Наш Конкурс

Людмила Некрасовская – лауреат премии имени Михаила Матусовского (2006), лауреат премии имени Леонида Вышеславского (2004, 2005, 2006), лауреат всеукраинских и международных поэтических фестивалей и конкурсов. Член МСПС. Член правления Конгресса литераторов Украины.
Стихи публиковались в журналах и альманахах Украины, России, США, Израиля.
Живет в Днепропетровске.

ЛЮДМИЛА НЕКРАСОВСКАЯ

 

Ты и вправду Малыш?

Ты и вправду Малыш? Извини, я ответ не расслышал.
Я сейчас прожужжу по-над самым твоим потолком,
А потом полетим прогуляться по вымокшим крышам
И по лунной тропе, что протоптана летним дождем.
Ты заглянешь в дома и увидишь, как выглядят люди.
Это очень смешно. И неважно, что ты еще мал.
Мама с папой поймут и тебя никогда не осудят.
Не поверит лишь тот, кто всю жизнь ни о чем не мечтал.
Мы собаку найдем самой лучшей на свете породы.
Будем с нею втроем мы по лужам бродить до утра.
Только знаешь, Малыш, ничего нет прекрасней свободы
Ощущать высоту… Но – домой возвращаться пора.
Я еще прилечу. Никуда друг от друга не деться.
Подсади на окно. Да на кнопку не сильно дави.
Одиночество я или Карлсон, что родом из детства.
Я – ненайденный друг, а быть может, начало любви.
Что ж ты, милый, ревешь? Говоришь, у тебя день рожденья?
Ну, держи. Я дарю – мне для друга нисколько не жаль –
Этот сказочный мир, как огромную банку варенья.
Пригуби и почувствуй, как горечью пахнет миндаль.


Всю жизнь мы ждем…

Всю жизнь мы ждем. Сначала – чтобы вырасти,
Потом – любви, взаимности, добра,
Мифической какой-то справедливости,
А после – промелькнувшее вчера.
В копилки собираем не из жадности –
Детишкам передать, как долг велит,
Одни – простые маленькие радости,
Другие – вороха своих обид.
Решений ожидая, часто мечемся,
Смахнув усталость, словно пот, с лица.
А по ночам вздыхает человечество
И ждет, как в сказке, доброго конца.


Гойя

Этот бал Сатаны с загнивающей рыжей гвоздикой,
Громко воют коты, как металлом по краю стекла.
И толпа, что вокруг, безобразна, пестра, многолика.
И гогочет, юродствуя, ночь раскалив добела.
И раздавлены звезды. И я по осколкам – душою
Сквозь кровавый, нелепый, отчаянный времени бег.
Подарите мне кисти – и я полотно небольшое,
Написав, озаглавлю: «Капричос. Сегодняшний век».


Ломбард любви

То, что дорого мне, называлось: любовь.
Я сегодня ее заложила в ломбард.
Средь старинных гравюр, бриллиантов и карт
Она смотрится скромно в фольге голубой.
А оценщик – пузатый, картавый, рябой –
Говорит мне с издевкой: «Скажите, мадам,
Разве это товар? Разве он ходовой?
Я вам больше десятки, поймите, не дам».
«Как – десятка?!» А впрочем, уже все равно.
«Говорите, десятка всего? Ну и пусть.
Сколько в маркете стоит сегодня вино?
А дешевле? О господи, и не напьюсь!»
Я червонец замызганный прячу в карман
И квитанцию мятую рядом кладу,
Понимая отчетливо: самообман,
Я второй раз сюда никогда не приду.
Где-то там, на углу, звуки скрипки горчат.
И у ног музыканта – открытый футляр.
Я десятку бросаю ему сгоряча –
Безответной любви обжигающий дар.


Отступление

Мы отступали – шел десятый день.
Стелился над землей багровый дым.
И был таким щемящим и родным
Сиротский вид российских деревень.
Я шел, сморгнув горячую слезу,
Усталый и от голода чумной,
Внезапно увидав перед собой
Колхозницу, доившую козу.
Стекали в кружку капли молока.
Я руку протянул, но вдруг тотчас
Заметил, что следят издалека
За мной пять пар голодных детских глаз.
А женщина поправила платок,
Метнув тяжелый взгляд из-под бровей,
И глухо позвала: «Иди, сынок.
Последнее, а все-таки испей».
И, видя, что отказываюсь брать,
С печалью, ей добавившей морщин,
Сказала: «У тебя ведь тоже мать
Ждет не дождется, чтоб вернулся сын».
Я кружку взял, но дрогнула рука:
Во взгляде были жалость и укор.
Вы знаете, я помню до сих пор
Тот горький вкус парного молока.


А утро начиналось как всегда

А утро начиналось, как всегда,
Метаньями меж кухнею и ванной;
И слышной от соседей речью бранной
О том, что в кране кончилась вода;
Яичницей, сгоревшей невзначай;
Косметикой, наложенной неловко;
Толпой людей на каждой остановке,
Штурмующих троллейбус и трамвай;
Плакатами «Изменим старый быт!»,
Развешенными над привычной трассой.
И вдруг тобою сказанное: «Здравствуй» –
И мир качнулся и сошел с орбит.


Магдалина

Ты говорил, что есть любовь иная –
Высокая и чистая вполне.
И та любовь, какую я не знаю,
Под твой рассказ стучалась в сердце мне.
Ты говорил о вере и о Боге,
Но вспомнила я, прошлое кляня,
Как ты один у старой синагоги
Среди толпы вступился за меня.
И с этих пор мне ежедневно снится,
Что и в веках не избегу молвы.
Но для тебя я только ученица –
Не самая хорошая, увы.
А вот сегодня снилось мне иное –
Как горько исполняется мечта:
Я назовусь на миг твоей женою,
Чтоб разрешили снять тебя с креста.


Письмо Горацию

Как и прежде, Гораций, в почете лишь деньги и власть,
Человечности суть до нуля обесценило время,
И удачлив лишь тот, кто сумел незаметно украсть,
И кого на престол посадило бездумное племя.
Правду можно купить. И Фемида, увы, не строга.
И любовь – лишь товар. И не знают величия духа.
Мог ли это не видеть теряющий зренье Дега?
Мог ли это не слышать Ван Гог, отрезающий ухо?
Эта странная жизнь, где вещичек накопленных воз
Называют «добром», не изведав душевных сомнений.
Ах, Гораций, ответь: неужели мы только навоз
Для расцвета иных, приходящих сюда поколений?


Восточная сказка

Меня не будит муэдзин протяжным криком с минарета.
Так что же грезится Восток, да так, что кругом голова?
То принесенная тобой светло-коричневого цвета
На тонком блюде, на столе, так пахнет свежая халва!
Ты заварил зеленый чай, придвинул блюдечко с изюмом
И, полотенчатый тюрбан на голове соорудив,
Ты принимаешь строгий вид и притворяешься угрюмым.
А я шепчу тебе: «Мой хан! Как ты божественно красив!»
Пусть я законная жена всего одна в твоем гареме
(О расширении его ты, дорогой, и не мечтай!),
Я отлюблю тебя сполна, не возвращаясь к этой теме,
И за себя, и за Зухру, за Лейлу и за Гюльчатай.


Старый Ной

- Вот и день отгорел. Видишь, Боже, измученный Ной
В утомленном ковчеге упавшие звезды качает.
И слезится душа. И над горькой, постылой волной
Кроме Ноя молитвой никто Тебе не докучает.
Позабыть бы о днях, когда рос этот мрачный ковчег,
О соседях, друзьях и родне, ребятишках и прочем.
Я доподлинно знал, что уже обречен человек,
Но без воли Твоей разве мог я хоть чем-то помочь им?
А когда напирала, с высот низвергаясь, вода,
И в отчаянье люди бежали под прорванным небом,
Я за них не молил, малодушно боявшись тогда
На себе ощутить отголоски великого гнева.
Помнишь, юную мать заливало холодной водой,
А она мне тянула бутон верещавших пеленок
И молила: «Спаси! Помоги ему! Смилуйся, Ной!
Ведь ни в чем не виновен родившийся этот ребенок!»
Я до смерти своей этим криком, как грязью, облит.
И устала душа принимать эту горечь без меры.
Потому-то, наверное, старое сердце болит,
Что придавлена совесть моей стопудовою верой.
Что мне делать, Господь? Я давно потерял аппетит
И смотреть не могу на сынов помрачневшие лица...
- Успокойся, старик. Видишь: голубь назад не летит.
Значит, будет весна. И Земля для любви возродится.


Счастье

Ах, где мы только счастья не искали,
Какие только дали не прошли.
Ведь мы за ним гоняемся едва ли
Не с мига сотворения Земли.
Летаем к звездам, бороздим планету
И килем режем толщу водных масс,
Не понимая, что оно не где-то,
Не рядом даже, а внутри у нас,
Когда бредем знакомою дорожкой
Вдвоем, к привычным радостям земным,
Когда ты просто жаришь мне картошку.
Обычную.
С лучком.
По выходным.


Поверишь ли

Поверишь ли, приснилось мне однажды
(И ты как хочешь это назови):
Страна, своих не любящая граждан,
На паперти молила о любви.
Бомжихою к церковному подножью –
Нетрезвая, уставшая от драк,
Заискивая перед молодежью, –
Приволоклась выпрашивать пятак.
Рассказывала, что была красивой,
Свободною и гордою была,
Историей – ворованною ксивой –
Оправдывала прошлые дела.
Не извинялась, матерясь безбожно,
Срамным лукавством оскверняя храм,
Ощупывала взглядом осторожно
И снова о любви твердила нам,
О том, что – мать, к тому же – героиня.
Да вот беда: опоры в детях нет.
И повторяла всуе Божье имя,
Протягивая руку для монет.
Выпрашивала чувства, словно милость,
Прикидывала, что доход немал.
И громко и неискренне молилась
О тех, кто жалость медью отсыпал.


Средь бесконечной лжи, бесчестья и ругательств

Средь бесконечной лжи, бесчестья и ругательств
Хочу себя сберечь для будущих времен,
В которых можно жить без боли от предательств,
Где день приносит свет, а ночь – покой и сон.
Проклюнется любовь и расцветет под вечер,
Оттенком доброты насытив нашу речь.
Ты, сняв с небес, зарю накинешь мне на плечи,
Меня от хлада звезд стараясь уберечь.
И будет в радость труд и по душе искусство,
Разнежится струна, смычку себя даря.
В расплавленной строке застынут наши чувства,
Чтоб пережить века, как в капле янтаря.

 

Людмила Некрасовская. Мой балл. Поэма
Людмила Некрасовская. Исконное наше