Хроника одного превращения

     Не хочу работать. Не хочу ни с кем общаться. Надоело. Кругом одни уроды. Вчера опять созвали пятиминутку и опять приставали ко мне, что я плохо работаю. Ни хрена себе плохо! Да если бы не я, они бы этот перевод еще два месяца делали. Он технический, о гидроизоляции подвальных помещений. Скука смертная. Да еще слов новых с километр. Как они мне все надоели. Пришлось сказать, что если премию не дадут, уйду к чертовой матери. Пусть ищут себе другую дуру.
     Они вообще меня достали, глаза уже просто ни на кого не смотрят. Не коллеги, а сборище недоумков. И еще эта дура, секретарша Галечка, ограниченная и тупая тетка лет тридцати пяти. С дурацкой реденькой челочкой над скошенным лбом. Которая вообще ни слова связать не может, все поручаемые ей письма копирует из базы данных, и ни фразы от себя! А если говоришь ей, что надо кое-что добавить, то сплошные орфографические и стилистические ошибки. Да что говорить, когда у нее на столе постоянно стоит маленькое зеркальце, в котором она собой любуется, когда никто не видит. А сама-то — мымра мымрой. Нос — крошечная пипочка с вдавленной переносицей. Маленькие невыразительные глазки неопределенного цвета в обрамлении килограмма туши. Неровно выщипанные брови и кривые тонкие губки. Терпеть не могу с ней разговаривать. А ее все время на общение со мной прорывает:
     — Наташа, а ты где одеваешься? — спрашивает она меня, когда я прохожу мимо нее в кабинет, и тут же делает подобострастное выражение на лице.
     — Я вообще не одеваюсь, — это я уже грублю, — я бы с удовольствием ходила голой, только холодно.
     — А те туфли, которые ты надевала на прошлой неделе, ты где купила?
     Ну, типичный женский треп от нечего делать: то ли ей скучно, то ли в подруги набивается.
     — А я вам не скажу, Галечка. А то вы тоже туда пойдете и купите!
     По-моему слишком уж ядовито получилось — «Галечка». Только эта мамзель все равно ничего не поняла. Скушала и бог с ней.
     — Вот вы какая, да?
     — Да.
     Господи, ну не идиотка ли. Да какая разница, где я купила туфли, ведь видно же, что не хочу с ней разговаривать.
     А наш начальник?
     Бывший, отставной военный. Шутки все солдатские, плоские, улыбка неискренняя, взгляд раздевающий. Даже прижатые к голове ушки вызывают тоску и ненависть.
     — Наташенька, а что вы делаете вечерами?
     — Курю марихуану.
     — Вы всегда так странно шутите. Это что, у молодых сейчас такой юмор?
     — Нет, это у пожилых сейчас такие манеры, при живых женах.
     А этому «пожилому» лет сорок пять.
     — Хи-хи. Ну, может, вы найдете время между вашей марихуаной, и мы поужинаем?
     — А у меня, Петр Евгеньевич, диета, я после шести не ем.
     Самовлюбленный до идиотизма. Слышит только себя. Наверное, думает, что все подчиненные мечтают с ним переспать. Или, во всяком случае, не имеют права отказаться. Ага. Как же.
     Ведь есть же у кого-нибудь начальники не идиоты!
     А самая «пестня» — это наш второй переводчик. Сальные косицы лезут за воротник, рубашка синтетическая, чтобы не гладить, ежедневный перегар с утра и ведро туалетной воды на немытое, наверное, с месяц тело. Фу, гадость.
     И опять-таки идиотские шутки, похабные анекдоты в обед и наглые приставания.
     — Наташ, как сегодня насчет кабака?
     Можно подумать, что мы с ним только и ходим по кабакам. Ни разу не ходили и никогда не пойдем.
     — Отвали, Ген.
     — Нет, ну правда.
     — Слушай, да пригласи ты Галечку, вы с ней как сиамские близнецы — два идиота, и оставь меня в покое, а также все мысли насчет меня. Просто, забудь и все.
     — Ох, и стерва же ты, Наташка.
     — Пусть я буду стервой, только отвали.
     А может, просто у меня депрессия? Когда я пришла на эту работу, мне ведь они не казались такими мерзкими. Обычные люди, не отягощенные приличным воспитанием, не особо блещущие остроумием, не обезображенные интеллектом. Может я действительно стерва?
     — Наташа, вы ведь Стрелец? А вы знаете, какой сегодня день?
     — Нет, Гала, не знаю. — Уже шесть вечера, а я все ломаю и ломаю голову: что за день сегодня?
     Эта идиотка, вечно читает различные гороскопы, вечно всем впихивает какие-то ненужные сведенья, типа: «завтра для Водолеев трудный день», или: «Львам надо быть аккуратнее при переходе улицы». Ей просто делать нечего, вот из нее и прет вся эта никому не нужная информация. Лучше бы книжку почитала, ей-богу.
     — Ой, ну что вы. Сегодня для вас день исполнения желаний! Вот, смотрите, в этой газете есть японский гороскоп, и тут написано, что рожденным под созвездием Стрельцов и в год Дракона, именно сегодня, один раз в тысячелетие, дается право загадать желание. Вот вы что-нибудь загадайте, и увидите — это исполниться обязательно! Правда, там еще надо время рождения знать, но это не важно!
     — Конечно. Конечно.
     — Зря вы не верите. Я такие прогнозы еще не встречала!
     — До свидания, Гала.
     И я ушла домой.
     Кто знает наши московские новостройки, тот наверняка знает, как сложно до них добираться. Сначала едешь на метро с двумя, тремя пересадками. В центре, на переходах маленькими шажками еле топаешь в затылок другим, прижимая к себе сумочку и стараясь не наступить никому на ноги. Молишь бога, чтобы не наступили и тебе. Во-первых, это больно. Во-вторых, могут порвать колготки. В-третьих, могут наступить на задник — и тогда прощай обувь.
     А вечные бабки с тележками или тетки с неподъемными баулами? А гадкие подростки с шустрыми глазами. Так и кажется, что сейчас срежут сумочку. Вход в вагоны берешь штурмом. Надавливаешь всем телом на уже стоящих, опираешься на косяки дверей — и вот ты, наконец, в вагоне. Стоишь, со всех сторон прижатая чужими людьми, рельефы чужих тел вминаются в тебя, и ты становишься с ними единой массой. К тебе прижимаются изо всех сил незнакомые руки, ноги, спины, ягодицы и аромат твоих духов смешивается с запахом дешевого земляничного мыла, пота, табака, пива и еще черт знает чего. И когда тебя, наконец, выплевывают на твоей станции, ты уже смутно напоминаешь себе себя. Получилось что-то такое мятое, скомканное, всклокоченное и дурно пахнущее. Вот это оно, а уже не я, идет и встает в конец длиннющей очереди на автобус. Хорошо, если очередь ведет себя более или менее спокойно. Но большей частью приходится участвовать в битве и за автобус. Повторяется та же, уже привычная ситуация со срастанием в общую массу с населением, и обмена запахами. Короче, в результате поездки (а мой дом самый последний в городе, далее только пожарная каланча и лес), я вываливаюсь из автобуса и с тоской смотрю на последний «Рубикон» — поле грязи, по которому мне еще предстоит идти. Конечно, к середине лета оно подсохнет, и можно будет двигаться без опаски. Слава богу, какие-то добрые люди бросили дощечки. И мы, жертвы пассажирского транспорта, гуськом, друг за другом аккуратно следуем по этим мосткам. Обувь дорогую опять-таки не наденешь в таких условиях. Так и кажется, будто мы живем не в столице почти европейского государства, а в отдаленной сибирской деревне.
     Когда я покупала эту квартиру, дешевле просто не было. А мне надо было быстро убраться от брата, которому жена принесла двойню. В нашу с ним однокомнатную квартиру, доставшуюся от родителей. Тогда у меня было немного денег, и я прикупила эту халупу. А хотела взять машину. Но альтернативы не было.
     Вот топаю к себе домой, эмоции положительные отсутствуют напрочь, и вдруг вижу: пять или шесть собак лежат на краю этого грязевого поля. Лежат себе так смирно, клубочком свернулись, солнышко пригревает, довольные, счастливые. И я им позавидовала. Вот, думаю, хорошо бы быть собакой. Наплевать на все — на деньги, на карьеру, на шефа. Вести такую бездомную, полную опасностей жизнь и не заморачиваться.
     Ладно, думаю, куплю завтра специально для них сарделек пару килограмм, и устрою им праздник.
     Утром будильник как всегда прозвенел в шесть. С полузакрытыми глазами, позевывая, я сползла с дивана и потащилась в ванную. Зажгла свет и в зеркале увидела себя! Мое лицо было покрыто шерстью.
     Что это? Не сон, не глюки, я не психически больная, ясно, что явь, даже не стоит щипать себя за ляжки или биться головой об стенку. Руки тоже в шерсти. Медленно провожу руками по плечам и по голове. Рыжеватая шерстка на плечах, мягкая и шелковистая. В принципе, не очень густая, но длиной почти в сантиметр. На голове остались еще мои длинные и черные волосы. Только под ними уже проросла рыжая поросль. Машинально я взяла расческу и причесалась. Потом подумала — и сняла рубашку. Вся кожа, поверх моего супердорогого загара, была покрыта шерсткой. На спине она была более густая, на груди совсем редкая. Меньше всего шерсти было на лице. Больше вроде ничего не изменилось.
     В ступоре я прошла на кухню, поставила варить кофе и села на диванчик. Что это? Как это? Так не бывает! Что делать? Я сразу вспомнила Галечку, с ее дурацким японским гороскопом и мое вчерашнее желание. Нестерпимо зачесалась спина и захотелось есть. Захотелось чего-нибудь мясного. Вытащив пару сосисок из холодильника, я съела их, не дожидаясь кофе. Понятно, что на работу я не пойду. Плевать. К врачам идти бесполезно. На улицу тоже. Даже если я побрею морду, надену бейсболку, джинсы и кроссовки, то куда мне идти, и зачем? Буду ждать, что будет дальше.
     Целый день я провела дома. К телефону не подходила. Кто-то позвонил в дверь — я не открыла. Смотрела телевизор и ела. Ну когда я еще могла себе позволить целый день валяться на диване и есть? Есть целый день, что хочу, благо холодильник был полон продуктов. Время от времени я сползала с дивана и подходила к большому зеркалу в коридоре. Шерсть практически не росла, только слегка чесалось все тело, и мне стало казаться, что она стала гуще. В обед я сняла одежду и поняла, что мне не только не холодно, а очень приятно быть голой. Мою кожу, мое тело не раздражали ни пластиковые табуретки на кухне, ни ковер в коридоре, ни велюровое покрытие дивана. Мешал только зуд по всей коже. Тогда я, поразмыслив, достала запечатанную бутылку виски, открыла пакет с соком, притащила из холодильника недоеденные в праздник шоколадные конфеты и устроила себе пир. Я знала, я чувствовала, что я больше никогда не буду пить виски. А как это все-таки приятно. Выпив почти всю бутылку, я уснула, легко и без снов.
     Проснувшись к вечеру, ощутила жуткий голод, причем на фрукты мне не хотелось даже смотреть. К колбасе отношение осталось прежнее. Очень даже положительное. Растянувшись на диване, и ощущая блаженство, я включила телевизор и стала ждать: что же будет дальше. К ночи шерсть стала более жесткой, длинные волосы на голове выпали. Ногти слегка загнулись и затвердели. Хвоста пока не ощущалось. Просто все еще слегка чесался копчик. Разглядев внимательно себя в зеркало, я вслух призналась сама себе, что я превращаюсь в собаку.
     Дождавшись поздней ночи, когда все нормальные люди уже сидели по домам или даже спали, я собрала по дому остатки еды, вывалила в сумку все замороженное мясо, сосиски, рыбу — в общем, все, что нашла в холодильнике, за исключением сыра, его я оставила себе на завтрак, и пошла к грязевому полю.
     В темноте я не сразу увидела их. Они лежали и спали. Но когда я подошла поближе, они встали и настороженно повернули ко мне головы. Какое-то время мы стояли и смотрели друг на друга. Я переводила взгляд с одних на других, вглядывалась в глаза и думала: интересно, а кем вы были в прошлой жизни? Что я вообще о вас знаю?
     Через какое-то время среди них почувствовалось немое движение вперед, и я присела на корточки.
     — Подходите, ребята, — сказала я, доставая из сумки продукты и раскладывая их вокруг себя. — Подходите, не бойтесь, я вам поесть принесла.
     После этих слов, я разбросала куски мяса подальше друг от друга, чтобы мои будущие приятели не подрались, и с удовольствием долго смотрела, как они едят. Я знала, что завтра буду с ними, и что вряд ли кто принесет нам поесть, что придется самой добывать еду, а также голодать и мерзнуть зимой, убегать от собачников, и драться за территорию. И я уже знала, что завтра они примут меня в свою компанию.
     Почему-то вся эта фантасмагория воспринималась мной очень спокойно. Раньше я думала, что если со мной случится что-то нереальное, то я просто взорвусь, закачу истерику, поубиваю всех на месте. А сейчас мне было почему-то очень спокойно и легко.
     Вернувшись домой, я съела оставленный на завтрак сыр, остатки сметаны, еще раз сварила себе напоследок кофе и, допив виски, улеглась спать.
     Мне не было страшно, и, натянув на плечи одеяло, я подумала, что уже завтра могу проснуться в окончательном собачьем облике. Тогда я встала и открыла входную дверь, чтобы утром без проблем выйти на улицу. В противном случае мне придется долго выть. И не факт, что меня сразу услышат. Потом придут люди, соседи. Они взломают дверь, но не отпустят меня на свободу, а отведут меня к брату и скажут:
     — Ваша сестра пропала. Такая жалость, примите соболезнования. А это ее собачка. Наташа закрыла ее дома, и она так выла, так выла. Возьмите ее к себе.
     И Пашка оставит меня у себя, и они с женой не дадут мне желаемой свободы. Они оденут на меня ошейник, ограничат в передвижениях, будут кормить, лелеять, жалеть и гулять по очереди.
     Ну уж нет!
     У меня еще есть дела!
     Мне надо будет еще обязательно найти эту тварь, Галечку, и ПОКУСАТЬ!!!