Слышшь...
Шуршащим шелком крепдешина,
Неспешным шорохом шагов,
Предупреждаешь: «О, мужчина,
Я здесь! Ты слышишь? Ты готов?»
И я, в глазах твоих бездонных
Читая образ роковой,
Шепчу покорно-обреченно:
– Я слышу! Я иду с тобой!
Мы с Марусей
Можно чуть-чуть посижу у тебя на крылечке?
К теплым ступенькам холодной рукой прикоснусь.
Буду смотреть, как туман вырастает над речкой,
Ждать, что придешь обязательно, правда, Марусь?
Вечер спокойный придет, неожиданно теплый,
В ласковый звон тишины с головой окунусь.
Вот уже солнце закатное в речке утопло,
Я не спешу, подожду еще, слышишь, Марусь?
Вот и звезда замерцала над старым забором,
Скоро, надеюсь, рукой до нее дотянусь.
Но засиял небосвод разноцветным узором,
И не найти мне заветную, жалко, Марусь!
Ночь на дворе, остывает ступенька крылечка,
Но ты не думай, тебя я конечно дождусь.
Может быть, в этот раз вышла такая осечка,
Мы обязательно встретимся, правда, Марусь?
Метель
Разыгралась под утро метель.
Я не спал и сидел у окна,
И смотрел, как кружит карусель –
Вихри снежные, мглы пелена.
Ниоткуда явилась печаль,
А за ней притащилась и грусть.
И без них мне себя было жаль,
А теперь, я боюсь, разревусь.
Разыгралась под утро метель,
Завывает и в окна стучит.
И давно уж остыла постель,
Что твой запах доныне хранит.
Ожидание
Не увидишь меня, не услышишь,
Только в сердце толчок ощутишь.
Шум деревьев все тише и тише,
И туман подступил выше крыш.
И, наверное, что-то случится.
Я в предчувствиях знаю толк.
Ты вернешься ко мне волчицей,
Буду ждать тебя.
Серый волк.
Бумажные самолетики
Самолетов лихих эскадрилью
Запущу я в бездонное небо.
Пусть цветные, бумажные крылья
Их несут в те края, где я не был.
Пожелаю попутного ветра,
Им не сбиться в пути мимо цели.
Чтобы завтра, не позже рассвета,
На крыльцо твое стайкою сели.
Ничего я не жду – что ты, что ты –
И награды другой я не знаю,
Лишь бы ты, уходя на работу,
Улыбнулась, меня вспоминая.
Холодный апрель
Тучи свинцовые с севера грозно плывут,
Шлейфом тяжелым макушки берез задевая.
Снег потемневший, в низовьях оставшийся, тает.
И ото льда избавляется медленно пруд.
Но не услышать нельзя голоса птичьих стай,
С юга, в родные края, в непогоду летящих.
Песни скворцов раздаются все чаще и чаще,
Вроде весна, но понятно, что это не май.
Это апрель, середина суровой весны.
Ждем с нетерпеньем веселого, теплого мая,
Теплые вещи с себя потихоньку снимая,
И по ночам видим жаркие, летние сны.
Время
Треснул любимый бокал.
Вроде бы, что тут такого?
Только вдруг словно пропал
Важный кусочек былого.
Ты уж забыла давно,
Что мне его подарила.
Вот… и потрескалось дно,
Словно сто лет ему было.
Я не расстроен… пройдет.
Старость – посильное бремя.
Но не замедлит свой ход
Неумолимое время.
Не ругай
Не ругай меня, не надо,
не ругай!
Всё сегодня
валится из рук.
Унесет бродяга-ветер
птичий грай,
Станет тихо
и светло вокруг.
Заклубится по-над озером
туман,
Вечер будет в окна
заползать.
Облаков седых
неспешный караван
В небесах рассвета
будет ждать.
Я достану нежно
старенький футляр,
В нем ночует скрипка,
как дитя.
Тихо трону деки
лаковый загар,
Пальцами по струнам
шелестя.
Мы с тобою рядом
сядем у стола,
И шепну я:
– Что-нибудь сыграй.
Чтоб хандру и скуку
скрипка унесла...
Не ругай, ты слышишь,
не ругай!
Дудочка
А в реке – вода, и рыбки плавают.
Муть струится над песчаным дном.
Мы с моей подругой, дочкой Клавою,
Сядем здесь, на стульчике складном.
Размотаем торопливо удочку,
Сделав взмах, забросим в воду снасть.
И сыграет Клава нам на дудочке,
Чтоб душе к прекрасному припасть.
Пусть она мала, зато умелица,
Так играет – сердце на разрыв!
Как ночной туман, над речкой стелется
Дочкин незатейливый мотив.
Птицы не поют, сопелку слушают,
Песню без начала и конца.
И наверно в жизни это лучшее,
Если дочь играет для отца.