Наш Конкурс
Марина Степанова
родилась в Оренбурге, большую часть жизни прожила в Минске (Белоруссия).
По образованию филолог, учитель английского и французского языка. По
специальности работала недолго; но считает, что владение словом,
в частности, и языком в целом — одно из наиболее ценных качеств
представителя любой профессии. Сейчас живет и работает в Лондоне. Это ее
первая публикация.
МАРИНА СТЕПАНОВА
Петькины открытия
Петька сидел в углу насупившись. Не то чтобы он обиделся на Иваныча,
но Иваныч, конечно, не по-мужски как-то поступил: взял и сдал Петьку
сюда. Но плакать Петька не будет. Глаза грустные? Грустные. Потому что
ничего хорошего нет в том, чтобы сидеть в этом приюте. Тем более Петька
всю жизнь свою был птицей вольною, а тут — на тебе: стены, обед
в установленное время, на прогулку и то — по расписанию. Но плакать —
нет, не будет. Почему? Потому что Петька давно понял, что плачут только
тогда, когда себя жалеют. Больше ни по какой другой причине. И как
только Петька это понял, сразу плакать и перестал. Раз и навсегда. Не
по-мужски это — себя жалеть. Правильно? Петька много уже законов жизни
открыл. Например то, что у каждого есть свои дни-перемены или переменки.
Обязательно. И называются такие дни «однажды». Про себя Петька их так
называет. Потому что в такой день все идет как-то не так — плохо ли,
хорошо ли, но не так, как обычно. Вот жил Петька в городе.
Беспризорником рос. Жил на улице, сколько себя помнит. Наверняка и
другая жизнь была у него когда-то, а может, и не было. Кто знает?
Бедненький, несчастненький? Ничего подобного. Делай, что хочешь, живи,
как хочешь, сам себе господин. Вам, может быть, и не нравится, а Петька
доволен был своей жизнью, да и не знал другой-то, если честно. Приворовывал,
конечно. Не без этого. Что-то пить-есть надо. Нехорошо, но никто
особо-то и не пострадал — не миллионы же Петька воровал. Так, по мелочи.
В общем, нормально все было. А потом наступил его день-«однажды»...
Искал Петька в очередной раз, где бы ему переночевать. Одного какого-то
постоянного места-ночлежки не было у него. Каждый раз надо было
придумывать что-то. И вот увидел Петька во дворе одного дома прицеп.
Синий такой. Брезентом прикрытый. Прицеп пустой. Петька юркнул туда, а
там — просторно, тепло, вот тебе и крыша над головой. Мотель на колесах,
короче, настоящий. А утром, когда проснулся, вокруг уже народу — море.
Петька даже нос побоялся высунуть. И рано ж еще было, но что-то вот не
спится людям. Притаился Петька. Не велика беда, разойдутся все, он и
выскочит. Но не тут-то было. Прицеп этот покатился куда-то. Когда Петька
высунул-таки нос из-под брезента — уже ехали они по дороге, и не решился
он выпрыгивать. Не струсил, даже наоборот, смелость проявил. У Петьки
своя теория на этот счет. «Однажды» можно запросто проскочить. Это вам
не понедельник, который не обойдешь и не объедешь. Выпрыгни он из
прицепа — и остался бы в обычной субботе, а вот потерпел чуть-чуть и
оказался в «однажды». Чтобы попасть в этот день требуется быть слегка
рисковым. И потом, куда этот прицеп может уехать? Не на край же света.
Хорошо, что не выпрыгнул. Потому что прицеп приехал в рай. Петька
понятия не имел, что на земле есть рай. Дачи называется. Там есть все:
еда, друзья, лес, речка. Понятно, что в раю и люди добрее. Могут даже
сами поесть предложить. Совсем не жадные. С детьми Петька там
познакомился. До этого, представляете, не знал даже, что такое прятки,
догонялки, да и игры вообще. Не до того было. Счастье! Как это еще
назвать можно? Дальше — больше. Иваныча встретил. Он Петр Иванович
в принципе. Тезка оказался. То есть Петька и не знал, что он сам — тоже
Петька, это Иваныч ему и сообщил. Домой к себе Петьку пригласил.
Накормил, напоил. Петька даже и ночевать в доме мог. Один Иваныч там
жил. Сядут, бывало, вечером, Иваныч посадит Петьку рядом и давай истории
рассказывать. А Петька что? Он и не против. При этом на привязи, что
называется, Иваныч Петьку не держал. Хочешь — живи тут, хочешь — иди на
все четыре стороны. Так что днем Петька играл с друзьями, в лес они
ходили, грибы-ягоды собирали, просто дурака валяли. В войнушку тоже
играли. Петька всегда разведчиком был, потому что он умный,
внимательный, осторожный, плюс располагает к себе, да и кто мог с ним
тягаться в этой роли? Лучший он, одно слово. И за это Петьку и «наши» и
«ваши» любили.
Вот Петька думал-думал, как быть, да и надумал с Иванычем остаться.
Тем более Иваныч сказал ему, что собирается на даче круглый год жить.
Когда решение уже было принято, Петька захотел сделать Иванычу
приятное — «поляну накрыть», как положено в обществах. И принес курицу.
А Иваныч как разошелся, как раскричался: воровство, что-то там еще. Но
потом, кстати, съели они с Иванычем эту курицу. Нормальная, вкусная
курица была. И Петька понял, что Иваныч так просто пошумел, из
скромности и для проформы. Да и потом, Иваныч не сильно богатый был. Мясо
не каждый день ел. А Петьке без мяса никак. Невкусно ему живется тогда.
Организм, опять же, растущий. И стал Петька этих кур время от времени
приносить. А что? Мужчина он или нет? Добытчик или как? А Иваныч
с каждым разом все грознее и грознее становился. Один раз даже ремнем
потряс перед Петькиным носом. Поди пойми людей. Не Иваныча же кур Петька
придушивал слегка. Соседские они. И если так уж нельзя их воровать, то
почему ж потом Иваныч их ел вместе с Петькой? Непонятно. Иваныч этих кур
«улитками» почему-то называл, и именно поэтому, якобы, есть их и надо.
Не очень логично все это звучит, конечно, но, может, он не сильно
образованный, а может, жизни не видал. Всякое ж бывает.
Только вот пришлось Петьке познать еще, что такое предательство.
Предательство — это когда сосед приходит разбираться, кто тут
безобразничает, ты прячешься за большого, сильного друга, а он тебя за
шкирку вперед вытаскивает, и уже ты стоишь один на один со страшным
соседом, а сзади тебя вовсе и не друг твой, а мелкий, подлый предатель
стоит. Это так Иваныч поступил. Сосед сказал еще, что это вообще
неправильно или даже незаконно, что ли, Петьку тут держать, и что надо
его в приют сдать. Если, говорит, Иваныч сам не сдаст, то сосед милицию
вызовет. И вот Петька здесь, в приюте. За что? Ни за что. За то, что
хотел добром за добро отплатить. И вот третий день уже, между прочим, он
в приюте. Вообще не ест ничего. Заходил тут один, говорит — стресс у
Петьки, вот и не ест. Никакого стресса, предали просто Петьку. А это
больно, да так, что и есть совсем не хочется. Но ничего, у Петьки есть
план. Сбежит он. Видел дырку в заборе. Тоже мне, решили ветер вольный
в четырех стенах удержать. Додумались. И больше — никаких друзей. Жил он
сам по себе, и дальше будет жить так же. Никого не надо было в душу
пускать. Это тоже, наверное, не по-мужски.
Вечером вышел Петька на прогулку, еще раз проверил — на месте ли
дырка. На месте. Сразу бежать нельзя, могут и за хвост схватить, а вот
когда зазывать к ужину станут, вот тут и надо будет рвануть. Сказано —
сделано. Что-что, а физподготовка у Петьки что надо: за одну секунду
оказался по ту сторону забора. Никто и ахнуть не успел. И как побежал...
Сначала — куда глаза глядят, а потом, когда приют совсем исчез
с горизонта, остановился, потому что «что-то внутри» приказало
остановиться. Это интуицию Петька называет «что-то внутри». Очень
полезная штука. Главное, слушаться ее. Интуиция дурного не подскажет.
Вот и Петька встал, по сторонам озирается. Что-то должно произойти.
Вдруг, не поверите, видит, Иваныч бежит. Вы представляете себе бегущего
старичка? Петька даже улыбнулся. Разве так бегают? Такое чувство, что
если б Иваныч шел — быстрее было бы. Только в прошлом уже Иваныч, пусть
бежит, куда хочет. Но что-то интуиция эта Петькина удерживает его, как
будто он прямо к земле прирос. Может, случилось, например, что с Иванычем?
Что-то же не так, правильно? Незлопамятный Петька. Так и быть, пойдет,
узнает, что такое, а потом — прости-прощай, Иваныч. И тут настроение у
Петьки поднялось отчего-то, легко и радостно стало. Бежит, а Иваныч его
уже и сам заприметил. Сел на пенек, ждет.
— Ах ты, хулиган лопоухий! Удрал? И правильно сделал! А я и сам за
тобой тороплюсь! — почесывая Петьку за ушами, Иваныч чмокнул его прямо
в холодный, мокрый нос.
Ух! И тут Петьку как прорвало, как принялся он облизывать и нос, и
лоб, и щеки, и губы этого предателя Иваныча. А щеки у Иваныча соленые.
Петька раньше никогда так себя не вел, это был первый раз в его жизни,
правда. Ему и в голову такое не приходило делать. Сам в шоке был. И вот
он знать не знал, что такие невкусные эти люди. Да и не будет он больше
целоваться, потому что не по-мужски это. Но сегодня — ладно уж. Всю
дорогу домой Петька подпрыгивал, кульбиты в воздухе выделывал, за
хвостом своим гонялся. Отличное развлечение, кстати, оказалось. И Иваныч
смотрел на него и смеялся. Короче, чувствовал себя Петька на седьмом
небе. Абсолютно новое, незнакомое ощущение. Придет домой, уляжется на
своей подстилке и подумает, как обозвать это открытие. Или пусть не
мучается. Любовь это, Петька, называется.
|