Наш Конкурс
Виктор Голков родился в Кишиневе, окончил МЭИ. С 1992 года
живет в Израиле.
Автор 6 книг стихов. Постоянный автор журнала
«22». Печатался в журналах «Крещатик», «Интерпоэзия», альманахе
«Свет двуединый» и др.
ВИКТОР ГОЛКОВ
…И ЧУЖАЯ ЗЕМЛЯ ПОД НОГОЙ
* * *
Я Родину выжег железом калёным,
и в столбики пепла свернулись поля.
Не нужно уже притворяться влюблённым
в эти акации и тополя.
И кладбище, отческий дом, да и школу
горящая воля моя рассекла.
И рухнуло всё, стало пусто и голо,
и вырвалась в мир первозданная мгла.
Вот я – бунтовщик, уничтоживший звонкий
храм, коему, может быть, тысяча лет,
стою на краю исполинской воронки,
следя, как вокруг стекленеет рассвет.
* * *
И я вошёл с отцом и сыном,
с надеждой, стёршейся до дыр,
в Израиль, что вколочен клином
в арабский выморочный мир.
Здесь лишь один скачок звериный –
и всех действительно убьют.
Израиль, черные раввины
молитвы грозные поют.
Остёр зрачок израильтянки,
насквозь готовый проколоть,
когда в ночи рванутся танки
на человеческую плоть.
* * *
В этом тихом движении вбок
мое место на самом краю,
чтоб начищенный чей-то сапог
не споткнулся о душу мою.
Но скрипят и скрипят сапоги,
длится ночи глухая возня,
потому что не видно ни зги
и на шаг от тебя и меня.
Вот я предал, и стало легко,
и чужая земля под ногой.
Это где-то во мне, глубоко,
тяжело шевельнулся другой.
* * *
Как будто заперты в чулан,
и матово белеют лица.
Мы – беженцы из разных стран,
нам не дано договориться.
Из пеплом затканных эпох
сошлись во имя и во слово.
Спеши, народ-чертополох,
взойти из мёртвого былого.
Лишь боль, поди, утихомирь,
в душе растущую некстати,
как заключённая в квадрате
нули глотающая ширь.
* * *
Сюда навек заключены –
вражда со всех сторон.
И отбиваться мы должны
от варварских племён.
Горящий, алчущий Восток,
вселенская тоска.
И мозг – как высохший листок,
от солнца и песка.
Какой-то исполинский гнёт
прессует хлеб в мацу,
и пеплом ностальгия льнёт
и к сердцу, и к лицу.
* * *
Крах моей души свершился,
если души – это явь.
Тополиный пух кружился,
по земле пускался вплавь.
И теперь второстепенно
всё, что связано с судьбой:
на другом краю вселенной
горек кислород рябой.
В этом новом измеренье,
где рука висит, как плеть,
будет лишь стихотворенье
флагом издали белеть.
* * *
Нас крестила перестройка люто,
погружая каждого во тьму,
и осколки страшного салюта
догоняли всех по одному.
И острее запаха помойки,
нищеты, что над землёй летел,
был угрюмый воздух перестройки,
сладкий дух непогребённых тел.
А свободы едкая отрава
всё мутила головы, как хмель,
и лежала мёртвая держава,
как в прорехах грязная постель.
* * *
Я поколение настиг
в бензиновом чаду.
Нёс заплетавшийся язык
всё ту же ерунду.
Был жар, как в доменной печи,
и я не знаю как,
но водку с привкусом мочи
здесь пили натощак.
Кто всё оставил за бортом
и всё пустил ко дну:
аптеку, кладбище, роддом
и бывшую страну.
А те тенистые дворы,
где я гулял весной,
теперь далёкие миры
в Галактике иной.
* * *
Так исчезло мое поколенье,
расползлось, как прогнившая ткань.
Словно третье стоит отделенье,
наша хмурая Тмутаракань...
Только ветер в кустах шевелится,
бормоча всякий вздор, как старик,
и секунду какую-то длится
полуночный разбойничий крик.
И с великой планеты Разлуки,
из утробы ее ледяной,
привидения, тени и звуки,
прилетают для встречи со мной.
* * *
Жизнь сузилась до рамок полусна.
Я, ощущая, бодрствую, конечно.
Но связь явлений напрочь смещена,
настолько время стало скоротечно.
Оно кометой ринулось вперёд,
вгоняя в транс материю живую.
А мой будильник равнодушный врёт
про то, что я, как прежде, существую.
Нет, прежний Я действительно иссяк,
и это – вывод, аксиома, теза,
как то, что режет предрассветный мрак
пронзительная нежность полонеза…
* * *
Полезет в ноздри газ угарный,
А пыль набьется в рот.
Так вот он – год мой календарный,
Двухтысячный мой год.
В конце времён пришлось родиться,
А не пасти свиней.
И опыт предков не годится
Для этих грозных дней.
Дорога светлая, прямая,
Нас вывела ко рву.
И я уже не понимаю,
Зачем же я живу.
* * *
Когда, одурев от невроза,
Ты гадок себе самому,
Великий маэстро Спиноза
Не даст тебе кануть во тьму.
Он учит, что Бог неизбежен –
Везде его крылья парят.
Твой внутренний ад обезврежен,
Есть вечность – тебе говорят.
Проблему познанья решая,
Всю ночь я смотрю в потолок.
Ведь вечность такая большая,
Пусть выделит мне уголок.
Устал я от скуки и прозы,
Мне в горло не лезет кусок.
Великий маэстро Спиноза,
Твой тоненький голос высок.
* * *
Тяжеловесный свет на части землю режет,
морщинами изрыт со всех сторон курган.
Таинственная жизнь, я узнаю твой скрежет,
в который иногда вплетается орган.
Уходят в высоту стволы глухонемые,
в чешуйчатую зыбь оделся чёрный пруд.
Всё то, что я люблю, сейчас беру взаймы я,
но страшно оттого, что завтра отберут.
Сияющий Эдем, дворец из паутины,
горбатый коридор – как каменный подвал.
А в узеньком окне лишь контур бригантины,
плывущей в те края, где я не побывал.
|