Лев Гуревич родился в 1945 г. в Москве. Окончил Институт связи, работал в НИИ. Живет в городе Карлсруэ (Германия). Литературным трудом начал заниматься уже в эмиграции. Публиковался в журналах «Слово/Word», «Эмигрантская лира», «Гостиная», «Кольцо А», «Чайка», «Новая Литература», «Мишпоха», «Литературный Азербайджан». Лауреат литературного конкурса Интернет-журнала "Эрфольг" – 2018

ЛЕВ  ГУРЕВИЧ

Шибер
 

	Ши́бер (нем. Schieber) — заслонка в дымоходе печки.
	Толковый словарь Д. Н. Ушакова

     По пути домой после окончания рабочего дня старший инженер одного из московских НИИ Марина Николаевна Зюзина зашла в сберкассу, чтобы заплатить за квартиру и телефон. Заполненные квитанции и 6 рублей 45 копеек, помещённые в специально предназначенный для этого кошелёк, мама Марины, Елена Серафимовна приготовила ещё с вечера.
     Народу в сберкассе в будний день было немного, и Марина через несколько минут уже освободилась. Расплатившись, она подошла к большому круглому столу, на котором посетители обычно заполняли приходные и расходные ордера, и, присев на стул, стала аккуратно убирать кошелёк в «научно-хозяйственную сумку» — так сотрудницы их лаборатории называли вместительные сумки из прочного материала «болонья» с небольшим внутренним карманчиком на «молнии». Её взгляд случайно задержался на заметке «Новое пополнение в слоновнике Московского Зоопарка» в газете «Вечерняя Москва», по-видимому, кем-то забытой на столе. Вообще-то газеты Марину не интересовали, но, так как ещё с детства она любила читать про природу и животных, то решила захватить газету с собой.
     После ужина мама, как обычно, включила телевизор, а Марина, вымыв посуду, отправилась к себе в комнату. Вспомнив про найденную заметку о слонах, она удобно устроилась в кресле и развернула «Вечернюю Москву». Внезапно из газеты что-то выскользнуло и упало на ковёр рядом с креслом. Это был листок плотной бумаги серо-фиолетового цвета, посередине которого красивым шрифтом было написано: «Облигация на сумму», а далее — прописными буквами: «ДВАДЦАТЬ РУБЛЕЙ». Заголовок гласил: «Государственный 3-процентный внутренний выигрышный заем 1966 года».
     Марина захотела поделиться своей находкой, но, так как шёл фильм с любимой маминой артисткой Элиной Быстрицкой, то она решила маму не беспокоить, и убрала облигацию в стоящий на книжной полке однотомник стихов Лермонтова.
     Утром по дороге на работу Марина вспомнила про найденную облигацию, и сразу же в голове возник вопрос: а что с ней делать дальше? Облигацию можно обменять на 20 рублей, что при ежемесячном окладе в 150 рублей совсем не плохо. С другой стороны, имея облигацию, можно выиграть деньги. Хорошо бы с кем-нибудь посоветоваться, но на работе такого рода знакомых у неё не было. Большинство сотрудников состояли в кассе взаимопомощи, перед получкой бегали и занимали друг у друга «пятёрки» и «десятки», куда им до облигаций. Можно было бы спросить у плановички Веры Аркадьевны — вон у неё в ушах, на шее, на пальцах и даже во рту сплошное золото, но уж больно та болтлива. Во всяком случае, маме с её больным сердцем про облигацию пока говорить ничего не стоит. Поглощённая своими мыслями, Марина и не заметила, как дошла от станции метро «Аэропорт» до проходной института.

     Родилась Марина в 1945 году в обеспеченной по тогдашним понятиям семье. Её отец — Зюзин Николай Борисович, генерал-майор, лауреат Сталинской премии — был одним из создателей совершенно нового для того времени ракетного оружия. В 1956 году генерал Зюзин скоропостижно скончался во время испытаний на полигоне Капустин Яр в Астраханской области. После смерти отца семье осталась трёхкомнатная квартира в большом кирпичном доме в районе «Сокола» и дача в посёлке Тучково по Белорусской дороге с участком земли 40 соток, выданная по личному указанию Сталина.
     Мама Марины, Елена Серафимовна, происходила из семьи потомственных священников Глаголевских, но это всегда тщательно скрывалось. Впервые Марина увидела фотографию деда в церковном облачении только после окончания школы, когда уже можно было об этом говорить.
     Внешностью Марина пошла в отцовскую породу — плотного телосложения, с некрасивым лицом, на котором неожиданно выделялись живые серые глаза. Густые тёмные волосы, в которых к тридцати годам стала появляться едва заметная седина, она старалась стричь коротко, чтобы меньше возиться с причёской, косметикой не пользовалась. Характер у Марины был ровный, но домашние знали, что её лучше не злить, так как, в противном случае, можно было получить решительный отпор. Близких подруг ни в школе, ни в институте у неё не было. В кино ходила очень редко, телевизор почти не смотрела, а вот посещать художественные выставки, читать или слушать музыку она любила. Марина ни с кем не встречалась и, судя по всему, мужских ухаживаний не принимала. В институте с Мариной пытался флиртовать сокурсник — Андрей Мешков из Красноярска, но после нескольких свиданий она с ним решительно рассталась, так как уж больно тот распускал руки, да и разговоры про любовь с первого взгляда наводили на мысль о поползновениях на московскую прописку.
     Обладая ловкими, умелыми руками, она неплохо шила и вязала, да и на даче старалась всё делать сама: починить электропроводку, потекший кран, заменить сгнившую доску или подлатать крышу.
     Помимо Марины, в семье был мамин любимец — родившийся накануне войны старший брат Николай. Золотистые есенинские кудри, ярко-синие глаза, правильные черты лица, — «Вылитый дедушка Серафим», — часто повторяла мама. Коле всегда доставалось всё самое лучшее: лакомый кусочек за обедом, двухколёсный велосипед, новенький футбольный мяч. Материальное положение в семье после смерти отца значительно ухудшилось (и Елена Серафимовна, ещё до войны окончившая библиотечный техникум, была вынуждена пойти работать в расположенную неподалеку районную библиотеку имени Добролюбова), но, несмотря на это, каждый год 23 ноября в Колин день рождения устраивали праздник.
     В кондитерской на улице Горького заранее заказывали торт с розами из крема и сахарной табличкой, на которой шоколадными буквами было написано поздравление имениннику. Покупали деликатесы, пекли традиционную кулебяку с капустой, которая у мамы получалась удивительно вкусной, приглашали родных, знакомых, Колиных одноклассников.
     Марине, которая родилась 3 августа, день рождения отмечали на даче, а вместо торта на стол подавали кекс, испечённый в печке «чудо» на керогазе, и газированный напиток «ситро», купленный в поселковом магазине. Не то чтобы Марина ощущала себя Золушкой, но определённое чувство досады по этому поводу она испытывала.
     Когда Коля учился в 10-м классе, он связался со «стилягами». Неизвестно где и непонятно на какие деньги, Коля приобрёл брюки-дудочки, пиджак с накладными плечами, узкий галстук, который прозвали «селёдочка», туфли на толстой каучуковой подошве, именуемой «манная каша», и яркие носки. Отправляясь на прогулку «на Бродвей» — так стиляги называли улицу Горького, — Коля тщательно взбивал на голове «кок» и определённым образом укладывал волосы. Закончилась вся эта история довольно неожиданно. В «Коктейль-холле» на улице Горького стиляги ввязались в драку с комсомольским патрулём, и Коля угодил в отделение милиции. С помощью знакомых покойного генерала Зюзина скандал с трудом удалось замять, но о поступлении в Институт международных отношений пришлось забыть. Характеристика в этот вуз согласовывалась с райкомом комсомола, а у Коли, аккурат к этому моменту, появился свежий выговор с занесением в личное дело комсомольца.
     Делать было нечего — в самом деле, не идти же в армию — и, хотя в отличие от Марины, руки у Коли росли «не из того места», после окончания школы пришлось подаваться в инженеры. Выбор пал на факультет автоматизации Лесотехнического института, поскольку у этого учебного заведения имелось неоспоримое преимущество перед остальными — наличие блата при поступлении.
     Если на первых двух курсах Николай уделял хоть какое-то внимание учёбе, то на третьем курсе он, что называется, «пустился во все тяжкие». Преферанс в общаге, пивные бары, рестораны, игра на тотализаторе Московского ипподрома, «первый пар» с раннего утра в Сандуновских банях, бильярдная в Парке Горького — да мало ли чем может себя развлечь в Москве нерадивый студент.
     Было совершенно непонятно, откуда Николай добывал деньги на подобный образ жизни: вагоны по ночам он не разгружал, стипендия, как неуспевающему студенту, ему не полагалась, да и мать давала только рубль в день на еду и сигареты. Однажды Елена Серафимовна заметила пропажу из шкатулки гранатового гарнитура, который ей привёз Николай Борисович из командировки в Чехословакию в 1948 году, однако, шум поднимать не стала и сделала вид, что всё в порядке. Марине про этот случай она ничего не сказала, но самое ценное запрятала подальше.
     Один год Николай просидел в академическом отпуске, который получил по какой-то липовой справке. Он устроился дежурным администратором в гостиницу «Украина», но денег в семью не приносил, хотя питался за общим столом. Марина к тому времени уже поступила в Энергетический институт и получала стипендию 39 рублей в месяц. Как-то у неё с матерью зашёл разговор о Николае, и она спросила: «А почему Коля не даёт нам денег?» Елена Серафимовна заплакала и ответила: «Ты знаешь, я и сама не понимаю, когда и как мы его упустили. Был бы жив отец, всё бы сложилось по-другому». Больше Марина эту тему старалась не затрагивать.

     Проучившись семь с половиной лет вместо пяти, Николай Зюзин с грехом пополам окончил институт, и по распределению был отправлен на завод в подмосковный город Реутов. На работе регулярно выдавали казенный спирт, проблем с дармовой выпивкой не было, и Николай всё чаще стал приходить домой пьяным. Выпив, он становился разговорчивым, громко хохотал над собственными шутками, называл мать и сестру «домоседками» и «домашними курицами», интересовался: «А когда Маринка выйдет замуж?» Иногда под выходные он приводил домой женщину, но старался делать это незаметно. В такие дни Марина как можно реже выходила из своей комнаты, а утром, когда слышала, что за гостьей защёлкивалась входная дверь, брала тряпку, насыпала в ведро с водой стиральный порошок, надевала резиновые перчатки и тщательно мыла туалет и ванную.
     Как-то зимой, в воскресенье, когда Елена Серафимовна и Марина обедали на кухне и одновременно смотрели «Клуб кинопутешествий», в квартире появился Николай, и не один, а с женщиной.
     — Давай, не стесняйся, раздевайся и проходи. Мои дамы — дома, вот сейчас и познакомимся.
     По голосу чувствовалось, что Николай был подшофе. В приоткрытую дверь кухни, подталкиваемая сзади, смущённо улыбаясь, зашла женщина в ярко-розовой водолазке, чёрной юбке и полусапожках фабрики «Парижская коммуна».
     — Всем привет! Это Паня — прошу любить и жаловать, — Николай изо всех сил старался казаться весёлым.
     Новая знакомая Николая, коренастая, ниже среднего роста, с узкой талией, небольшой грудью и мощными бёдрами, крепко сидящими на толстых ногах, пристально разглядывала хозяев хитренькими, чуть раскосыми глазками. Судя по рукам и неухоженным ногтям, видно было, что ей приходится много заниматься физическим трудом.
     — Коленька, приглашай свою знакомую за стол. Борщ у нас ещё есть, вот только котлеты мы доели. Ну, ничего, сейчас сосисочки сварим, а картошечка ещё тёплая, — растеряно улыбаясь, пустилась в объяснения Елена Серафимовна. Марина достала из буфета тарелки, разложила столовые приборы.
     — Марина, дай, пожалуйста, рюмки и фужеры, — непривычно вежливо попросил сестру Николай. Он сходил в прихожую и принёс оттуда бутылку водки и бутылку «Советского шампанского». Мать удивлённо посмотрела на сына.
     — Сейчас разолью и всё объясню. Паня, ты что будешь?
     — Николаша, мне лучше водочки, чего эту «газировку» попусту переводить, — хрипловатым голосом ответила Паня.
     Николай налил матери и сестре шампанского, Пане и себе водки и встал со стопкой в руке:
     — Мы с Паней, ну то есть с Прасковьей Красновой, решили пожениться, так что — прошу любить и жаловать. Не слышу «Горько!» — пошутил Николай, обнял невесту и крепко её поцеловал.
     — Ну, что же, совет вам да любовь, — пораженная услышанным пробормотала Елена Серафимовна. Марина, молча, пригубила шампанское и осторожно поставила фужер на стол.
     — Жить Паня будет у нас, заявление в загс мы подали, да это и неважно: мы все тут взрослые люди, — Николай захохотал и посмотрел на покрасневшую сестру. — Да ладно, Маринка, не смущайся, скоро и тебя замуж выдадим. Вон у Пани, знаешь сколько знакомых.
     Из дальнейших разговоров выяснилось, что Паня родом из города Коврова Владимирской области, на Реутовский электромеханический завод устроилась по лимитному набору. По специальности она маляр-штукатур, живёт в заводском общежитии, где и познакомилась с Николаем.
     Жених и невеста довольно быстро на равных выпили бутылку водки, и, как Паня выразилась, «лакирнули шампусиком», после чего Коля выразительно посмотрел на мать — нет ли, мол, ещё чего выпить. Елена Серафимовна достала из буфета початую бутылку кагора.
     — А «беленькой» у вас разве нет? — с недоумением спросила Паня и с хохотком добавила: — У моего папаши в Коврове уж чего-чего, а заначка завсегда имеется.
     Марина, сославшись на головную боль, ушла к себе, Елена Серафимовна стала прибирать со стола, а сын с невестой допили кагор и удалились в комнату Николая.
     Через полгода Паня родила девочку Елизавету, которую с первого дня все стали называть Лизочек. Для матери и дочери Зюзиных жизнь в собственной квартире превратилась в ад.

     Ещё находясь в положении, Паня уволилась с реутовского завода и устроилась на работу в ЖЭК «своего» дома, то есть туда, куда она прописалась как законная жена Николая Зюзина и, кстати, взяла его фамилию. Спустя три месяца после родов, она прекратила кормить грудью ребёнка и вышла на работу. В обеденный перерыв бригада маляров приходила в квартиру Зюзиных и, оставив после себя немытую посуду, грязь в коридоре и бутылку из-под водки, с шумом возвращалась обратно.
     Так как все в семье работали, то для того чтобы сидеть с Лизочком, из Коврова выписали зловредную и вороватую бабку Никитичну. Поначалу стали пропадать продукты, и, чтобы не устраивать скандала, холодильник «ЗИЛ» перетащили в комнату Елены Серафимовны. Из коридора с вешалки исчезла финская куртка и ещё крепкие зимние сапоги.
     Ванная и кухня были заставлены тазами с перепачканными пелёнками и подгузниками. На предложение Марины купить стиральную машину — так, мол, полегче будет со стиркой — Паня ответила: «Если тебе что-то не нравится, возьми и постирай, тоже мне барыня». На плите постоянно кипел бак, повсюду были натянуты верёвки, на которых сушилось бельё. Так как беспрерывно полоскались пелёнки, то из-за шума льющейся воды Елена Серафимовна, чья комната граничила с ванной, не могла уснуть. Николай всё чаще приходил домой пьяный, и скандалы с Паней по этому поводу не утихали.
     Из Коврова в Москву без конца наезжали родственники и знакомые, для которых Паня в коридоре ставила раскладушку. Приезжие после целого дня беготни по магазинам вечерами устраивали на кухне сабантуй, как правило, заканчивавшийся дракой.
     Летом Марина и Елена Серафимовна в субботу, воскресенье и отпуск обычно уезжали на дачу, где они заготавливали на зиму различные соленья, делали «витамин» — протёртую с сахаром чёрную смородину, варили варенье. Когда Елена Серафимовна предложила Пане, чтобы Лизочек пожила с ними на даче, та расхохоталась ей в лицо: «Ты чего, Серафимовна, с дуба рухнула? Да я лучше девку к своим в Ковров отправлю, а то вы с Маринкой её своими книжками совсем задолбаете».
     Осенью, после возвращения с дачи, улучив момент когда Пани не было дома, Елена Серафимовна позвала к себе Николая.
     — Вот что, Коля, я хочу тебе сказать. Так дальше жить невозможно, и поэтому надо разъезжаться. Я поговорила с маклером, который предложил разменять нашу квартиру на две двухкомнатные.
     — Я — за, вот только не знаю, что по этому поводу скажет Паня, — озадаченно протянул Николай.
     — А вот это, сынок, твои проблемы. Надеюсь, до размена по суду дело не дойдёт. Адвокат, с которым я посоветовалась, сказал: «Предупредите своих родственников, если они начнут привередничать и ставить палки в колёса, то, в лучшем случае, получат комнату в коммуналке». И напомни, пожалуйста, своей супруге, что ответственный квартиросъёмщик я, а не она.
     Весной следующего года после долгих мытарств Елена Серафимовна и Марина переехали в небольшую двухкомнатную квартиру на пятом этаже кирпичного дома на одной из Песчаных улиц, неподалёку от метро «Сокол». Николай, Паня и Лизочек поселились в трехкомнатной малогабаритной квартире нового панельного 16-этажного дома неподалёку от кольцевой автодороги в районе метро «Ждановская».
     Елена Серафимовна и Марина почти перестали видеться с семьёй сына, а если Николай и заезжал к матери, то обычно при этом был сильно пьян.
     Через год Паня развелась с Николаем и разменяла их квартиру на комнату в коммуналке для бывшего мужа и двухкомнатную квартиру в Реутове для себя и дочери.
     Незадолго до этого Николая Николаевича Зюзина за систематическое пьянство сняли с должности инженера и перевели на работу в заводскую котельную.
     Когда Николай бывал у матери, Елена Серафимовна заставляла его помыться, кормила, стирала нательное бельё, иногда оставляла ночевать в своей комнате, а при расставании совала ему деньги, наивно полагая, что он потратит их на еду. Марина старалась не встречаться с братом, а после его ухода пыталась вразумить мать, чтобы та хотя бы не давала брату деньги — ведь всё равно пропьёт.
     — Пойми, я не могу его бросить, это же мой сын. Если бы ты знала, как у меня за него сердце болит, — говорила дочери Елена Серафимовна, и всё оставалось по-прежнему.

     Спустя несколько дней после того как Марина нашла облигацию, она достала её из тома Лермонтова, аккуратно переписала серию и номер на листочек и по дороге с работы домой зашла в сберкассу. Смущаясь и запинаясь, Марина объяснила, что она хотела бы проверить облигацию, но так как делает это в первый раз, то не знает с чего начать. Работница сберкассы вручила ей довольно увесистую папку с выигрышами по всем тиражам, начиная с 1966 года, и со словами «желаю удачи» усадила Марину за тот же стол, где она нашла газету «Вечерняя Москва».
     Проверка оказалась делом довольно хлопотным, так как приходилось внимательно всматриваться в столбцы шестизначных цифр. Вскоре стало жарко и пришлось снять зимнее пальто, а затем и тёплую кофту. Номера облигаций стали сливаться перед глазами, от непривычной работы сводило спину, но так как Марина была человеком обязательным, то она решила просмотреть результаты розыгрышей за последние три года, а продолжить проверку в следующий раз.
     Внезапно ей показалось, что мелькнули цифры, похожие на номер серии её облигации. Внимательно приглядевшись, она увидела, что на облигацию № 18 серии № 175949 выпал выигрыш. Рядом с цифрой, обозначающей размер выигрыша, а именно 2500 рублей, стояла крохотная звёздочка, указывающая на сноску. В сноске, которая находилась в самом конце таблицы и была напечатана крохотным шрифтом, было написано: «На остальные 49 номеров серии выпал выигрыш в размере 40 рублей». Марина ещё раз внимательно сверила цифры, нет ли какой-нибудь ошибки, но всё совпадало: она, действительно, выиграла две с половиной тысячи рублей.
     Работница сберкассы попросила показать саму облигацию, но когда Марина сказала, что облигации у неё с собой нет, сказала разочарованным голосом:
     — Вот когда, гражданочка, принесёте свою облигацию, тогда мы вам объясним, как можно получить выигрыш, — но потом всё же подобрела и рассказала, что сначала надо проверить облигацию на подлинность и лишь после этого можно получить деньги, причём если речь идёт о наличных, то их надо заказывать заранее, лучше за пару дней.
     Марина и не предполагала, что денежный выигрыш, а тем более крупной суммы, обернётся такими хлопотами. Мама долго не могла понять, откуда взялась эта облигация и даже задавала дурацкие вопросы, вроде: «Мариночка, а почему выиграла именно твоя облигация?»
     Постепенно всё встало на свои места: деньги были получены, трижды пересчитаны, завёрнуты в чистое кухонное полотенце и спрятаны в надёжное место — под стопку постельного белья в платяном шкафу. Марина попросила маму знакомым и родным ничего не рассказывать, хотя бы до тех пор, пока деньги не будут потрачены.
     Теперь все мамины разговоры касались только одной темы — на что мы потратим внезапно свалившиеся на нас деньги. Выдержав пару дней, Марина после ужина принесла трёхкопеечную школьную тетрадку и, не отпуская мать, которая торопилась смотреть телевизор, своим крупным чётким почерком стала записывать предполагаемые траты.
     По всему выходило, что в первую очередь следует отремонтировать дачу. Брёвна нижнего венца сгнили, и дом просто-напросто мог в любое время завалиться. Прошлым летом председатель дачного кооператива, полковник в отставке Лукьянов, который когда-то служил под началом генерала Зюзина, внимательно осмотрел дом и посоветовал поскорее приступить к ремонту, а хороших мастеров — «умелых и, главное, непьющих» — он порекомендует.
     Следующим пунктом в списке шли «мамины зубы». Елена Серафимовна сначала по собственному недосмотру, а затем из-за безденежья осталась практически без зубов. На бесплатное протезирование в районной поликлинике пенсионерка Е.С. Зюзина записалась несколько лет назад, но когда очередь подойдёт было непонятно. Конечно, если обратиться к частнику, то проблема давно была бы решена, но, увы, всё упиралось в деньги. После того как количество пунктов в тетрадке превысило 10, Марина посмотрела на мать и сказала: «Когда выполним намеченное, тогда и продолжим».
     Через пару дней Марина позвонила Лукьянову и попросила связать её с мастерами, и тот пообещал сделать это как можно быстрее. И, действительно, вскоре позвонил некий Александр. В разговоре выяснилось, что прежде чем приступить к ремонту, необходимо осмотреть дом. Если, как он выразился, «его ребята» возьмутся за работу, то хозяева должны будут дать деньги на материал и оплатить аванс. На Маринин вопрос, сколько денег надо иметь с собой, Александр ответил — не меньше, чем 400 рублей. В конце разговора договорились встретиться в ближайшее воскресенье около домика правления их дачного кооператива в Тучково.

     В субботу после завтрака Елена Серафимовна отправилась в магазин, а Марина решила подготовиться к завтрашней поездке и, в первую очередь, приготовить четыреста рублей. Она пошла в мамину комнату, открыла платяной шкаф и просунула руку под стопку постельного белья. Денег, завёрнутых в кухонное полотенце, там не было. Марина лихорадочно стала просматривать стопки белья, но ничего там не нашла. Тогда она расстелила простыню поверх покрывала и аккуратно стала выкладывать из шкафа стопки белья и полотенец. В это время щёлкнул замок входной двери, и в квартиру вошла Елена Серафимовна .
     Марина вышла в коридор и, стараясь сохранять спокойствие, спросила:
     — Мама, ты выигрышные деньги никуда не перекладывала?
     — Да бог с тобой, я их и не трогала. А ты в шкафу хорошо посмотрела?
     — Даже слишком хорошо, — ответила Марина и вернулась в комнату матери. Следом за ней, не раздеваясь, прямо в пальто и сапогах зашла Елена Серафимовна. Увидев бельё, выложенное из шкафа, она в испуге приложила руки к лицу.
     — Мама, кто к нам приходил в квартиру на этой неделе? — негромко и чётко выговаривая каждое слово, спросила дочь.
     — Никто. Ну, разве только Николай. По-моему, он был днём в среду.
     — Мама, ты ему про выигрыш, ну про облигацию говорила?
     — Упаси бог, мы же договорились никому не рассказывать.
     — Мама, я тебя ещё раз спрашиваю, ты говорила Николаю про деньги? — с металлом в голосе спросила дочь. Елена Серафимовна тихонько заплакала и села на кровать.
     Марина взяла домашнюю записную книжку и стала оттуда что-то переписывать в школьную тетрадку со списком первоочередных трат.
     — Что ты там пишешь? — сквозь слёзы спросила мать.
     — Адреса, где может находиться этот подонок, твой сыночек. Поеду и попробую его разыскать.
     В коммунальной квартире, куда Николай переехал после развода с Паней, нового соседа уже несколько дней никто не видел. Марина, на всякий случай, постучала в дверь комнаты, но там никого не было. Она вышла на улицу, постояла пару минут под пронизывающим мартовским ветром и направилась к метро.
     Автобус от метро «Ждановская» до автовокзала города Реутова отходил каждые полчаса. Марина с трудом отыскала улицу Клейменова, дом №6, где проживала её бывшая невестка, и позвонила в квартиру. Дверь открыла Паня,
     — Какие люди и без охраны! — пьяным голосом закричала Паня. Из-за её спины выглянул какой-то мужик в майке и тренировочных штанах с пузырями на коленках. По коридору на трёхколёсном велосипеде разъезжала Лизочек. Где-то громко гремела музыка — Алла Пугачёва пела «Арлекино».
     — У тебя Николая нет? — спросила Марина.
     — А на кой х… он мне сдался. От него толку, как от козла молока. Да если бы он появился, я бы его пинками в ж… вытолкнула. Может, зайдёшь?
     Марина, не прощаясь, повернулась и пошла вниз по лестнице. «Господи, если с ним ничего не случилось, конечно же, он на даче. Ну да, куда ему ещё деваться? Эх, зря столько времени потеряла», — думала про себя Марина, трясясь в выстуженном автобусе.

     Смеркалось. Уже подходя к даче, она поняла, что брат там. Калитка распахнута настежь, из печной трубы валил ровный дым, входная дверь в дом с торчащим наружу ключом не прикрыта. В большой комнате горел свет, а на маминой тахте, в пальто и ботинках, лицом вниз лежал Николай. Рядом с тахтой на полу стояла наполовину выпитая бутылка водки. На столе, прямо на скатерти лежали завёрнутые в серую обёрточную бумагу грубо нарезанные колбаса и сыр, банка солёных огурцов, надломленный руками батон и начатая плитка шоколада — всё явно купленное в поселковом магазине. Пустая бутылка из-под водки и две выпитые пивные бутылки стояли на подоконнике.
     Марина подошла к тахте и начала будить брата,
     — Эй, ты, немедленно просыпайся!
     Николай никак не прореагировал, только повернул голову и захрапел. Марина рывком перевернула его на спину и потрясла за плечи, но тот и не думал просыпаться. Видя, что всё бесполезно, она прошла на кухню, взяла большую миску, вышла во двор и набрала снега. Затем вернулась, зачерпнула пригоршню снега и стала натирать лицо спящего.
     Через минут пятнадцать её успехи увенчались успехом, Николай застонал и открыл глаза.
     — А ты как тут очутилась? — спросил он пьяным голосом. Марина сильно тряхнула брата за плечи и громко спросила,
     — Где деньги, которые ты украл у мамы?
     — Погоди, какие деньги? — затем протёр лицо рукавом пальто, помотал головой и, усмехнувшись, протянул: — Ах те, да я их пропил.
     Марина чуть не задохнулась от гнева. Ей захотелось взять берёзовое полено, лежащее перед печкой, и дать им брату по голове.
     — Мы с мамой на эти деньги собирались столько всего переделать. Надо нижний венец брёвен поменять, а то, не дай бог, дом рухнет. У мамы просто катастрофа с зубами, надо идти к стоматологу, у меня пальто зимнее совсем износилось. Если хочешь знать, мама даже тебе хотела костюм и ботинки купить, а то ты ходишь, как последний голодранец. Да как можно было пропить сумму, на которую почти тысячу бутылок водки можно купить. Если ты это сделал, то ты просто последний негодяй. Всю жизнь ты был слабаком, так им и остался. Ты не только мне и маме, но даже своей родной дочери жизнь испортил.
     Николай опустил ноги на пол, не глядя нашарил рукой бутылку водки и отпил прямо из горлышка большой глоток.
     — Зубы она маме вставит, нижний венец дачи поменяет, твою мать. Да что ты понимаешь в нормальной жизни, ведь у тебя даже мужика никогда не было. Если хочешь знать, так красиво, как в эти последние три дня, я никогда не жил. Представь себе: играет музыка, мимо трибуны проносятся рысаки под управлением наездников в разноцветных камзолах, а ты спокойно «заряжаешь» в тотализатор, хочешь — червонец, а хочешь — двадцать пять рублей, и тебе по барабану, выиграл ты или проиграл, так как у тебя в кармане денег, как у дурака махорки. А после бегов ты приглашаешь своих друзей-«тотошников» в ресторан и заказываешь всё, что душа пожелает, — водка, коньячок, икорка, красная рыбка…
     Николай закрыл глаза, и блаженная улыбка растеклась по его лицу. Затем он достал из кармана пальто красивую пачку дорогих папирос и закурил.
     — Да не смотри ты на меня, как прокурор на преступника, ну, подумаешь, потратил я эти деньги. В конце концов, ты же их не заработала. Недаром люди говорят: «лишние деньги — лишняя забота».
     Произнося эти слова, Николай ухмыльнулся, обнажив почти беззубый рот с чёрными пеньками зубов.
     — Ты рассуждаешь, как типичный подонок, окончательно потерявший, вернее пропивший, совесть. Тебе на всех наплевать. Посмотри, в кого ты превратился — настоящий бомж с помойки. Ладно, я вижу, что разговаривать с тобой бесполезно. У тебя хоть какие-то деньги остались? ведь не мог же ты столько пропить? — Марина подошла к тахте поближе, и до неё отчётливо донёсся запах перегара. Николай осклабился:
     — Конечно, сколько хочешь, — он встал с тахты и начал вынимать из карманов и бросать на пол скомканные купюры, в основном, рубли, трёшки, пятёрки. — На, подавись!
     Марина развернулась и изо всех сил влепила брату затрещину. Николай сел на тахту и схватился за щёку.
     — Сука! Настоящая сука! — заорал он в полный голос. — Как же я тебя ненавижу! У всех людей сёстры как сёстры, а меня — уродина. Да, если хочешь знать, ни у одного нормального мужика на тебя не встанет!
     Брат с бешеными глазами выкрикивал грязные слова, потом допил водку и со словами «а пошли вы все на…» уронил голову и мгновенно уснул.

     Марина, оглушённая потоком брани, некоторое время простояла уставившись в одну точку, потом застегнула пальто и направилась к двери. Её взгляд задержался на приоткрытой дверце печки, сквозь которую были видны синие огоньки, весело перепрыгивающие по уголькам. Неожиданно в голове возникли слова старого печника Егора Авдеича, который прошлой осенью ремонтировал у них печку: «И запомните, девки, — пока угли не прогорят и не покроются серым пеплом, шибер, ну, то есть заслонку дымохода, ни в коем случа́е не вдвигайте, а не то все угорите к едрене-фене».
     Марина пересекла комнату, подошла к кирпичной печной трубе и решительным движением перекрыла дымоход, задвинув шибер до упора. Затем она, плотно прикрыв за собой дверь и не обращая внимания на горящий в окнах электрический свет, заперла калитку. Было уже совсем темно, и только одинокий фонарь в конце улицы едва освещал тропинку, протоптанную в снегу. Марина уже подходила к платформе, когда вдали показались огни электрички на Москву.
     Через час с четвертью вместе с толпой пассажиров она спустилась в привокзальный тоннель, вышла на площадь и исчезла в дверях вестибюля станции метро «Белорусская-радиальная».