Наш Конкурс

Юрий Резник — профессиональный художник: живописец, график, декоратор. Член Союза художников России. Родился в 1961 году в г. Краснодаре. Окончил Кубанский государственный университет, факультет художественной графики. Живёт в Москве и Краснодаре. Работал художником в цирке, преподавателем в детской художественной школе, арт-директором в художественной галерее, арт-консультантом в журнале, ведущим проектов в дизайн-студии. Стихи и проза — ещё одна форма творчества. Автор поэтического сборника «Сплошная лирика». Публикации — в альманахе «Отражение» (Гатчина, 2008), в литературном журнале «Горст» (Санкт-Петербург, 2009), в альманахе «Золотая строфа» (Москва, 2009), в электронном журнале «Мурана» (2011), в литературных журналах «Новый Карфаген» (Краснодар, 2012), «Клаузура» (Москва, 2013), «Великороссъ» (Москва, 2013), газете «Интеллигент» (Москва, 2013), «Тайное и явное» (Краснодар, 2013), «Наша Гавань» (Окленд, Новая Зеландия, 2013).

ЮРИЙ  РЕЗНИК

Мышка

     В субботу вокзал особенно многолюден. Спрятав букет за спину, Дмитрий стоял в условленном месте, всматривался в лица и сильно волновался. Нет, он не боялся, что Настя опоздает, — за два года их знакомства, ему казалось, он хорошо ее изучил. Он нервничал от предстоящей поездки: Настя хотела познакомить его со своими родителями. Она была настойчива, а он не вполне был уверен, что соглашаясь поступает правильно. Он не знал, как придется ее семье, ведь до сих пор о родителях он знал только с ее слов.
     Настя явилась из толпы неожиданно — вся сияющая, счастливая, — чмокнула его в щеку, и он, чувствуя запах ее духов, тут же забыл все свои страхи.
     — Ну как, все хорошо?
     — Хорошо. Вот, успела!
     Он протянул ей букет.
     — Ой!.. Спасибо. Только зачем? Мы же на дачу едем, а там цветов знаешь сколько?! Но все равно, спасибо!
     Настя такая хорошенькая, со сверкающими глазами, подвижная и юркая, будто вьюнок. Как море в солнечную погоду: все время что-то происходит и меняется, и тут, и там, и всюду сразу — в каждую их встречу, Дима всматривался в ее черты и пытался понять, что больше всего ему в ней нравится. Вот и сейчас в электричке, с трудом отыскав два свободных места — напротив друг друга, он снова любовался своей девушкой. Невысокая, но стройная; маленький носик, близко посаженые глаза, по-детски припухшие губы... «Мышка» — неожиданно пришло сравнение еще в первые дни их знакомства. С тех пор он так и звал Настю.

     От станции они шли пешком. Сначала по шоссе, потом свернули на проселочную дорогу, мимо кладбища на опушке леса, прошли деревеньку «в три дома» и, наконец, увидели дачный массив, цель своего путешествия.
     Навстречу потянуло теплым ветром, и у Димы слегка закружилась голова: он давно отвык от запахов живой земли — и ему тут же вспомнились родные места.
     Под деревьями и на грядках копошились люди — пропалывали, взрыхляли, разравнивали. Кое-где горели костры, от которых в небо тянулся едкий дым.
     Настины родители поджидали их, сидя на террасе перед домом. Они выглядели довольно пожилыми для единственного ребенка. Мать была совсем не стройная, не очень красивая и казалась старше своего мужа. Строгих правил, привыкшая в жизни полагаться только на себя, она, по праву матери и учителя литературы в одном лице, в пример своей дочери всегда ставила героев сильных характером. И хотя своим мужем в целом эта женщина была довольна, все же поворчать и покомандовать случая не упускала. «Если хочешь знать, какой будет твоя жена в будущем, посмотри на ее мать», — вспомнил когда-то и где-то слышанное Дмитрий, усмехнулся, но оставил промелькнувшую мысль и почти тут же забыл. Отец, бывший капитан милиции, был одет в тельняшку и спортивные темно-синие штаны с красными тонкими лампасами — в память о форменной одежде. Он был сухой, энергичный, но с непомерно развитым брюшком. В отличие от матери, отец казался добродушным, общительным и по-мужски своим. Он крепко, до боли в пальцах, пожал Дмитрию руку, и как-то легко и быстро завладев ситуацией, повел его показывать свой участок.
     Мать пристально, чуть ли не прищурив глаза, посматривала на Дмитрия: дочь рассказывала ей о своем мужчине, но разве такой нужен ее дочери?
     — Что, в Тулу со своим самоваром?! — не скрывая недовольства, спросила она у дочери.
     — Это мне Дима подарил. Дай мне какую-нибудь вазу.
     — Лучше б он тебе подарил...
     — Ой, ладно, мама! Хватит...
     Но мать и так уже замолчала, не придумав, что «лучше бы» мог подарить парень ее дочери. Она только достала из шкафа трехлитровую банку и протянула ее Насте.

     Дорожка, огибая яблони и кусты роз, выложена по краю крашеным известью булыжником. Вдоль забора — кусты малины и крыжовника. Ухоженные грядки с картофелем, морковью, луком. Желтыми цветами радуют глаз подсолнухи… Во всем видна хозяйская рука и знание дела. И вдруг из-за поворота, из кустов, точно из засады, — милиционер! Дмитрий даже вздрогнул от неожиданности, но сразу успокоился и невольно улыбнулся: всего-навсего пугало, одетое в милицейскую форму.
     Отец вел беседы «ни о чем» и Дмитрий плохо его слушал. Ему совсем было не интересно когда и какие деревья посадили и сколько собрали урожая. Сначала отец показал ему сад и грядки, потом повел показывать дом. На первом этаже одна большая комната, две комнаты-спальни на втором, мансардном этаже — обстановка комнат резала глаз полной безвкусицей.
     Настя выносила на террасу и расставляла на столе тарелки с холодными закусками, на блюде нарезанные ломтями пироги, вазу с яблоками и грушами. Отец по такому случаю откупорил бутылку вина, а мать принесла кастрюлю, с паром и вкусно пахнущую, и начала раскладывать содержимое по тарелкам.
     — Что с тобой? — вдруг повернулась она к дочери, и деревянная ложка застыла у нее в руке словно меч.
     — А что, у нас мыши завелись? — спросила Настя, и показала булку хлеба с отъеденным уголком.
     — Ну вот, дожились... Уже хлеб из-под носа воруют, — изрекла мать и ехидно посмотрела на мужа.
     — А я што?.. Я мышеловок наставил. Дело времени! Будет и результат...
     — Сам кошек всех перестрелял, вот тебе и результат!
     — Кошки не лучше. Тоже ничего оставить нельзя было.
     Дмитрий ничего не понимал и лишь растерянно смотрел то на мать, то на отца, то на свою девушку.

     Когда выпили немного вина, отец обратился к Дмитрию уже по-свойски:
     — Значит, ты художник?!
     — Мне остался еще год учиться...
     — Знаю, знаю. Настя говорила. Ну, а потом?
     — Что — потом?
     — Ну, кем ты будешь? В смысле, деньги чем будешь зарабатывать?
     — Еще не знаю. Я ведь живописец. Картины пишу...
     Мать, до этого молчавшая и, казалось, без особого интереса слушавшая их беседу, вдруг не выдержав, произнесла:
     — В картинах я разбираюсь не особенно хорошо, но зато я хорошо разбираюсь в том, что нужно для счастья моей дочери, — в ее голосе одновременно чувствовались упрек и непоколебимая вера в свою правоту. Для себя она давно уже решила, что художник вряд ли будет хорошей парой ее дочери. «Надо бы для Настеньки другого поискать», — подумала она. А отец добавил:
     — Ну, это же не профессия! Это так, баловство… хобби. Деньги разве можно на картинах зарабатывать?
     Дмитрию хотелось прекратить этот неприятный разговор, и он с надеждой посмотрел на Настю, но она безучастно ковыряла вилкой в тарелке, и ему ничего не оставалось, как ответить неопределенно, надеясь, что эта тема сама собою иссякнет:
     — Кто-то зарабатывает...
     — То-то и оно, что кто-то. Нет, тебе надо какую-то стабильную и приличную работу... Для настоящих мужчин!.. Кроме умения картинки рисовать, твой диплом тебе еще что-то дает?
     Дмитрий чувствовал себя точно провинившийся школьник, он тяжело вздохнул и, собравшись с мыслями, сказал:
     — Я имею право преподавать...
     — Тоже — не то! Какие зарплаты сейчас у преподавателей?! Копеечные!
     Мать протерла тряпкой стол и, собрав мусор в тарелку, понесла за угол дома. Дмитрий учуял запах, несильный, но явственный, с оттенком затхлости и разложения, а мать вскрикнула: в ведре с мусором сидела маленькая мышка, неизвестно каким образом туда угодившая. Ее лапки скользили о пластмассовые стенки, но она барахталась и не теряла надежды за что-нибудь зацепиться. Диме даже стало ее жалко.
     Вчетвером они стояли вокруг ведра и не знали, что придумать.
     — Погоди, я принесу пистолет, — сказал отец и уже хотел направиться в дом, но мать остановила его:
     — С-щас... Так я тебе и разрешила ведро испортить.
     Тогда отец придумал другой способ.
     — Тут нужна особая сноровка, — сказал он и, вооружившись березовым поленом, стал в охотничью стойку.
     С замиранием сердца Дима ожидал, что все обернется шуткой.
     Мать наклонила ведро, и мышка бросилась на свободу. Юркнула в сторону, но сильный удар безжалостно сотряс землю буквально в нескольких сантиметрах от нее, она ринулась назад и чуть опять не угодила в ловушку.
     Отцу не пришлось делать второй попытки… Дима подумал, что Настя испугалась мышки, метнувшейся в ее сторону, и толком не понял, что произошло. Он лишь вздрогнул, когда под ногой его девушки что-то хрустнуло и лопнуло.
     — Фу, какая мерзость, — с пренебрежением сказала Настя, поднимая медленно ногу. — Тоже мне, охотнички!
     Она запрыгала на одной ноге, пока не облокотилась на плечо Димы, быстро взглянула на подошву, но ничего не обнаружив, спокойно ногу опустила.
     Ошеломленный, Дима смотрел на Настю и не знал, что ей сказать. В ушах все еще стоял отвратительный хруст. Казалось, что время остановилось, и одна мысль не давала ему покоя: вдруг он ошибся? Он осторожно посмотрел туда, где только что стояла Настя... Мышка лежала на одном боку, поджав передние лапки, а задние вытянув вдоль хвоста. Кажется, они еще какое-то мгновение дергались в предсмертной агонии. Вокруг открытого глаза выступили капельки крови.
     Мать взяла веник и совок. Несколько раз попереворачивала трупик мыши с боку на бок и, убедившись что зверек мертв, замела его на совок, а затем скинула в ведро. Собрала рассыпавшуюся картофельную шелуху, мусор и навалила сверху, прямо на мертвую мышку.
     Дмитрий закурил. Отец посмотрел на Дмитрия и тоже закурил.
     — Эй, охотнички-добытчики, хватит курить! — скомандовала мать. — Пора обратно за стол. Чайник уже вскипел.
     Настя подлила Диме в чашку кипятку. Он в знак благодарности мучительно ей улыбнулся и отпил из чашки. Он сидел неподвижно и тихо и смотрел невидящими глазами прямо перед собой, боясь встретиться взглядом с Настей.
     — Что с тобой, котик? — спросила она. — Ты выглядишь совсем неважно.
     Он почувствовал прикосновение ее руки. Сделав глоток из чашки, пробормотал:
     — Нет... ничего... Просто мне уже пора возвращаться...
     За столом воцарилась странная, напряженная тишина, словно все чего-то ждали. Из дома стало слышно тиканье часов. Дима поднял чашку двумя руками, поднес к губам и стал дуть, следя как разбегаются волны, — чтобы унять дрожь...
     Прощаясь в конце улицы, Настя спросила:
     — Кода увидимся?
     — Не знаю... Ты сколько здесь пробудешь?
     — Не долго. Я здесь долго не выдерживаю, — сказала она и, помедлив мгновение, добавила: — Я позвоню.
     — Хорошо, созвонимся, — сказал он, отпустил ее руку и зашагал в сторону станции.