На первую страницуВниз

Леонид Николаевич Рабичев — поэт и художник, автор десяти книг, сотен живописных и графических работ, член Союза художников и Союза писателей Москвы — родился в Москве в 1923 году. В 1942 году окончил военное училище, участвовал в боях на фронтах Великой Отечественной войны. Стихи и проза публиковались в журналах «Знамя», «Новый мир», альманахах «Поэзия», «День поэзии» и др.

 

ЛЕОНИД   РАБИЧЕВ

 САМОПОДГОВКА

Коммуналка

Я вырос у времени на корабле,
А время стояло такое,
Что некогда было мечтать о тепле,
Уюте и личном покое.

Герой мой трубил в геральдический рог
И был королевского рода,
И я от него оторваться не мог
В течение целого года.

В квартире горел круглосуточно свет.
Обои мышиного цвета.
Я рос в коммуналке. С двенадцати лет
Меня волновали газеты.

Я видел расколотый надвое мир,
Его небоскребы и чумы,
И строил метро, и спешил на Памир,
И пересекал Каракумы.

Догнать, перегнать, удержать, наверстать,
И все это срочно, и надо.
Уже я студентом готовился стать,
Когда началась канонада.

1946

Расставание

Желанная неволя:
То женщина, то ветер,
И то манит, и это.

У Воронцова поля
Прощались мы навеки,
А думали – на лето.

На стареньком портрете
В ту памятную вечно
Вторую пятилетку

Я был в ковбойке в клетку,
А ты была в берете
И в галстуке, конечно.

Безжалостные судьи,
Перевирая книги,
Отбрасывая главы,

Мы спорили о сути,
А думали о миге –
И были правы, правы.

В июле в сорок первом
Все были правы, правы,
А я хотел быть первым,

Хотел быть самым правым
И целовал весь вечер
Твои глаза и плечи.
 

Самоподготовка

Сороковые годы.
Училище. Война.
Товарищ помкомвзвода.
Товарищ старшина.

Встать! На плечо! Напра-во!
На месте! Шире шаг!
А впереди канава,
Болото и овраг.

Промокли гимнастерки,
Прилипшие к плечам.
Команд скороговорки –
Черновики к речам.

Противогаз, винтовка,
Столовка, и отбой,
И самоподготовка,
Чтоб стать самим собой.
 

Мелодия

Три горна из Смоленщины,
Из-под Москвы труба,
Все музыканты – женщины,
И дирижер – судьба.

То сообща, то парами
Буравят тишину,
Моя теплушка с нарами
Уходит на войну,

Вдоль эшелона красного
И моего окна
Плывет с пути запасного
Кирпичная стена,

А ты шутить пытаешься,
Прощаешься со мной
И в воздухе качаешься,
Как шарик надувной.
 

Бомбежка

Шесть фугасных бомб и я –
Вот сюжет моей картины,
Островки травы и глины,
Небо, дерево, земля,

Дым – одна, осколки – две,
Дом и детство в голове,
Сердце удержать пытаюсь,
Землю ем и задыхаюсь,

Третья? – Только не бежать –
Это смерть, лежи, считая,
Третья… пятая, шестая...
Мимо. Выжил. Можно встать.
 

* * *

В подземном своем блиндаже,
Спасаясь от вспышек лиловых,
На нарах из веток еловых
С людьми, коих нету уже,
Наполнив крутым кипятком
Покрытую копотью кружку,
Под черным осенним снежком,
Под настом сверкающим белым,
Под яркой звездой голубой,
Под тайным смертельным прицелом
Всей жадной души высотой,
Всем смерть отрицающим делом,
Всем в землю вмерзающим телом –
Мечтаю о встрече с тобой.
 

Счастливый билет

Отослала родителей. Чайник на кухне стучал.
Сколько раз я в уме этот час переигрывал заново,
Как сидел за столом и, сбиваясь, шептал, и молчал!
Через месяц война, карты все перепутав, нагрянула.

Ничего ни вернуть, ни забыть никогда я не мог
И мечтал под Москвой,
Под горящим Смоленском и Веною,
Под мадоннами на перекрестках альпийских дорог,
Как вернусь на Петровку
И в дверь постучу довоенную.

Тот же чайник на кухне и тот же обеденный стол,
А в углу патефон,
Довоенный прибор удивительный,
Словно не был в бою, а с утра на работу ушел
Или спал – и счастливый билет
На экзаменах вытянул.
 

Треугольники

Ты ушла. Заменить тебя некем.
Только синие звезды и ты.
Мои письма – как взвод на линейке,
Как армейские сводки, просты.

Справа – месяцы, годы и числа,
Слева – чувств беззаветных рубеж.
Сохранила ли ты эти письма,
Треугольники наших надежд?
 

Конь

И осколок,
Который летел в меня,
Угодил в живот 
Моего коня.

Я достал наган
И спустил курок.
На цветах роса,
А в котле фураж,

Три кило овса.
Белорусский фронт.
Сорок третий год.
 

Счастье

Шутя мы делили свои сухари
На черствые равные части.
Мы изо дня в день от зари до зари
Шутили, мечтая о счастье.

Под нами журчала гнилая вода,
От взрывов фонтаны вставали,
А счастье – оно приходило всегда,
Когда мы о нем забывали.

Нежданная встреча. Награда. Кино.
Посылка. Письмо фронтовое.
У каждого, каждого было оно,
Военное счастье скупое.

1946

Брат

Качается, гнется доска на яру.
Летят беспокойные даты.
Когда-то играли в такую игру
Два парня московских, два брата.

Мне было в то время не больше пяти,
А брату исполнилось десять.
Я очень хотел его перерасти
И вдруг на доске перевесить.

Еще не исполнилось мне десяти –
Ему уже было пятнадцать.
Я очень хотел его перерасти,
Но как же мне было угнаться?

Он шел как хозяин уже по земле,
А время стояло такое,
Что некогда было мечтать о тепле,
Уюте и личном покое.

Догнать, перегнать, на прорыв, напролом,
И все это срочно – и надо.
Ему оставалось закончить диплом,
Когда началась канонада.

Качается, гнется доска на яру.
Летят беспокойные даты.
Когда-то играли в такую игру
Два парня московских, два брата.

Мой старший,
Мой младший братишка, прости!
Давай с тобой вместе поплачем,
Что мне удалось тебя перерасти,
Что все не случилось иначе!

Мне двадцать шестой, а тебе все равно
Такие надежные двадцать,
Такие, что, видно, тебе суждено
Навек молодым оставаться.

1946

Нежданная встреча

Вдоль синих шпал по синему перрону
От касс бежала женщина к вагону.
Солдат ей руку на ходу подал.
Состав на стрелках трясся и стучал.
Она смеялась. Он в углу молчал
И в щель смотрел на узкую луну
И звезды. Выходя из обороны,
Друг к другу прижималися вагоны
И медленно тянулись на войну.
 

* * *

Ни звезды, ни пути,
Что мне делать с тоской-конвоиром,
Свою веру в добро,
Свою встречу с победой и миром
На засаду, на мину, на пулю врага загоню?
Отпускаю поводья – и жизнь доверяю коню.

Доверяю пролог, доверяю любую страницу,
Доверяю секунды и сердца удары в груди,
Все, что может случиться,
И все, что не может случиться.
Отпускаю поводья – и верю, что всё впереди.

Время тянется медленно, ни огонька, ни дороги,
Мое сердце в тревоге, но я в темноте не гоню.
Сочиняю стихов своих медленных первые слоги,
Отпускаю поводья – и жизнь доверяю коню.
 

Новый год

Видение неясное:
Последний год войны,
На елке свечки красные,
Завешено окно.

Вдоль стенки мебель пятится,
На тумбочке – фокстрот,
Торгсиновское платьице
И красное вино.

Кино невероятное
Про белого бычка.
Конфета счастья мятная
Свисает с потолка.

Танцуют сны с мужчинами
Немыслимой красы
И задевают спинами
Воздушные часы.

В них маятник качается.
Двенадцать цифр бегут.
Любовь и смерть встречаются.
Осталось пять минут.
 

* * *

Жить – это значит поделиться всем:
Деревьями, надеждами, жилищем,
Пространством комнат, плоскостью проблем,
Скупым пайком, сожженным пепелищем,

Всем, что произошло давным-давно,
Смешило нас или промчалось мимо,
Всем, кроме одиночества. Оно,
Как мужество и смерть, неразделимо.
 

Мелодия вторая

Немой вопрос, немые сны,
В «Авроре» фильм немой.
Ты говоришь: после войны,
Когда вернусь домой.

Я говорю, что смысла нет
В грядущем рандеву,
Что в прошлое билетов нет,
Что еду не в Москву,

Что улицы и имена –
Как иней на окне,
Что наши сны и времена
Остались на войне.

Ты говоришь: как пять недель
Все прошлое прошло,
Снимаешь шапку и шинель,
Проходишь сквозь стекло,

Обломки стен и потолка
Сметаешь со стола,
Стираешь тряпкой пыль с часов,
Заводишь патефон,

Не то балет, не то века,
Пластинка дребезжит,
И, словно перышко легка,
Мелодия кружит.
 

Здравствуй и прости

О, простодушие, оно
Две остановки до вокзала,
Купе, летящее окно,
Бутылка пива, одеяло.

Я знал, что вся его цена –
Пять сорок пять – билет до Ржева,
До черного гумна и хлева,
Откуда началась война.

Ты просто этого пути
И места этого не знала,
Сказала – «Здравствуй» и «Прости»,
Как будто варежки связала.

Я думал о судьбе твоей,
В вагоне женщины галдели,
И Рыбы, Рак и Водолей
В окно летящее глядели.
 

Вопросы и ответы

Вот женщина. Натружена спина,
И седина – рождественским нарядом.
– Где сын твой? – Сын лежит под Сталинградом.
– Чему ты рада? – Кончилась война.

Вот юноша с обветренным лицом,
Как время, грубоват и благодушен.
– Где дом твой? – Дом фашистами разрушен.
– Чему ты рад? – Я строю новый дом.

Вот родина, любимая страна,
Израненная, в ссадинах и саже.
– Где твой народ? – Народ стоит на страже.
– Чему ты рада? – Кончилась война.

1946

Собор

Мне говорит седой мой проводник,
Что нет в Европе памятника выше,
Что он описан в двух десятках книг
От плит и ниш до потолка и крыши.
Смотрю издалека, смотрю в упор
На достопримечательный собор.

Мне говорит мой проводник седой,
Что там, где начинается ограда,
Покоится под мраморной плитой
Какой-то Мотыльков из Сталинграда,
И каменный апостол из алькова
Сверлит меня глазами Мотылькова.

Вена, 1946

Осень 1945 года

Кирпичный дом, кирпичное крыльцо,
Чугунное кольцо, замок с секретом,
Испуганное женское лицо,
Какая-то возня за парапетом,
В глазах лучи, а за спиною шепот,
На помощь, как всегда, приходит опыт.

Здесь кто кого, не кончена война,
Пожатья плеч, улыбки и поклоны,
Упрямого молчания стена –
Передний край последней обороны,
Последняя победы остановка,
Трофейная ее экипировка.

Рояль, трехногий раненый медведь,
И горки хрусталя в стеклянной нише,
Старинных кресел золото и медь,
На полке Шопенгауэр и Ницше,
Традиция, провинциальный вкус.
Над полкою распятый Иисус.

И музыка, и вазы на замке,
Оценены по смете самой точной,
Хозяйский нос в солдатском котелке,
Хозяйский глаз у скважины замочной,
И пес хозяйский лает на меня,
И в мраморном камине нет огня,

А я спокоен: пусть вокруг темно,
Пусть этот лай врывается в окно,
Пусть собственник своей заткнется костью,
И холод пусть ко мне приходит в гости,
Я не жалею, я спокоен – пусть
В меня войдет и эта злость, и грусть.

1946

Черный рынок

В моем понятье это сплошь столы,
Как до войны, допустим, на Арбате,
Но, вероятно, врет мое понятье.
Здесь продается все из-под полы
И существует в виде априорном.
Недаром этот рынок назван черным.

Здесь познают превратностей науку
И социолог, и карманный вор.
Здесь академик разжимает руку,
В которой ржавый бритвенный прибор.
Здесь продают короны и жилеты
И короли, и нищие валеты.

Шутя меняет этот черный клуб
Конец войны на модные штиблеты,
Табак на время и любовь на суп.

Вена, 1946

Прощание

Руки замерзшей от перил
Я оторвать не мог,
И говорил, и говорил –
На запад, на восток.
Когда же тронулся вагон
На запад, на восток,
Внезапно тронулся перрон
На запад, на восток.
Вдоль черных рельс и красных шпал
В забвение и мрак
Внезапно тронулся вокзал,
И стало пусто так,
Как будто не себя одну,
А берег над рекой,
И дом с часами, и войну
Ты увезла с собой.
 

Спор

Когда на стол легла роса,
Под легкий треск разрывов минных,
Во мне проснулись голоса
Моих товарищей старинных.

Был звонким басом наделен
Тот, что под Минском погребен,
Звенел беспечностью картавой
Сгоревший в танке под Варшавой.

Звенел знакомый с детства спор
О праве убивать во имя
Высокой цели, но сгорели
И адвокат, и прокурор.
 

 
На первую страницу Верх

Copyright © 2004   ЭРФОЛЬГ-АСТ
e-mailinfo@erfolg.ru