Николай Устьянцев родился в Москве в 1962 г. Учился в Литературном институте. Повести и рассказы публиковались во многих литературных журналах. Автор книг прозы «Балерина» и «Космические собаки». Член Союза писателей Москвы. Лауреат премии журнала «Кольцо «А».
 

НИКОЛАЙ   УСТЬЯНЦЕВ

 ДВА В ОДНОМ

     В конце пятидесятых — начале шестидесятых Виталя слыл известным московским стилягой. Его хорошо знали на «бродвее», в то время улице Горького, нынче, как и до Горького, Тверской, так он сильно выделялся своей экстравагантной одеждой и внешностью даже среди «своих». Друзьями его были тогда ещё начинающие джазовые музыканты, художники, литераторы и просто молодые бездельники.
     Виталя не был коренным москвичом. Родился он в Ленинграде, в сороковом. Началась война, родителей не эвакуировали, оставили работать на заводе, и во время блокады у него от голода, холода и прочих блокадных ужасов развилась детская эпилепсия.
     После войны вся семья переехала в Москву, где они сначала поселились в коммуналке на Арбате и стали москвичами, а уже позже им дали отдельную квартиру в Черёмушках.
     У Витали же на фоне блокадной эпилепсии появился странный синдром вранья, но — не озлобленного, а как бы невинного. Например, в школе он всё время говорил, что он племянник Жукова. Школу закончил, кстати, с серебряной медалью. В полиграфическом институте всем рассказывал, что он внук Фрунзе. Институт закончил с красным дипломом. Единственная т е м а, которую Виталя никогда не трогал, — п и с а т е л ь с т в о. Это было сокровенное. Дело в том, что он всю жизнь мечтал стать писателем. В принципе, Виталя таковым себя и считал: какие сюжеты крутились в голове, особенно во сне! Во всех компаниях он был прекрасным рассказчиком и выдумщиком. «Тебе б, Виталь, писателем быть», — говорили ему. «А я и есть писатель», — грустно, про себя, думал он, но, улыбаясь, отвечал: «Да что вы, скажете тоже». На самом деле он не написал в жизни ни одной строчки. Даже во времена стиляжничества, общаясь с богемой, ни разу не заикнулся на эту  т е м у, и, читая вслух наизусть целиком «Онегина» и Бодлера, считался просто интеллектуалом.
     Отпахав до пенсии в издательстве, Виталя, уже имея внука шестнадцати лет, по-прежнему раз в месяц, по субботам вечером, входил в образ конца 50-х и шёл на свой «бродвей». Семья уже давно привыкла к его странностям, и все с этим смирились.
     И вот как-то раз октябрьским вечером он отправился на свою традиционную прогулку, и, хотя моросил дождь и стоял лёгкий туман, на улице было тепло и приятно.
     Пофланировав по сияющей огнями Тверской туда-сюда, посмотрев на народ и показав себя, Виталя вдруг решил прогуляться до Арбата.
     Арбат также сверкал, как и Тверская, но был уже не тот, каким был раньше. Осовременившись до полной неузнаваемости, он потерял главное — специфический арбатский дух.
     Виталя, заскучав от всей этой яркости и витринной мишуры, решил заглянуть во дворики своего детства и юности. Он знал, что их, как таковых, давно уже нет, но всё же нашёл один нетронутый временем скверик и присел там на скамейку, чтобы немного поностальгировать.
     Виталя с наслаждением в одиночестве вдыхал осенний воздух, смотрел на небо, покуривал, но тут откуда-то из кустов вынырнул некий пожилой тип бомжеватого вида и подкатил к нему.
     — Ты, композитор, подбрось пролетарию денег на еду.
     — А почему композитор? С чего вы решили? — обиделся Виталя.
     — Да уж больно чудно ты одет, как композитор.
     — Нет, вы немного не отгадали, но попали где-то рядом. — Виталя выпрямил спину, поправил цветастый шарфик и, почувствовав, что наступил его звёздный час, тут же немного заграссировав, с гордостью произнёс:
     — Я — писатель, живу во Франции, давно эмигрировал из Советского Союза. Вот приехал родственников навестить, сейчас так, гуляю по вечерней Москве.
     — Ну мне-то все равно, писатель так писатель, хоть художник, дай денег, выпить очень хочется. Меня Лёликом зовут. А тебя?
     И Лёлик протянул заскорузлую, грязную руку для знакомства.
     Виталя на секунду замешкался, рука Лёлика тряслась, и Виталя быстро выпалил:
     — Саша Воронов. — Это был один из его любимых современных писателей, живущих ныне за границей, правда, жил он не во Франции, а в Америке. «Ну да ладно, сойдет», — подумал Виталик и пожал Лёлику руку.
     — Саш, ну так чего, будем пить-то? Виталя сначала не сразу отреагировал на «Сашу», но, резко сообразив, что он теперь Саша, ответил Лёлику:
     — Конечно, будем. — И дал ему денег. Лёлик обернулся очень быстро. Он принёс бутылку «палёной» водки и пачку чипсов.
     — А стаканчики? — спросил Виталя, увидев весь этот набор.
     — Да брось ты, Саш, привык там в своих франциях к культуре, а здесь будь проще. — И Лёлик откупорил бутылку.
     Они выпили «из горла» всю бутылку буквально минут за десять. Им стало хорошо. Они рассыпали половину пачки чипсов, но по этому поводу не расстроились, закурили, и у них, естественно, завязался пьяный разговор.
     — Вот, Сашк, слушай сюда. — Лёлик стал тыкать пальцем Витале в плечо и дышать ему в лицо гнилым ртом. — Был я когда-то инженером, поверь мне, хорошим инженером, на «Серпе и Молоте» трудился. Со всеми надбавками, премиями, прогрессивками, плюс тринадцатая зарплата, свои триста имел. Ну там путёвки в санатории, дети в пионерлагерях отдыхали. Всё бесплатно. На квартиру в очередь поставили. И все вдруг кончилось, ну ты, Сашк, знаешь. Всё: и работа, и путёвки, и квартира, и семья. Знаешь про то время-то? Ну вот. Жена с детьми ушла, а я так по-прежнему здесь на Арбате в коммуналке и остался. Бичую потихоньку. Видать, судьба у меня такая, Сашок, где родился, там и сдохну. Ты-то сам какого года?
     — С сорокового, — ответил Виталя.
     — Да ну, и я с сорокового. — Лёлик хлопнул его по плечу. — Значит, одногодки. А до Франции своей ты где жил?
     Виталя сначала как-то смутился, но потом ответил первое, что ему пришло в голову:
     — На Большом Каретном.
     «А ведь это тот самый Лёлик из соседнего двора, который мне в детстве нос разбил. Он!» — вдруг осенило его.
     — Во, смотри, Сашк, у тебя всё как у Высоцкого: и Большой Каретный, и Франция, ты ещё скажи, что Марину Влади видел.
     Тут Виталю совсем заклинило, но он быстро оправился и, чему быть — того не миновать, как бы скромно потупив взор, ответил:
     — Да, знакомы, мы вместе были на приеме в президентском дворце в День взятия Бастилии. — «Ну я и даю», — подумал Виталя и уже до кучи добавил: — Я ей свою книгу тогда подарил, кстати, президенту тоже.
     — Ну ты даешь, надо же, ну и как, красивая она? — спросил удивлённый Лёлик.
     Виталя элегантно затянулся сигаретой и, выдержав нужную паузу, слегка задумчиво произнес:
     — Очень.
     — Да, везёт же тебе, Сашк, таких людей видел. Может, ещё бухнем, ты ещё чего-нибудь расскажешь? А?
     — Нет, — категорично отказался Виталя, испугавшись, что в своём вранье зайдёт слишком далеко. Лёлик вздохнул:
     — Ну ладно, Сань, ты вот чего, ты хоть бы книгу мне свою с автографом подарил, у тебя здесь в Москве с собой есть?
     Виталя замялся. Произошло то, чего он так боялся. Ему опять придётся продолжать врать. Нет, конечно, можно сказать, что здесь, в «Союзе», уже все экземпляры раздарил старым друзьям, или у него завтра утром самолёт, но, единственный раз в жизни ощутив себя  н а с т о я щ и м  п и с а т е л е м, Виталя решил идти до конца:
     — Да, у меня в гостинице пару экземпляров осталось.
     — Ну так чего, подаришь? — с пьяной надеждой спросил Лёлик.
     Виталя многозначительно задумался, потом произнёс:
     — Хорошо, завтра у меня встреча с читателями в ЦДЛ («Ну меня и занесло, ух ты!»), но это днём, а вечером можно. Где?
     — Так я здесь каждый день, — обрадовался Лёлик. — Подходи, если тебе, конечно, не трудно.
     — Да, тут как раз от ЦДЛ идти совсем близко. Лады, я подскачу. Давай вечером в семь.
     — Всё, Саш, в семь я здесь. Только ты по-честному будешь? — как-то чуть наивно спросил Лёлик.
     — Постараюсь, если, конечно, читатели не задержат.
     — Ну тогда бывай, Сашк, до завтра. — И Лёлик уже обеими руками пожал тонкую холёную ладонь Витали. — Тебя до метро проводить?
     — Нет, спасибо, я на такси.
     И они расстались.
     В метро, до самых своих Черёмушек, Виталика глодали сомнетия: «Что делать? Что делать? Может, плюнуть, не ехать, чего мне этот Лёлик? Хотя неудобно как-то, ведь человек ждать будет. Вот я кашу-то заварил. Изоврался совсем. Не знаю, не знаю, как быть».
     Он приехал домой, походил по квартире, помаялся, достал с полки книгу Саши Воронова, повертел её, полистал, и уж так ему захотелось побыть  н а с т о я щ и м  п и с а т е л е м еще раз, что решил: «Ладно, пожалуй, поеду завтра, отдам я ему своего «Сашу», жалко, конечно, но уж назвался груздем — полезай... Книга всё равно без фотографии, это хорошо, так что проскочим. Кстати, как же я ему буду подписывать, я ж не знаю ни его фамилии, ни отчества. Но это ерунда, завтра всё на месте и подпишу».

     ...На следующий день Виталик опять превратился во француза и, взяв «Сашу», поехал к семи в скверик.
     Лёлик, на удивление почти трезвый и практически чистый, сидел на скамейке. Он издалека увидел Виталика и, видимо, уже не веря, что тот придёт, обрадовался, как ребёнок:
     — Сашок, а я уже и не надеялся, что ты придёшь. Книгу-то принёс?
     Виталя от такой резкой постановки вопроса сначала чуть сконфузился, но собрался, и, по-французски улыбнувшись, ответил:
     — Конечно, вот я только не надписал. Я ж ни твоей фамилии, ни отчества не знаю. Давай, говори.
     — Нет, Саш, сперва мы с тобой выпьем, а уж потом я тебе все свои паспортные данные расскажу. — И Лёлик достал из-за пазухи «четвертинку» опять же какой-то непонятной водки.
     Стало темнеть. Пустая «четвертинка» улетела в кусты.
     — Так вот, Саш, кличут меня Алексеем Николаевичем Тихомировым. Так что теперь уже можешь книгу дарить.
     Виталя тоже в свою очередь достал из-за пазухи толстую, в твёрдой глянцевой обложке книгу «Саши», обтёр её рукавом и, почти в темноте, на коленях стал подписывать: «Алексею Николаевичу Тихомирову с наилучшими пожеланиями от автора».
     — Вот, держи. — И Виталя с гордостью автора протянул Лёлику книгу.
     Лёлик взял книгу, взвесил её и одобрительно оценил:
     — Слушай, Саш, хорошая книга, толстая, красивая, спасибо тебе, сегодня начну читать.
     Лёлик предложил ещё выпить, но Виталик уверенно отказался.
     — Нет, нет, мне завтра работать, сейчас новый роман пишу, так что, Лёш, извини.
     — Ну ты, Саш, на такси в гостиницу?
     — Как обычно, — ответил Виталя.
     Они обнялись, Лёлик от всей души облобызал Виталю, и они разошлись в разные стороны.
     В метро Виталя, задремав, подумал: «Слава богу, больше, видимо, Лёлика я не увижу».

     ...Утром, после вчерашней встречи о Лёликом, Виталя проснулся в полной эйфории,   с т а в  у ж е  с о в с е м  з н а м е н и т ы м, и его, после недолгих размышлений и колебаний, как преступника, который возвращается на место преступления, вдруг необъяснимо потянуло обратно туда, в сквер, к Лёлику. Ему надо было убедиться, что он действительно Саша Воронов, и к семи вечера, снова перевоплотившись, Виталя поехал туда.
     До сквера он шёл радостный и даже напевал про себя песенку про медведей из кинофильма «Кавказская пленница».
     Пьяный Лёлик заметил Виталю издалека. Лицо его явно не излучало доброжелательности. Он не ожидал ещё раз увидеть  п и с а т е л я.
     Виталя почуял неладное, хотел было развернуться и пройти мимо, но гордость взяла своё, и он уверенно направился к Лёлику.
     — А, это ты, писатель? Ты  в р а л ь, а не писатель! Никакой ты не Саша Воронов. Я прочитал в предисловии, что Саша Воронов в Америке живёт, а ты мне тут про Францию лапшу на уши вешал, да ещё про Марину Влади и про президента с Бастилией парил. А тебя, кстати, вспомнил, ты, Виталь, из соседнего двора, я тебе ещё нос в детстве разбил.
     «Всё-таки узнал», — подумал Виталя и решил аккуратно ретироваться.
     Но Лёлик на этом не остановился, гадко ухмыльнулся и, достав из помятой, заляпанной авоськи книгу Воронова, продолжил:
     — Подавись ты этой книгой, — и швырнул её в грязь.
     Виталя поднял её, прижал к груди и ушёл.
     В метро он, не выпуская книгу из рук, смотрел на обложку и повторял про себя: «Саша Воронов, Саша Воронов...»
     Приехав домой, Виталя тихо лёг спать и умер во сне от острой сердечной недостаточности, так и не побыв  н а с т о я щ и м  п и с а т е л е м.

     ...Потом пьяный Лёлик всем своим арбатским собутыльникам рассказывал, что у него друг — писатель, который живет  т а м,  з а  г р а н и ц е й! А где? Он уже просто забыл.
     Этим странным стилягой-писателем был мой родной дядя.

Рассказы Николая Устьянцева 
опубликованы в Литературном журнале Союза писателей Москвы «Кольцо «А».

Николай Устьянцев. Самая лучшая. - Рассказ
Николай Устьянцев. На отдыхе. - Рассказ
Николай Устьянцев. Прислуга. Генотип. Администратор. - Рассказы