чтобы не разбудить Гелю, продел безымянный палец ее правой руки в красное шерстяное колечко и положил обратно на подушку. «Удивительно крепкий сон у этой женщины», — подумал он и лег рядом, пододвинув к себе ее теплое тело. Он не знал, что по ее левой щеке проползла крупная слеза.