Наш Конкурс

Лариса Маркиянова родилась и живет в Чувашии. Окончила физико-математический факультет Чувашского государственного университета. Работает ведущим инженером на электроаппаратном заводе. Вот уже несколько лет с удовольствием пишет рассказы и повести. Публиковалась в журнале «Наш семейный очаг» (г. Хабаровск).

ЛАРИСА  МАРКИЯНОВА

Все просто

     Ох, рано встает охрана. Она еще пару минут понежилась под одеялом, повздыхала, уж больно не хотелось выползать из теплой мягкой постели в эту промозглость и темень. Господи, теперь надо целый день носиться сломя голову, чтобы поздно вечером опять плюхнуться на мягкую подушку, укутаться с головы до ног пуховым одеялом и сладко забыться до самого утра. Лучшее время суток для Али — ночь: не надо никуда бежать, не надо ничего делать, спешить, можно, наконец, расслабиться и помечтать о чем-нибудь приятном. Например, о том, как она жила бы, если бы ее муж был американским миллионером и при этом внешне выглядел бы точной копией Антонио Бандероса. Она бы ему сказала: «Дорогой, ты ведь знаешь, что я так не люблю зиму. Почему бы нам не пожить месяца два на нашем острове в Средиземном море? Там сейчас так тепло и солнечно, все в цвету». Он бы мягко улыбнулся ей в ответ своей обаятельной улыбкой, нежно поцеловал в плечо и ответил: «Да будет так, моя любовь!»
     Аля тихонько выползла из-под одеяла, ноги обожгло холодом ледяного линолеума. Стараясь не шуметь, она нашарила на стуле халат, натянула на замерзшие пятки шерстяные носки и вышла из спальни. Первым делом она закрыла двери в две другие комнаты, чтобы ненароком не разбудить свекровь и дочку, затем пошлепала на кухню. Поставила на газ чайник, подошла к окну и посмотрела вниз на улицу. В свете фонарей кружили снежинки, дорогу слегка присыпало снегом. Градусник за стеклом показывал минус пять. Тепло и тихо. Хорошо. Почему же дома так холодно? А, понятно, опять топливо экономят — батареи чуть теплятся. Аля быстренько умылась, потом достала из ведра картошку, принялась чистить ее: вчера она только мясо отварила, теперь надо успеть до ухода на работу доварить суп. Что бы еще такое сообразить? Может, компот из сухофруктов? Да, пожалуй. Тихонько напевая себе под нос, она привычными быстрыми движениями нарезала чищеную картошку, нашинковала морковь и лук. Закипел чайник. Аля булькнула картошку в бульон и сделала себе кофе.
     Пока пила кофе с ломтем батона, щедро намазанным сливочным маслом, проснулась окончательно. А проснувшись, заулыбалась сама себе. Хорошо! Что хорошо? А все! Хорошо, что зима! Хорошо, что надо идти на работу! Хорошо, что в соседней комнате спит дочка, а в зале — муж! Плохо, что в другой комнате спит свекровь. Вот бы ее не было совсем. Но об этом она помечтает вечером, перед сном. Ах, какая это будет замечательная мечта! Аля насыпала в дуршлаг две пригоршни сухофруктов, промыла, вывалила в кастрюлю и поставила ее в раковину под тонкую струйку, идущую от очистителя воды. А пока суп варится и вода для компота набирается, она освободила кухонный стол, достала из тумбочки утюг и старенькое детское одеяльце и принялась доглаживать ворох стираного белья, что не успела перегладить накануне. Подало голос радио — уже шесть часов. Ничего, она все успеет. Так она и прыгала: то к раковине, то к плите, то к столу, то к холодильнику — пока ровно к семи часам все запланированное не было переделано. Зашла в зал с кипой глаженого белья, включила бра и разложила все по полкам шкафа.
     — Саша, вставай. Уже семь, — склонилась она над мужем. — Санек, ау. Подъем! Кто спит, того убьем!
     — Что за глупости с утра! — рявкнул спутник жизни, но поднялся.
     Аля быстро заправила постель, сменила халат на юбку со свитером и пошла будить дочку. Машуня сладко спала, разметавшись по постели. Аля с жалостью постояла над ней минуточку — как не хочется будить малышку! — потом нежно поцеловала ее в теплую, пахнущую молочком, щечку.
     — Машенька, детка моя, вставай, голубушка, — Аля тихонько погладила дочурку по легким светлым волосикам. Девочка открыла сонные глаза, увидела маму, протянула к ней свои пухлые ручонки. Они обнялись, как делали каждое утро, проснувшись, и каждый вечер перед сном.
     Потом пошла беготня с умыванием, сборами, дочкиным завтраком и, наконец, с тряской в переполненном троллейбусе. Впихнуть дочку в детский сад и успеть самой пропихнуться через электронную проходную, которая фиксирует все передвижения до секунды. Наконец, плюхнуться на свой старенький стул, отдышаться, перемигнуться с коллегами и с накопившимися за ночь силами углубиться в работу. Работа Але нравилась. Она работала сборщицей-монтажницей на конвейере. Дело привычное. За десять лет, что она здесь работала, руки до автоматизма усвоили немудреные операции, и можно было полностью им довериться. А пока они привычно крутили винтики-шпунтики, паяли провода, ее мысли свободно летали то возле домашних забот, то решали более глобальные проблемы вроде всемирного потепления или новых выборов президента.
     В обед женщины их бригады вскладчину обедали, чем бог послал, то есть тем, что принесли из дома, попутно делясь домашними делами и последними сплетнями. Бригада их была в одном и том же составе уже несколько лет, очень дружная, чисто женская, спаянная и споенная, как они шутили, знали друг про друга все и помогали друг другу, чем могли. Если кто-то выдавал замуж дочь или женил сына, то на свадьбе гуляли все. Если кто-то хоронил близких, то на похороны тоже являлись все и помогали с поминками и многочисленными хлопотами, связанными с этим скорбным делом. Новый год, 8 Марта праздновали тоже вместе. Их бригадирша Нелли Владимировна, тетка энергичная и веселая, несмотря на свой предпенсионный возраст, была всем чуть ли не второй мамой.
     Так что на работу Аля всегда шла в приподнятом настроении, чего нельзя сказать о родной квартире. Дома ее ожидала вечно всем недовольная свекровь и постоянно мрачный в последнее время муж Саша. Только Машунька была лучом света в этом темном царстве. Она одна сближала таких разных взрослых, вынужденных волею обстоятельств жить вместе, и мирила своим присутствием. То, что не было понимания между молодой хозяйкой и свекровью — дело обыденное, но почему и когда потерялся контакт между ней и мужем, Аля не понимала. Ведь еще несколько лет назад была и пылкая любовь с клятвами и обещаниями, было полное взаимопонимание. Куда все делось, не оставив и следа? Боже мой, каким небожителем казался ей муж в начале их совместной жизни! А теперь все чаще в сочетании с его именем мысленно шли приставки: «Сашок — горшок», или «Сашка — какашка», и даже так: «Сашка — вонючая какашка». А ведь она очень старалась и старается быть хорошей женой, хорошей невесткой.
     Встать раньше всех, приготовить всем горячий завтрак; два раза в неделю обязательно влажная тщательная уборка квартиры; все перестирать, перегладить; каждую неделю протирать окна, кроме зимних месяцев, конечно, когда окна заклеены. Почти каждый выходной она стряпала пироги, пирожки или домашние пельмени, а иногда и торты. Весь август и сентябрь она делала разнообразные заготовки на зиму: компоты, варенья, соленья, салаты и заправки. Кладовка ломилась от многочисленных банок, так что даже не успевали все съедать за долгие зиму и весну. Но странная закономерность: чем больше Аля старалась быть хорошей хозяйкой, женой и невесткой, тем менее все это ценилось. Свекровь становилась все требовательней и недовольней, муж, как ей стало казаться, посматривал теперь на нее как на недалекую домработницу. Он перестал мыть за собой посуду, его грязные носки она находила под кроватью или за тумбочкой, постель он уже давно перестал заправлять, хотя вставал позже нее. Аля безропотно мыла его тарелки, собирала и стирала его носки, застилала постель и делала за него множество других дел. В то время как он или спал или, лежа на диване, смотрел свои бесконечные футболы и хоккеи или читал газеты, или пропадал неизвестно где, что, кстати, случалось все чаще в последнее время.
     Им уже не о чем было и поговорить в те редкие свободные минуты, что иногда случались. Как говорила Нелли Владимировна: любовь ушла, завяли помидоры. Или не ушла, а просто затаилась и дремлет в тайниках души? Ах, как хотелось Але быть любимой! Чего бы только не отдала она за то, чтобы вернуть внимание мужа, его нежность и заботу! Иногда закрадывались в душу крамольные мысли о том, что, в конце концов, муженек ее не единственный мужчина на свете, что не сошелся свет клином на нем и его любви. И раз такое дело, то Аля еще далеко не старуха и на нее очень даже поглядывает и их мастер Володя, и ремонтник Степаныч; и даже начальник цеха Дмитрий Алексеевич частенько останавливает на ней свой долгий внимательный взгляд, смущая тем Алю и давая повод беззлобно позубоскальничать на эту тему ее подругам по бригаде.
     Иногда по ночам, когда все уже давно спали, а она все еще доделывала свои дела по дому, Аля потихоньку скидывала халат и оглядывала себя в полный рост в большом зеркале в прихожей, потом внимательно вглядывалась в отражение своего лица и каждый раз убеждалась, что она еще очень даже ничего. Чего же не хватает в ней, чтобы опять заметил и оценил ее привлекательность законный супруг? Когда она поделилась с подругами своей проблемой, то они подняли ее на смех. На кой ляд тебе его любовь, — смеялись они, — муж — не жених и не любовник, его привлекать ни к чему, он и так никуда не денется. «На фига попу гармонь, — усмехнулась зубастая, похожая на старую крокодилиху, Зинка. — Штамп в паспорте есть, прописка тоже, чего еще надо». Нелли Владимировна изрекла свое знаменитое: любовь ушла, завяли помидоры. И только молчаливая Нина Тихомирова негромко сказала Але: «Должна быть любовь, Алечка. Постарайся, чтоб она вернулась. А если это невозможно, то не живи с нелюбимым, не насилуй себя».
     Легко сказать, «не живи с не любимым», а куда ей деваться, да еще с дочкой? Родители живут в далекой деревушке, на высоком берегу неширокого Урала. Деревушка их совсем маленькая и примечательна разве что тем, что в этом месте Урал является границей между Европой и Азией, и когда житель деревни говорит: «Смотаться, что ли, в Европу», то это означает, что он всего-навсего собирается переправиться на другой берег. Зимой там скучно и тоскливо, работу не найти и ехать туда жить нет никакого резона.
     В свое время, сразу после окончания школы, она, не раздумывая и без сожаления, сорвалась и уехала подальше, в центр «Европы», в большой и красивый город, где жизнь кипит, где цивилизация. Устроилась на завод, в тот самый сборочный цех, где трудится и по сей день. Здесь она встретила молодого симпатичного инженера, который стал вскоре ее мужем. Саша потом пошел в гору: все-таки у него было университетское образование и в деловой хватке ему не откажешь. Теперь он начальник отдела торгово-коммерческих операций, а Аля, как уселась десять лет назад на свой старенький скрипучий стул у конвейера, так и сидит на нем. И будет сидеть, видимо, до пенсии. Может быть, в этом причина мужниного охлаждения? Он растет, продвигается вперед, а она безнадежно отстала. Так сказать, стала не его уровня. Но это ведь только формально. Аля много читает, когда есть свободное время, у нее широкий кругозор. С ней не стыдно показаться на люди, потому что она может со вкусом одеться, навести макияж, и, к тому же, она интересный собеседник и сумеет при случае поддержать практически любой разговор на любую тему. Но отсутствия диплома это, видимо, не компенсирует. Что же ей теперь в 27 лет стать студенткой? Смешно.
     Так и текли ее невеселые мысли, пока пальцы закручивали винтики, вплоть до обеда. В обед Аля не пошла вместе со всеми в отгороженный закуток на совместный обед, сегодня у нее были другие планы: через два дня исполняется ровно семь лет их супружеской жизни. Надо купить подарок Саше к этой годовщине. Вечером некогда, надо дочурку из детсада забирать, потом ужин готовить. Подарок надо купить или сегодня или завтра, в обед. Она уже чуть голову себе не сломала, придумывая что бы такое ему подарить. Что же ему купить, в самом деле? Что-нибудь не очень дорогое, но очень примечательное. Чтобы он обрадовался, чтобы оценил ее заботу. Интересно, а что он ей подарит? В предыдущие шесть раз он дарил последовательно: золотые серьги, золотую цепочку с кулоном, путевку на неделю в пригородный дом отдыха, набор кастрюль, комплект постельного белья, триста рублей, чтобы она сама себе что-нибудь купила. И, конечно, каждый год обязательно букет цветов. Нет, в последний раз цветов не было, видимо, их стоимость вошла в те триста рублей. Ее подарки были поскромнее, но со значением, с намеком, с тайным смыслом.
     В большом магазине, что открыли год назад рядом с их заводом, она быстро обежала несколько отделов. Взгляд ни на чем не задержался. Вдруг в отделе мужской одежды она обратила внимание на джемпер. Темно-коричневой расцветки со строгим оливковым рисунком, он был нужного размера, и даже на вид ощущалось, как в нем будет тепло и уютно его владельцу. Чистошерстяной, мягкий, приятный на ощупь джемпер нравился Але все больше. Его можно одеть в холодный день и под костюм, и просто с брюками. В нем можно ходить на работу и в гости. Да куда угодно. Аля заплатила в кассу кругленькую сумму и довольная побежала на завод. Пожалуй, она успеет еще с девчонками выпить чаю с бутербродами. Послезавтра она еще купит торт, а бутылка ее любимого вина — за Сашей. Наверняка, уже купил и где-то припрятал.

     — Что это? — он недоуменно взглянул на нее.
     — Подарок. Саша, я поздравляю тебя с семилетием нашего брака. Желаю тебе, чтобы ты любил меня, как семь лет назад. Пусть этот джемпер греет тебя и постоянно напоминает тебе обо мне.
     — Что за чушь. Какое еще семилетие? Нашла праздник. Если мы по каждому пустяку будем пиры закатывать и подарки дарить, то у нас на дню по три праздника будет, — он недовольно взял джемпер и, не разворачивая его и даже не глядя, швырнул на пуфик рядом с диваном. Через секунду он уткнулся опять в свою газету. Аля повернулась и вышла из комнаты. Она медленно шла на кухню, держа голову ровно-ровно, как будто несла на ней таз, полный воды. Ей казалось, что если она чуть наклонит голову вперед, то невыплаканные слезы хлынут ручьем. А плакать нельзя: в соседней комнате сидит свекровь, и так она сегодня весь вечер сверлит Алю своими злыми глазами. На кухне Аля выключила кипящий чайник, вынула из холодильника торт, перевязанный розовой тесемкой. С тортом в руке она зашла в дочкину комнату и сказала ей:
     — Собирайся, Машуня. Идем в гости.
     — Ура! — закричала та. — Ура! А к кому?
     — Там видно будет. Собирайся.
     Аля набрала номер Нелли Владимировны. Та оказалась дома.
     — Гостей сегодня принимаете? — спросила Аля.
     Нелли Владимировна гостей принимала.
     Аля, с дочкиной ладошкой в одной руке и тортом в другой, вышла из подъезда и решительно направилась к троллейбусной остановке, и даже не обернулась на свои окна. А если бы обернулась, то увидела бы в одном окне свекровь, а в другом — мужа, которые смотрели им вслед.
     Поздно вечером, когда сытая дочка мирно спала в спальне, Аля с Нелли Владимировной сидели на кухне за остывшим чаем и долго-долго разговаривали. Аля изливала душу и то плакала, то смеялась, рассказывая разные случаи из своей семейной жизни.
     — Он ведь совсем-совсем другой был еще недавно. А примерно год назад стал меняться. Замкнулся в себе, ничего не рассказывает. Стал пропадать по вечерам и по субботам. Где был, что делал — неизвестно. И вот теперь, всего через семь лет после свадьбы мы почти чужие. А что дальше? И ведь я стараюсь, очень стараюсь угодить ему и его матери.
     — Вот! Вот здесь и кроется твоя ошибка, — постучала указательным пальцем по столу Нелли Владимировна. — Все мы, бабы-дуры, стараемся угодить мужику и его родне. А этого делать категорически — подчеркиваю: категорически! — нельзя. Я ведь в свое время тоже на этом обожглась. Бегала со своим Васей, как курица с яйцом. Ах, Вася! Ах, Вася! А Вася мигом оборзел и — фьють — переметнулся к другой. Видала я ее потом. Добро бы молодая да красивая. Вобла сушеная! Ни рожи, ни кожи, хозяйка никакая, дура дурой. А чем взяла? Тем, что держала его под каблуком, и вертела им как хотела. А он перед ней, как собака дрессированная, по стойке стоит и в рот заглядывает. Вот в чем парадокс. Не стелись перед мужем, держи его на коротком поводке. В выходной день спи до обеда, вечером в девять часов посмотрела с дочкой «Спокойной ночи» и спать пошла. Плевать, что два таза нестиранного белья. Плевать, что на мебели пыль в палец толщиной и целая раковина грязной посуды. А ты ложись и отдыхай после работы. Он же отдыхает, а ты почему не можешь себе позволить? Он за столом сидит, бумажки передвигает, а ты физически целый день ломаешься, тем более — слабый пол. Нет, Аля, ты все же дура, послушай меня, тетку старую и пожившую, не рви из себя жилы, люби себя, лелей, тогда и муж будет любить и лелеять и свекровь зауважает. Помогать тебе начнут, купят, наконец, тебе хорошую стиральную машину, посудомоечную машину, разные кухонные комбайны, домработницу наймут, в конце концов. А то ты молча горбатишься по выходным да по ночам, они и не видят твоих трудов. Ведь домашняя работа видна только та, которая не сделана. А Сашку своего все же проучи. Заслужил.
     — Как проучить? — не поняла Аля.
     — Как-как… У нас, баб, один способ. В постель к себе не пускай и рога наставь. Сразу поймет, что теряет.
     — Нет. В постель не пустить еще куда ни шло, а рога… Я не смогу.
     — Ну и терпи дальше. Он скоро ножки свои белые об тебя начнет вытирать. Дальше — больше: узнаешь, сколько весит мужнин кулак. Хотя, этого может и не быть, все-таки интеллигенция. Но если не ты, то он точно тебе рогов понаставит. Найдет себе фифочку и долго терзаться сомнениями, как ты, не будет. Да, скорее всего, нашел уже. Сама говоришь, пропадает неизвестно где по вечерам и выходным. Опять-таки, машину продал — значит, деньги на любовницу потребовались. Это ведь жены дешево обходятся, а любовницы, они дорогие: цветы, духи, развлечения, рестораны, поездки, бирюльки всякие. Подумай над моим советом. Только шашни не на работе крути. Степаныч или Лексеич не годятся. Там, где живешь и работаешь, должно быть чисто. А пока живите с Машкой у меня, а то я одна в двухкомнатных хоромах скоро с тоски выть начну. Как сынок выучился да в столицу укатил, так и живу бобылихой. Одной хорошо какое-то время пожить, а постоянно — плохо. Поэтому, Алька, семью надо сохранить, и даже в постель с чужим мужиком лечь ради этого можно. А сейчас спать айда, скоро два часа будет, а то мы с тобой завтра так напаяем, что ни один агрегат потом не заработает.

     Аля еще долго не могла уснуть, лежа рядом с Машей. Что-то правильное было в словах Нелли Владимировны, но что-то было явно не правильно. Наконец, она вздохнула, поправила одеяло на дочке и уснула, тяжело вздыхая и ворочаясь во сне.
     Озарение пришло на следующий день на работе. Она еще раз не спеша обдумала эту мысль и решила, что эта идея очень даже своевременная. А мысль была простая, как все гениальное: чтобы выбраться из тупика, в котором она сейчас находится, надо для начала сменить фамилию. Только и всего. Недавно Аля читала в каком-то журнале про популярную писательницу, чьими бестселлерами зачитывается вся страна, что в 45 лет она очень тяжело заболела, и ее конец был практически предрешен. Тогда она решила поменять свое имя и фамилию. После этого выздоровела и стала много и успешно писать. Теперь она известная писательница, состоятельный и счастливый человек. Все очень просто. Аля поменяет фамилию на прежнюю, девичью. Ведь до того как она стала носить мужнину фамилию, в ее жизни все было просто и легко. Не было материального благополучия, конечно, но и не было ни одного человека, который бы относился к ней плохо, как не было ни одного человека, к которому бы она чувствовала неприязнь. Жизнь ее была чистая, спокойная, без терзаний и неразрешимых проблем.
     Решено — сделано. Аля написала заявление на отгул на полдня и после обеда прямиком отправилась в паспортный стол. Там она заполнила бланк на перемену фамилии, сдала его вместе с паспортом паспортистке, предварительно заплатив в соседнем банке госпошлину, и, вполне довольная собой, пошла гулять по городу. За дочкой в садик идти рано, домой она не пойдет, пока ее туда назад не позовут, сидеть в пустой квартире Нелли Владимировны скучно. Она просто погуляет, походит по магазинам, посидит на скамейке в сквере. Благо погода — чудо. День хоть и зимний, но такой солнечный, яркий, теплый. Что значит конец января: зима явно повернула на весну. Еще немного, еще чуть-чуть и весна. Любимое Алино время года. Причем особенно она любит именно начало весны, когда потемневший снег только начинает таять, когда грязь, ручьи. Но какое синее небо, какой чистый и прозрачный воздух, в котором витают флюиды счастья, радости и любви.
     Взгляд Али уткнулся в вывеску «Парикмахерская». Подумать только, она лет пять не была в парикмахерской. Да, не меньше. Последние годы ее стригла в обеденный перерыв Нина Тихомирова. Бывшая парикмахер, вынужденная уйти с этой работы по причине варикозного расширения вен, она стригла всех желающих за символическую двадцатку.
     Аля решительно потянула на себя дверь и вошла в пустое фойе парикмахерской, пропахшей запахами лосьонов, лака и всякой химии. Две скучающие парикмахерши разом оглянулись на нее. Аля повесила пальто на вешалку, прошла к ближайшему пустому креслу.
     — Что будем делать? — вежливо спросила молоденькая парикмахерша.
     — Не знаю, девушка. У меня с собой есть двести пятьдесят рублей. Делайте, что хотите, на ваше усмотрение. Поменяйте мне имидж, — Аля закрыла глаза, расслабилась, полностью доверившись девушке. А чего ей собственно терять? Муж ее давно перестал замечать. Даже если бы однажды Аля пришла домой абсолютно лысая или с фиолетовыми волосами, а вместо духов использовала уксус, он бы этого, пожалуй, и не заметил.
     Пока девушка колдовала над Алиной головой, перед ее закрытыми глазами проплывала сцена одного из первых свиданий с будущим мужем. Она видела, как бежит он к ней с охапкой полевых цветов — ее любимых! — несется к ней как на крыльях, роняя ромашки и лютики, видела его счастливые, смеющиеся глаза, его откинутые со лба от быстрого бега волосы. Ах, Саша, Саша… Любовь ушла, завяли помидоры… Она ли виновата в этом, он ли. Или это естественный жизненный процесс. Но почему так происходит? Ведь есть же супружеские пары, которые проносят свое чувство через всю жизнь. Конечно, любовь при этом качественно меняется, из пылкой страсти она превращается в понимание, уважение, сопереживание, в привязанность, когда родного человека чувствуешь, как себя, его боль ноет в тебе, его радость освещает тебя изнутри. Для Али это чувство куда ценнее пылкой влюбленности. Как Аля завидует пожилой паре, которая каждый вечер неспешно прогуливается в сквере рядом с их домом. Он — высокий седой старик, в очках и с палкой, она — худенькая маленькая старушка с абсолютно белыми волосами. Она держит его под руку, а он осторожно прижимает ее руку к себе. Она что-то щебечет ему снизу, а он внимательно слушает ее, иногда слегка улыбаясь в усы. И так трогательно по отношению друг к другу они идут, так приятно смотреть на них, так щемит сердце, что вот так она сама никогда не будет прогуливаться в старости, да и сейчас уже забыла, когда они с Сашей в последнее время гуляли вместе просто так. Любовь ушла, завяли помидоры.
     — Готово! — торжественно, с чувством гордости за проделанную работу произнесла мастер. Аля взглянула в зеркало. Да, гордиться было чем. В своем отражении, в этой красивой женщине, с открывшейся стройной шеей, с челкой, которую Аля раньше никогда не носила, с пышной шевелюрой на макушке и сходившей почти на нет на висках, Аля выглядела модной, эффектной красавицей. От души поблагодарив парикмахершу, Аля решилась на оставшиеся деньги еще и на маникюр.
     Когда она вышла из парикмахерской, то поймала себя на том, что изменилась и ее походка. Она стала от бедра, упругой и очень женственной. Жаль, что сейчас не лето, и никто не видит ее новой прически, а длинное пальто скрывает походку. Хотелось есть. Она же с утра ничего не ела. Она зашла в гастроном, где в конце располагался кафетерий. Аля пересчитала наличность — можно купить бутерброд с сыром и чай с лимоном и еще останется на буханку хлеба к ужину. Она вдруг усмехнулась. Ну, нет! Бутерброд с сыром годился для той Али, которая носила фамилию Абрамова. Для новой Али, с красивой и яркой фамилией Василькова, бутерброд не годился. Она взяла на все деньги пирожное и кофе с молоком. Как говорит все та же Нелли Владимировна, хрен ли нам, красивым бабам! Аля устроилась со своим блюдцем за дальним столиком и медленно стала есть шоколадное пирожное, запивая его кофе. На улице потемнело, пошел снег, в окно было видно, как крупные, мохнатые комья медленно опускаются с неба.
     — Разрешите присесть? — раздалось над нею.
     Она разрешила царственным взмахом ресниц, не глядя на спросившего.
     — Приятного аппетита.
     Аля кивнула, опять не взглянув на него.
     — Чудесная погода, не правда ли? — не мог угомониться ее собеседник.
     Наконец, Аля внимательно посмотрела на надоедливого соседа. Ее глаза встретились с веселыми серыми глазами, принадлежавшими мужчине средних лет с открытым приятным лицом. Казалось, он с интересом ожидал, когда же лопнет ее терпение. Наверняка, какой-нибудь психолог или психотерапевт, любящий проводить свои психические опыты над людьми и внимательно и хладнокровно изучать их реакцию на свои занудства. Ну, нет, такого удовольствия Аля ему не доставит. Она медленно и холодно кинула на него взгляд сверху вниз, потом снизу вверх и усмехнулась ему прямо в лицо.
     — Нормальная погода. Приятного аппетита. Будьте здоровы, — она отодвинула пустой стакан и блюдце, встала и, перекинув ремешок сумки через плечо, величавой походкой направилась к выходу. На улице она подставила лицо холодным, мокрым хлопьям, которые его мгновенно облепили, засмеялась, вытерла лицо варежкой и пошла к остановке. Пора было в детский сад, забирать Машуню. В троллейбусной тесноте толпа оттеснила ее назад и до упора прижала ее к какому-то дядьке.
     — Извините, — дежурно буркнула она.
     — Ничего-ничего. Очень даже приятно, — весело ответил он, и Алины глаза встретились со смеющимися серыми.
     — Опять вы? — изумилась она.
     — А вы не рады?
     — Рада…- пожала она плечами.
     — Оно и видно! — захохотал дядька, обращая на себя внимание тесно стоящих соседей. — Куда мы едем?
     — Вы — не знаю, куда, а я в детсад за дочкой.
     — Замечательно, — обрадовался он, — сто лет не был в детском саду.

     …Машунька увидела их в окно и замахала ладошкой. Пока они поднялись в группу на втором этаже, она, уже одетая, ждала около двери. «До свидания, Анна Петровна!» — крикнула воспитательнице, выглянувшей из группы, и с разбегу уткнулась в мамино пальто.
     Они шли втроем: в середине Маша, по бокам Аля и Андрей Егорович, как звали нового знакомого, держали ее за руки. «Посмотреть со стороны — примерная семья», — подумалось Але.
     — А как у тебя горлышко, не болит? — внезапно спросил Андрей Егорович у Маши
     — Вовсе нет, — подняла на него удивленные фиалковые глаза девочка.
     — Как тогда насчет того, чтобы заглянуть вон в то кафе-мороженое?
     — Ура! — закричала Маша, — Ура! Хочу фруктовый лед! И еще шарики цветные в тарелочке! С сиропом! Еще хочу мороженное «Nestle»! И кока-колу! И еще пломбир!
     — Короче, ангина нам обеспечена, — заключил Андрей Егорович, и, подхватив Машку под мышки, внес ее на крыльцо кафе. Але оставалось только пойти следом. Он усадил их за свободный столик, а сам направился к стойке делать заказ.
     — Мам, кто это? — шепотом спросила дочка.
     — Товарищ по работе, — соврала Аля.
     — Он тобой интересуется, да? А как же папа?
     Господи, до чего современные детки сообразительные, просто жуть. В неполные шесть лет от них ничего не скроешь.
     — Просто он мой должник. Помнишь, я вязала жилет? Это он меня попросил. Вот теперь за это он решил нас накормить.
     Жилет Аля связала для Саши, но тот сказал, что ему жилет не нужен, и Аля отдала его Нине Тихомировой для ее сына.
     Когда Андрей Егорович вернулся с подносом, заставленным мороженым, кока-колой, фруктами и соком, Маша неожиданно заявила:
     — Хитрый вы, дядя Андрей, хотите мороженым отделаться. Мама две недели по ночам жилет вязала. Так что с вас еще кино.
     — Какое еще кино? Маша, что ты болтаешь?
     — Как какое? Обыкновенное. Которое в кинотеатре показывают.
     — Ребенок абсолютно прав, — безапелляционно заявил Андрей Егорович, — в кино надо сходить непременно. Но на вечерний сеанс девочек не пускают. Поэтому в кино пойдем в субботу днем. Годится?
     — Годится. Дядя Андрей, налей мне колу.

     …Когда Аля с Машей поздно вечером вернулись, Нелли Владимировна встретила их словами:
     — А я уж думала вы домой отправились. Ну, думаю, не устояла Аля. «Не вынесла душа поэта».
     — Домой я вернусь, когда за мной приедут на белом лимузине. И завялят цветами. И попросят прощения. И будут на коленях слезно умолять. Никак не раньше.
     — Ай молодец, девка! — всплеснула руками хозяйка. — Молодец! Так держать!
     — Мы в кафе ели мороженное с дядей Андреем. Потом гуляли долго в парке. Мы с ним послезавтра в кино пойдем, — вмешалась в разговор Машка. — Он такой добрый. Мам, свяжи ему еще чего-нибудь. Носки, что ли. — И Машка поскакала на одной ноге в зал, смотреть по видику мультики.
     — Что еще за дядя Андрей? Ну-ка, айда на кухню чаевничать, все и расскажешь…
     На следующий день была пятница. Последний рабочий день в неделе. Последний январский день года. День рождения Тоньки Новиковой из их бригады. По этому поводу в обеденный перерыв все собрались в женской раздевалке, закрыли дверь на крючок, быстренько вытащили из шкафа бутерброды, выложили из баночек салаты, соленые огурцы. Разлили по стаканам водку, отдельно для Али и виновницы торжества — домашнее вино: Аля и Тоня водку не пили.
     — Ну, дорогая именинница, пьем за тебя, — громогласно объявила бригадирша, — Возраст у тебя наступил интересный. Тридцать три года — возраст Христа. Для бабы самый расцвет. Вот и цвети, дорогая Антонина нам на радость, всем на зависть. Пусть у тебя все ладится на работе, но самое главное — чтобы все было хорошо дома. Дом и семья — это для женщины святое. Все остальное можно пережить, если дома мир и счастье. Пусть дети тебя радуют, пусть муж тебя любит. И дай бог тебе хорошего любовника.
     Все засмеялись. И именинница тоже:
     — А на фига мне любовник! Мой Гриша любому любовнику фору даст. Денег бы чуток побольше, и жить можно! Давайте, девки, пейте за меня, за хорошую, и на закуску нажимайте. Холодец попробуйте, Гриша его сам делал. И пирожки ешьте, мои фирменные, слоеные с капустой.
     «Девок» уговаривать долго не надо было. Все выпили и накинулись на закуску. В дверь раздевалки кто-то постучал. Все замерли. Стук повторился.
     — Какого рожна. Лексеич, что ли, проверяет? — Нелли Владимировна подошла к двери и чуть приоткрыла ее. Кто-то за дверью тихо спросил ее о чем-то. Она кивнула и, обернувшись к примолкнувшим женщинам, сказала Але:
     — Выйди. Благоверный явился.
     Саша стоял в коридоре, прислонившись к стене плечом. Але показалось, что он осунулся. Сердце кольнуло. Но она тут же напомнила себе, что он-то ее не жалеет.
     — Что случилось, Саша?
     — Это я тебя хочу спросить, Аля. Что случилось? Почему ты внезапно ушла? Где сейчас с Машкой обитаете?
     — Мы живем пока у Нелли Владимировны. У нас с Машей все в порядке. Домой, Саша, я пока не вернусь. Может быть, совсем не вернусь. Еще не знаю. А почему, ты, я думаю, знаешь сам. Ты очень изменился ко мне. Видимо, разлюбил. Ты не замечал меня последнее время, не хотел со мной разговаривать, стал груб. Я не хочу так жить. На развод я пока не подала. Это серьезный шаг и его надо тщательно обдумать. Я еще не готова его сделать. Завтра я зайду за вещами для себя и Маши. До свидания, Саша. Да, я тебе не сказала, я поменяла свою фамилию на прежнюю. Маше фамилию я менять не буду… Ты не болеешь? Вид у тебя неважный.
     — Странно, что тебя это интересует. Со мной все в порядке. Я хочу увидеть Машу.
     — Вот завтра и увидишь. Мы с ней зайдем часа в три, — Аля повернулась и зашла в раздевалку. Дверь за собой она закрыла на крючок. Вот так, мой дорогой. Любовь ушла, завяли помидоры. На сердце скребли кошки. Хотелось плакать.

     Сразу после обеда в цехе состоялось небольшое собрание. Начальник цеха Дмитрий Алексеевич доложил, что в связи с тем, что их цех вышел в передовики по результатам прошлого года, выполнил и перевыполнил план, директор завода объявляет им благодарность и нескольким самым лучшим работникам вручается премия в размере две тысячи рублей с занесением благодарности в личное дело. Он стал зачитывать список, и первой по алфавиту, еще по прежней фамилии, шла Аля Абрамова. Она от неожиданности растерялась, и Зинке пришлось пихнуть ее в спину, чтобы она под аплодисменты подруг пошла к начальнику за белым конвертом. Он тепло улыбнулся ей, пожал руку и даже поцеловал в щеку, смутив ее окончательно. Вечером после садика они с Машей решили купить себе что-нибудь на неожиданно свалившиеся деньги. В универмаге в отделе игрушек купили Маше смешного зеленого слоника — она была большой любительницей мягких игрушек; а в отделе бытовой техники Аля приглядела себе фен. Ей давно хотелось иметь такой, чтобы можно было в любое время быстренько привести в порядок голову. Когда она оплачивала покупку в кассе, неожиданно к ним с Машей подошел менеджер — улыбчивый молодой человек, в черных брюках, белоснежной рубашке и черном галстуке. Он остановил их и громко, обращая внимание присутствующих, сказал:
     — Внимание! Сегодня у нас особый день, а это у нас, — он указал на Алю, — особый покупатель. Это стотысячный покупатель нашего отдела со времени его открытия!
     Все присутствующие вслед за менеджером зааплодировали. А он, дождавшись тишины, продолжил:
     — От всей души от себя лично, от всего коллектива продавцов нашего универмага и по поручению администрации я поздравляю вас и нас с этим приятным событием. А вам, — он взглянул на Алю, — мы вручаем памятный подарок — микроволновую печь, и надеемся в дальнейшем часто видеть вас среди наших покупателей.
     Две тоненькие девушки в черных мини-юбках и белых блузках вынесли большую, явно тяжелую коробку, обвязанную красной блестящей лентой, собранной сверху в огромную розу. Невесть откуда взявшийся корреспондент защелкал фотоаппаратом со вспышкой. Он записал Алину фамилию, место работы и сказал, что ее фото будет напечатано в местной газете в следующем номере. Аля, с помощью Маши, еле дотащила тяжелую коробку до остановки. Вечером Нелли Владимировна, заедая чай теплыми, подогретыми в новенькой микроволновке булочками, разглагольствовала на кухне, покачивая головой:
     — Да, Алька, подфартило тебе сегодня. Премия — раз, микроволновка — два. Да еще вчера кавалера щедрого себе нашла. Вот поперло-то человеку! Вот поперло! А всего лишь — фамилию поменяла. Как все просто, оказывается. Тоже, что ли, фамилию поменять? — она подперла щеку рукой и задумалась. — Нет, мне моя девичья фамилия не нравится. Митрофанова…Черт знает что, а не фамилия. Гордеева куда лучше звучит. Я лучше себе совсем другую фамилию возьму, например, Лебединская или Засулич-Ковалевская. Может, тогда сынок вернется ко мне жить. А то я одна маюсь в двухкомнатных хоромах, а он там чужие углы снимает. Как думаешь, Алька?
     Аля не ответила. Она думала совсем о другом. Конечно, премия, микроволновка и внимание интересного мужчины — вещи приятные, но какие же это пустяки по сравнению с ее главной потерей — внимания и любви мужа. Вернет ли новая фамилия ей мужа, вот вопрос. Ради микроволновки не стоило ее менять.
     Следующий день был суббота. Самый любимый их с Машей день недели. Можно вволю поспать. Можно понежиться в постели, поболтать о том о сем, помечтать вслух о том, как когда-нибудь, когда у них будет много денег, они поедут на море, как будут греться на горячем песке, прыгать в огромные волны, собирать ракушки и ловить крабов.
     — Мам, а ты живых дельфинов когда-нибудь видела?
     — Откуда, доча. Я ведь, как и ты, на море не была ни разу. Папа все обещал, да так и не получилось. В первый год после свадьбы мы с ним съездили в дом отдыха на Волге. Потом ты родилась, и стало совсем не до моря. А потом папа уже и не заговаривал об этом. Сегодня, кстати, где-нибудь часа в три нам с тобой надо будет зайти к бабушке и папе за нашими вещами. А то нам с тобой ходить не в чем.
     — А мы там уже не будем жить? Никогда?
     — Не знаю, — вздохнула Аля, — я еще сама ничего не знаю. Поживем — увидим. Вставай. Пойдем звать тетю Нелли пить чай с овсяным печеньем.
     Когда они расправились с чаем, зазвонил телефон. Нелли Владимировна бросилась к телефону, она ждала звонка от сына из Москвы.
     — Аля, тебя. Ухажер твой звонит. Чем-то с утра доволен.
     Звонил Андрей Егорович. Голос его был действительно радостным. Он пожелал ей доброго утра. Спросил, не приболела ли Машенька после ударной дозы мороженого, принятой накануне, и напомнил, что они идут сегодня в кино.
     — А может, не надо в кино, — нерешительно сказала Аля.
     — Надо, Федя. Надо! Жду вас через час около кинотеатра «Радуга». Билеты я уже взял, — и он повесил трубку.
     — Дядя Андрей нас в кино пригласил, да? — догадалась сообразительная Машка, — Давай, мам, скорее собираться. — И она побежала искать свои колготки.
     Он встретил их около кинотеатра. И опять все было замечательно. Они смотрели какой то пустой и в меру смешной голливудский фильм. Машка громко хохотала, жуя чипсы вперемежку со сладким попкорном и запивая этот винегрет фантой. Андрей Егорович вторил ей жизнерадостным басом, сидя по другую сторону от Али. Она смотрела на экран, но мысли были далеко-далеко. Ей вспомнилось, как, еще женихом и невестой, они с Сашей тоже сидели вот так в кинотеатре, но и тогда она ничего не видела перед собой. Его рука твердо и ласково сжимала Алину ладонь, только пальцы его иногда подрагивали, и эта дрожь отзывалась во всем ее теле сладкой волной, заполняя ее всю без остатка.
     Ей стало очень грустно и одиноко. Ах, Саша, Саша. Ее первая и единственная любовь. Что случилось? Быть может, виновата именно она, Аля. Да, скорее всего. Не сумела сохранить любовь. То есть она-то ее сохранила в своем сердце, но не сумела сделать так, чтобы и в сердце мужа любовь не остыла, не превратилась в холодный камень. Ах, Саша, Саша. Аля глубоко вздохнула. Андрей Егорович взглянул на нее в темноте, но ничего не шепнул и не попытался взять ее за руку, за что Аля была ему глубоко благодарна. Наверное, он очень хороший и чуткий человек.
     После окончания фильма, они зашли в соседний скверик. Машка вприпрыжку бежала впереди, а они медленно побрели за ней по аллее.
     — Славное у нее имя — Маша, — нарушил молчание Андрей Егорович.
     — Я назвала ее так в честь моей мамы. Муж был против. Он вообще хотел мальчика, и поэтому когда родилась дочь, у него не было заготовлено для нее имени. Но он долго не думал и сказал, что ее надо назвать Ингой. Свекровь его поддержала. А я была категорически против. У меня вообще все имена ассоциируются с чем-нибудь. Вот, например, Ольга — холодная ледяная глыба, а Оленька — пушистый белый котенок. Или: Александр — ярко-красная строгая единица в дневнике, а Саша — теплая домашняя кофта, которая давно вытерлась на локтях и пора бы ее выбросить, но жалко, потому, что привыкла к ней и стала она за долгие годы носки родной и близкой. Инга у меня ассоциируется с криком чаек. Помните, как противно и визгливо они кричат? — Инга, Инга, Инга… Я не захотела, чтобы мою единственную доченьку-лапушку звали эти визгливым криком. Да и как ласково уменьшительно звать дитя, названное таким кошмарным именем — Ингуся? То ли дело — Маша. В зависимости от обстоятельств и настроения я называю ее Машуня, Маняша, Марьяша, Маша, Машенька, Маруся, Мария. Возможно, это было первой причиной, из-за чего у нас с мужем и со свекровью пошла трещинка непонимания. А раз появившись, она, согласно закону развития и прогресса, стала медленно, но верно увеличиваться. И вот результат — мы с мужем практически чужие люди, и если бы не Маша, то и не было бы причины нам когда-нибудь встретиться.
     — Но вы продолжаете его любить, — он не спросил, а сказал утвердительно. Аля взглянула на него и ничего не сказала.
     Когда они вышли из сквера, Аля взяла за ручку Машу и собралась идти на троллейбусную остановку, но Андрей Егорович, подхватив ее под локоток, повел совсем в другую сторону.
     — Милости прошу к нашему шалашу, — он распахнул перед ней и Машей дверцу шикарной серебристой иномарки.
     — Это ваша, дядя Андрей? — Машка широко распахнутыми глазами глядела на роскошную машину. В такой ей никогда не приходилось ездить. Нет, определенно дядя Андрей нравился ей все больше и больше.
     — Ура, — сказала она шепотом, — Мам, поехали, а? — И она дернула маму за рукав, боясь, что та откажется.
     Машина плавно сорвалась с места. Маша прилипла носом к стеклу. Из окна машины город смотрелся почему-то совсем иначе, чем из окна троллейбуса. Какой сегодня удачный день. В кино сходила, вкуснятины наелась, теперь в такой красивой машине едет. Непонятно только, почему мама невеселая.
     А дядя Андрей долго катал их по городу, показывая места, в которых они даже и не бывали никогда, и очень интересно рассказывал про эти места. Даже мама немного развеселилась. Наконец, она попросила, чтобы он подвез их поближе к их дому, но высадил из машины в соседнем дворе. Они попрощались с дядей Андреем и пошли туда, где стоит их дом, где ждет их папа и бабуля.
     — Папка! — кинулась она к нему, едва переступив порог квартиры, — Папка! Мы с мамой сейчас на такой красивой машине к тебе приехали, жалко, что ты не видел. Нас дядя Андрей привез.
     Аля с досадой закусила губу. Дурочка, как же она не догадалась предупредить дочь. Хотя, скажите на милость, как можно объяснить малышке, что она должна что-то скрыть от папы и бабули. Учить врать? Тогда потом нечего пенять, что она стала обманывать и маму. А доча тараторила, ей надо было так много рассказать отцу: и про то, как дядя Андрей их кормил мороженым и поил колой, и про то, что они сегодня ходили с ним в кино, и как они гуляли, и как долго катались в его замечательной машине. Отец внимательно слушал дочку, глаза его все больше темнели, а лицо, наоборот, бледнело. Хорошо еще, что свекрови дома не было. Аля, не дослушав Машу, пошла в комнату собирать свои и дочкины вещи. Да, и не забыть бы документы: свидетельства о рождении, страховые полиса, что там еще?
     Вскоре в комнату вошел Саша. Аля чувствовала спиной его присутствие. Он молчал. Только бы не стал закатывать скандал при Маше. Сейчас начнется: не успела от меня уйти и уже какой-то дядя Андрей, прогулки, машины, короче, дрянь же ты, моя дорогая, змею на груди пригрел и прочее, прочее. Аля твердо решила не поддаваться на провокацию. Пусть кричит, сколько хочет, она не будет отвечать ему тем же. Просто молча уйдет навсегда с гордо поднятой головой, ведь она теперь не Абрамова, а Василькова. Но Саша продолжал хранить молчание. Наконец, после долгой паузы, когда у Али уже скулы свело от плотно сомкнутых губ, он вдруг произнес тихо:
     — А ты красивая стала.
     Аля от неожиданности уронила Машиного плюшевого мишку, которого держала в руках. Она подняла глаза, и они встретились с Сашиными. И такая в них была тоска, такая боль, что ее захлестнула волна нежности и жалости к нему.
     — Ты болен? Что случилось?
     — Случилось то, что я потерял самое дорогое, что у меня было. Тебя. Прости меня, Алечка, я был такой свиньей. Нет-нет, — быстро перебил он ее, видя, что она хочет ему что-то сказать, — я понимаю, что мне уже никогда не вернуть тебя и твою любовь. Ты, конечно же, достойна гораздо лучшего, чем я смог дать тебе. Я от всей души желаю тебе счастья. Просто не держи на меня зла. Прости меня. Я полный дурак.
     Внезапно, он быстро подошел к ней, взял ее за плечи и решительно заговорил:
     — Нет, Аля, я не то говорю. То есть то, но не все. Я не хочу тебя терять. Я хочу жить с тобой и Машкой одной семьей. Я тебе не говорил, я вступил в товарищество собственников жилья, строю нам квартиру в новом микрорайоне. Я же вижу, что вы с матерью не ладите, то есть она тебя совсем сживает, вот и решил, что мы должны жить отдельно. Все деньги туда бухнул, пришлось даже машину и гараж продать, осталось только два взноса заплатить. Вот и психовал последний год с этим строительством, извелся весь: какие батареи установить, какую сантехнику, где денег перезанять. Приходится браться за любую подработку, калымлю по вечером и по субботам все на той же стройке, кредит взял в банке. Виноват, надо было сразу тебе все рассказать, но мне хотелось вам с Машей сюрприз сделать. Потерпи немного, летом в новую квартиру переедем, ну, самое позднее, к следующей зиме, а к маме будем в гости ходить. Я не отпущу тебя, Аля, мое единственное солнце, — он обнял ее и прижал к себе, — не отдам тебя никаким дядям Андреям.
     Аля, зажмурив глаза, уткнулась ему в плечо. Господи, он просто устал, измучился с этой стройкой. И по субботам он там пропадал. Все так просто объяснилось, а она-то, дуреха, напридумывала себе страсти-мордасти. Скоро у них будет своя квартира! Своя собственная квартира! Даже не вериться, что такое может быть. А она-то, она… Чуть было не разрушила свое счастье своими же руками.
     — Ура! — закричала вбежавшая в комнату Машка. — Ура! Мы опять будем жить вместе с папой! Ура!!!

Деревенская история

     Эта незамысловатая история произошла в прошлом году. В конце июня — начале июля. Это даже не история, а скорее зарисовка с натуры, которая, впрочем, наводит на некоторые размышления.
     Начну с того, что с Кирой — это моя подруга — мы регулярно переписываемся вот уже почти двадцать лет. В мой первый отпуск, который я честно заслужила, отработав больше года на заводе как молодой специалист, я решила поехать по турпутевке от профсоюза на Северный Кавказ. Хотя был ноябрь — далеко не лучший месяц года, но, видимо, оттого, что в нашу группу подобрались молодые и веселые парни и девчонки со всех уголков тогда еще необъятного Советского Союза, было нам очень весело и три недели пролетели как три дня. Кавказ в то время был мирным, цветущим гостеприимным краем, в котором не было еще и намека на грядущие военные конфликты. Вот тогда я и познакомилась с Кирой, длинноногой симпатичной девушкой из Москвы. С тех пор утекло много воды, мы обе вышли замуж, заимели детей, но переписка наша продолжается до сих пор.
     Последнее Кирино письмо было написано явно в истерическом состоянии. Из ее написанных вкривь и вкось от переполнявших ее эмоций строчек следовало, что Кира просто уже не знает, куда отправить на летний отдых свою единственную доченьку Аллочку.
     «Совсем оборзела! В Америку ей, видите ли, уже неинтересно, в Англии она была, и ей там не понравилось, Сингапур и Таиланд — для нее пройденные этапы. Багамские и Канарские острова с их пляжами наводят на нее скуку. В Турции и Египте ей делать нечего. Испания — пресно. Африка — слишком остро. Греция — горчит. И так далее, и тому подобное. Девке восемнадцать лет и ей уже, видите ли, все приелось. Да если бы нам с тобой в восемнадцать наших лет предложили хотя бы на несколько дней в Венгрию или Польшу поехать, мы же с ума сошли бы от счастья! А эта штучка…» И в таком роде еще две страницы как вопль души.
     Надо сказать, что Кира в свое время весьма удачно вышла замуж и, судя по ее письмам, ей неведомо такое понятие, как «материальные затруднения». (Что, к слову сказать, слишком хорошо ведомо мне.) Вот и дочурку свою каждое лето с младенчества она таскала по разным заграничным вояжам и исполняла все ее малейшие прихоти и желания. Однако в жизни все имеет оборотную сторону медали. Как оказалось, Аллочка к восемнадцати годам совсем как Онегин или Печорин пресытилась жизнью, и теперь крайне трудно, практически невозможно ее чем-нибудь удивить или порадовать. В общем, богатые тоже плачут. Мне бы их проблемы, честно говоря.
     Немного поразмыслив, я в тот же день написала Кире ответ, в котором дала ей несколько ироничный совет в том духе, что если Аллу уже не удивить никакими чудесами цивилизации, то можно попытаться поступить от противного, то есть удивить ее чудесами нецивилизации. То бишь отправить ее в какую-нибудь экспедицию в непроходимые джунгли или тайгу, где нет и намека на бытовые удобства, или хотя бы прислать ее к нам в гости. Я, например, со своими сыновьями как раз вскоре собираюсь поехать на три недели в отпуск в деревню к свекрови. Это я так пошутила. Как оказалось, шутку мою не поняли, и через несколько дней после того, как я отправила письмо, в нашей квартире раздался междугородний звонок и бодрый, хорошо поставленный голос Киры как о решенном вопросе сообщил, что завтра Аллочка выезжает в Чебоксары московским поездом. «Вагон номер 4, место 5. Все ей необходимое она везет с собой. Пусть хлебнет деревенской экзотики вволю, может, спеси поубавится. Ты ее легко узнаешь — моя копия в молодости».
     Положив трубку, я уныло подумала: хотела, как лучше — получилось, как всегда. Что я буду делать с этой принцессой? И мне отдых будет не отдых, и ей мýка. А впрочем, почему, собственно говоря, я должна ублажать пресытившуюся взбалмошную девчонку? Вы хотите экзотики, мадемуазель? Будет вам экзотика! Накушаетесь полной ложкой! Ничего, долго лицезреть нам ее не придется. Максимум два дня и неженка-девица умотает в столицу. Ха! Туда ей и дорога.
     …Аллу мы встретили почетным эскортом: во главе встречающей делегации была я, потом мой старший сын Андрей, ровесник Аллы, и младший сынок Максим. Едва поезд остановился, аккурат перед нами четвертым вагоном, и проводница открыла дверь вагона, как первой оттуда выпорхнула Алла. Я ее мгновенно узнала: Кира не соврала, дочка ее оказалась вылитой мамой двадцатилетней давности, разве что ноги чуть длиннее да талия потоньше. Я ожидала увидеть размалеванную девицу с недовольным выражением на физиономии, но первое впечатление Алла произвела на нас приятное — милая улыбчивая девушка, в которой не наблюдалось ни барских замашек, ни намека на некое превосходство.
     В общем, уже на следующий день рейсовый автобус вез нас в райцентр с названием Канаш, в котором нам предстояло сделать пересадку, чтобы проехать еще с полчаса на другом автобусе, потом восемь километров пешим ходом — и вот она, наша чувашская деревенька под названием Хоруй, что находится в Урмарском районе.
     Пока ехали до Канаша, Алла держалась вполне спокойно, тем более что автобус нам подали «Икарус», что случается не так уж часто. Но когда мы в Канаше пересаживались во второй автобус, тонко нарисованные бровки Аллочки недоуменно взлетели при виде старенького пыльного ПАЗика неопределенного цвета и возраста. Несколько раз чихнув и крякнув, ПАЗик все же, к моему неподдельному восхищению, завелся и, жалобно дребезжа и грозя на ходу окончательно развалиться, все-таки доставил нас до конечного пункта, преодолев 20 километров за каких-нибудь 50 минут. Когда до Аллочки дошло, что это еще не конец ее мытарствам, и ей предстоит целый час с лишним ходьбы по проселочной пыльной дороге под палящим солнцем, ее глаза и рот округлились.
     — Восемь километров?! Пешком?! Это немыслимо!!!
     — Почему же? — спокойно возразила я, — когда Андрею было лет семь, а Максу пять, они и то самостоятельно осиливали это расстояние без всяких капризов.
     Алле оставалось только горестно вздохнуть, перекинуть через плечо свою дорожную сумку, и мы тронулись в путь. Впрочем, она скоро забыла о своих горестях, так как ее поразили бескрайние поля, чередующиеся с лесочками. В полный восторг ее привело ромашковое поле, порхающие бабочки и мотыльки, прыгающие под ногами кузнечики, чей стрекот стоял вокруг.
     — Это кто так хорошо поет? — спросила она меня, вертя головой в поисках источника пения.
     — Жаворонок. Вон он, над полем, — я указала на едва заметную точку.
     — Такой маленький! И так громко поет, что даже здесь слышно. Славный малыш.
     — А это что? — поинтересовалась она через минуту, показывая мне сорванный колос.
     — Овес.
     — Какой овес? Тот самый, который «Геркулес» и овсяное печенье?
     — Тот самый.
     — Не может быть, — Алла остановилась и долго рассматривала колос, а Андрей ей пояснял, каким образом зерна превращаются в овсяные хлопья. Но я видела, как трудно ей было постигнуть, что геркулесовые хлопья вот так запросто растут на поле.
     — А эта плантация чья?
     — Это не плантация, а просто колхозное поле.
     — А где охрана? И почему нет никакого ограждения?
     Я представила себе картину: все здешние поля обнесены крепкими заборами с колючей проволокой поверху, с кованными воротами, закрывающимися на засов, а по периметру ходят бравые вооруженные омоновцы с натасканными овчарками, охраняя овес и пшеницу, — и хмыкнула.
     Еще больше ее почему-то поразило гороховое поле. Потом на нашем пути встретились поле ржи и поле пшеницы, и каждый раз мои сыновья объясняли Алле что такое здесь растет и как из этого получаются хлеб и булки. Не думаю, чтобы Алла не знала до сих пор, что из колосьев пшеницы делают муку, из которой потом пекут плюшки и сдобные булочки — она производила впечатление эрудированной и начитанной девушки. Но одно дело знать это теоретически, и совсем другое дело, как оказалось, увидеть это наяву, посмотреть своими глазами и потрогать своими руками. Из васильков, сорванных во ржи, Алла на ходу довольно ловко соорудила венок, нацепила его на голову, что очень шло к ее голубым глазам. В общем, к тому времени, когда показалась околица нашей деревни, Алла капитально пополнила копилку своих знаний о природе средней полосы России.

     Когда мы наконец добрались до нашего дома, на ее вопрос: «Можно мне принять ванну с дороги?», моя свекровь Галина Петровна, бывшая деревенская учительница, а ныне пенсионерка, не моргнув глазом, ответила: «Отчего же нет? Можно и ванну», — и повела Аллочку в огород, где у нее всегда наготове стоит полная деревянная бочка для полива капусты и лука.
     — Вот тебе, милая, ванна. Вот полотенце. Ополоснись.
     На Аллочкино расстроенное личико было больно смотреть. Впрочем, надо отдать ей должное: она молча умылась, полила запылившиеся ноги ковшом из бочки, насухо вытерлась. Все это она проделала с видом мученика, который решил стойко переносить все выпавшие на его долю невзгоды.
     Потом мы обедали.
     — Спасибо, Галина Петровна. Очень вкусно. Ваш суп с клецками выше всяких похвал.
     — Этот суп — чувашское блюдо, называется «щемах яшка».
     — Щемах яшка? Здорово! Мне очень понравился щемах яшка.
     Надо сказать, что Алле вообще пришлась по вкусу чувашская кухня. Она в последующие дни с удовольствием ела и какай-щýрпи, и кукăль, и пашалу, пила айран. Но больше всего ей понравились пироги с разнообразными начинками, по части которых моя свекровь большой специалист.
     Так мы и начали постепенно приучать Аллочку к деревенской жизни. Но она еще долго поражала нас тем, что пыталась, например, отыскать в лесу, куда мы ходили за земляникой и лесной клубникой, биотуалет. Или, очень устав после сбора ягод, когда надо было еще километра три идти из леса до деревни, она пыталась по мобильнику вызвать в лес такси. Иногда она производила впечатление туземца, неожиданным образом попавшего в мегаполис. Именно так, а не наоборот. Ведь надо быть очень наивным человеком, чтобы думать, что дрова и угли для шашлыка здесь покупают в деревенском супермаркете, и удивляться, почему местные несушки сносят яйца без указания на них даты изготовления. Зато ее восторгу не было предела, когда мои мальчишки сводили ее на рыбалку к местному пруду и она — сама! — поймала на самодельную удочку пескарика размером с детский мизинчик. Ей очень понравилось парное молоко, и она с кружкой в руках терпеливо стояла рядом с Галиной Петровной, когда та, погладив Буренку по боку и обмыв вымя, начинала вечернюю дойку.
     В общем и целом Аллочке понравилась деревенская жизнь, единственное, чего она панически боялась, так это гусей. Завидев гусиную стаю, она обходила ее чуть ли не за километр, но однажды гусак, вытянув шею и растопырив крылья, с шипеньем бежал за ней, и об этом мгновенно узнала вся деревня по отчаянному Алкиному визгу, а местные ребятишки еще долго подсмеивались над «московской майрой», улепетывающей со всех ног от гуся.
     Был случай и посерьезнее, когда несколько деревенских ребятишек, мои сыновья и Алла отправились в большой лес за земляникой и Алла, как она сама потом рассказывала нос к носу встретилась с гадюкой. По ее словам выходило, что гадюка эта была соразмерна с анакондой — не менее двадцати метров в длину и толщиной с хорошее бревно. Издав вопль, от которого, как рассказывал Андрей, бедная змея тут же сдохла от инфаркта, а близстоящие деревья повалились на землю, как в эпицентре падения Тунгусского метеорита, Алла, бросив бидон и обезумев от страха, пулей помчалась в неизвестном направлении и неслась так с полчаса, пока из сил не выбилась.
     — Как же вы ее потом нашли? — удивилась я.
     — Элементарно, Ватсон. Мы просто шли по ее следам. То есть по снесенным ею кустам, поваленным деревьям и трупам раздавленных ею змей, — спокойно пояснил сын. — Кстати, можешь передать всем местным теткам, что теперь они могут безбоязненно в этот лес ходить, так как после выдающегося Алкиного ора в нем все змеи, мыши и прочая живность сдохли окончательно и бесповоротно. Хотя, честно говоря, я думаю, что она увидела простого маленького ужонка.
     В общем, если можно было бы поставить рядом Аллочку в первый день ее приезда в деревню и Аллочку, какою она стала через три недели, то между ними можно было бы заметить только отдаленное сходство. Первая из них — холеная беленькая девушка с тщательным макияжем и длиннющими голубыми ногтями, в мини, с удивленным выражением лица по поводу всего происходящего вокруг. И вторая — загорелая, в шортах, босая, без следов косметики, на рассвете выгоняющая Буренку в стадо или пропалывающая грядку с луком, или довольно ловко окучивающая мотыгой картофельные ряды.
     Алла с помощью новых деревенских приятелей выучила порядочно чувашских слов, и было забавно слушать, когда она бегло говорила с ними на этой чудовищной русско-чувашской смеси: «Ты, Виталька, совсем ухмах, что веришь Ванюку. Он же суеще, манса кайре, что ли, как он энерхи тебя обманул». Или: «Пойдемте в вармана собирать щирла».
     Когда наступил день отъезда, Аллочка расставалась с новыми друзьями и бабой Галей со слезами на глазах.

     А недавно, буквально пару дней назад, я получила очередное письмо от Киры. Среди прочих новостей она писала о том, что решила было этим летом отправить Аллочку в круиз по Средиземному морю или хотя бы на Кипр, но та уперлась как бык и ни в какую. Хочу, говорит, в Хоруй, и точка. Это, говорит, самое лучшее место в мире для отдыха. Там, говорит, так здорово! И еще, говорит, соскучилась по Андрею, Максимке, бабе Гале и по какому-то Щемахяшке. Ты не возражаешь, если она опять к вам приедет хотя бы на недельку-другую? И объясни мне, пожалуйста, кто такие Щемардапа Кукли (это пирог с яйцами) и Айран? Алка говорит, что просто без ума от них. Как думаешь, им можно доверять?..

Долг

     Раздалась трель дверного звонка. Супруги Сидоровы переглянулись. Не так уж часто в последние годы к ним приходили гости. Дети давно выросли, разъехались по другим городам. Друзья постарели, стали тяжелы на подъем. Родственники, кто помоложе, заняты работой и семьями, кто постарше — тоже больше сидят по своим конурам.
     Иван Иваныч не без усилия встал с дивана, еще давал себя знать недолеченный радикулит, и пошел открывать.
     — Спроси, кто там, — напомнила вслед жена. Они стали осторожничать после недавнего ограбления соседа-пенсионера, проживающего этажом ниже. Грабители, пара молодых людей в масках, ворвались к нему среди бела дня, когда ничего не подозревающий сосед доверчиво открыл им дверь. Улов грабителей оказался невелик — две тысячи рублей, оставшихся от недавно полученной пенсии, да набор мельхиоровых ложек. Но обширный инфаркт в результате полученного стресса сосед схлопотал. Что интересно, «скорую» вызвали сами грабители, уходя из квартиры. Что неинтересно, грабителей наша доблестная милиция так и не обнаружила. Сидоровы не боялись, что их ограбят. Грабить было нечего. Они боялись людского зла, так как были людьми довольно пожилыми и, следовательно, совершенно беззащитными перед человеческой злобой и бессовестностью.
     — Кто там? — осторожно спросил Иван Иванович.
     — Свои, — ответил мужской голос, который Иван Иванович не узнал. Но слово «свои» сработало, и Иван Иванович дверь открыл. За дверью стоял незнакомый мужчина лет сорока.
     — Вам кого? — поинтересовался Иван Иванович.
     — Мне бы Сидоровых. Анну Петровну и Ивана Ивановича.
     — Входите, — распахнул дверь хозяин.
     Мужчина вошел.
     — Проходите в комнату, — предложил Иван Иванович.
     Мужчина снял кожаную куртку, повесил ее на крючок. Снял ботинки и поставил их аккуратно, носок к носку, под курткой.
     — Разрешите представиться. Сергей Андреевич Дядюра. Я приехал из Тюмени. Коллега и приятель вашего племянника Ильина Виктора.
     — Вы от Витюши! — всплеснула руками вышедшая в прихожую Анна Петровна, — Ах, как давно мы с ним не виделись! Право слово, очень давно!
     — Почти девятнадцать лет, — уточнил гость.
     — Неужели девятнадцать? — изумилась Анна Петровна, — Да вы проходите в зал! Проходите!
     Гость прошел в комнату, бегло оглядев обстановку. Его внимательный взгляд зацепил и продавленный диван, и железную кровать в углу, и старенькую скатерть с реденькой бахромой на круглом столе, стоявшем посередине комнаты. Полированный сервант с несколькими рядами хрустальных рюмок и фужеров, неопределенного цвета дорожка на полу, желтый абажур над столом довершали весьма скромную обстановку.
     — Простите, молодой человек, я не расслышала, как вас зовут. Глуховата стала к старости, — извинилась Анна Петровна.
     — Дядюра. Сергей Андреевич.
     — Извините, молодой человек, но мне как-то неловко звать вас «дядя Юра». Если позволите, я вас буду называть просто Юрием. Юрочка, как насчет чая? С лимоном и вишневым вареньем?
     Гость кивком головы принял предложение насчет чая, и Анна Петровна пошла на кухню хлопотать. Гость выдвинул из-под стола стул, сел. Иван Иванович сел на диван напротив гостя.
     — И как там мой племяш поживает? Все эти годы от него ни слуху ни духу. Признаться, я иной раз его вспоминал, гадал, что с ним, как он, жив ли? Как уехал тогда, так как в воду канул. Значит, жив?
     — Жив. У него все нормально. Семья — жена и дочь, свой бизнес. Он владелец крупной строительной компании. В общем, все хорошо. А я к вам по делу. Он как узнал, что я в ваш город еду, так и попросил, чтобы я заехал к вам. Долг за ним числится. Вот он и попросил, чтобы я этот долг вам вернул.
     — Долг, говорите? Это какой такой долг?
     — Ну, как же. Ведь он когда уезжал, то взял у вас взаймы денег на дорогу и на первое время.
     — Ах, это... Да, было такое дело. Да бог с ним, с долгом тем. Главное, что у него все хорошо. Надо же, я и не ожидал, что из него человек выйдет. А то все метался, все скакал куда-то. То в студенты подался, то в спорт ударился, то вдруг все бросил и пошел в армию. То после армии сорвался и решил уехать на край света. А долг... Бог с ним, с долгом.
     Гость слушал внимательно, не перебивая.
     — А вы, стало быть, его друг? — спросил хозяин.
     — Да. Мы вместе работаем, вместе учились на вечернем отделении тюменского университета. Виктор все-таки доучился и закончил стройфак. Я был свидетелем у него на свадьбе, а он — крестный моего сына.
     — Начальником, говорите, работает?
     — Владелец строительной фирмы. А я его помощник. Строим жилые дома, магазины, офисы. Сейчас пошла мода на загородные особняки, так мы и особняки строим. В общем, без работы не сидим. Пашем, как проклятые. А по работе и доходы. Короче, не бедствуем.
     — Так, так. Понимаю. Я вот тоже всю жизнь работал как проклятый. Зачастую без выходных, сверхурочно. Правда, в отличие от вас, нынешних, мы работали для страны, для светлого будущего. Поэтому и не заработали себе богатства.
     Гость помолчал, еще раз провел взглядом по скромной обстановке.
     — Я считаю, что кто хорошо работает, тот должен хорошо и зарабатывать. Разве не так?
     — Так, — согласился Иван Иванович, — все правильно. Так, значит, это Виктор вам адрес наш дал?
     — Он самый. Он еще просил узнать ваш номер телефона. У вас тут все номера, похоже, поменялись, а в справочной номера телефонов сейчас не дают. Конфиденциальная информация.
     Иван Иванович взял со стола газету с недоразгаданным кроссвордом и карандаш, оторвал от газеты краешек, записал номер телефона. Гость сложил бумажку пополам, сунул ее в нагрудный карман.
     — Город у вас красивый. Тихий, чистый и зеленый.
     — Хороший город, — согласился Иван Иванович, — я здесь всю жизнь прожил. Только на два года уезжал, когда в армию призвали в 55-м, да потом на целине одно лето хлеб убирал. А так вся жизнь здесь и прошла.
     Вошла Анна Петровна, неся поднос с чашками, заварочным чайником, сахарницей, блюдечком с нарезанным тонкими дольками лимоном и вазочкой с вареньем. Убрала со стола газету, поправила скатерть.
     — Вот и чай готов. А может, вы, Юрочка, супчику хотите? У нас, правда, без мяса, вегетарианский суп, овощной. Но вкусный.
     — Нет-нет. Я пообедал недавно в ресторане. А вот чаю с удовольствием выпью.
     Анна Петровна ушла за чайником.
     — Значит, Виктор остепенился? Женился, говорите?
     — Да. Правда, это у него второй брак. С первой женой что-то не заладилось, они и расстались. Сын от первого брака уже студент, по стопам отца пошел, тоже будущий строитель. А во втором браке дочка растет двенадцати лет. Джулианной зовут.
     — Ишь ты, Джулианна. Где только имечко такое откопали?
     Анна Петровна принесла чайник, тарелку с печеньем, расставила чашки.
     — Вам, Юрочка, покрепче? — Гость кивнул, — Да вы садитесь поближе. И ты, Ваня, тоже пересаживайся к столу.
     Пили обжигающий чай. Гость хвалил и домашнее печенье, и варенье. Ему пришлось громко, с учетом глухоты хозяйки, повторить все, что уже рассказал хозяину, про Виктора.
     — Джулианна! — поразилась Анна Петровна, — Нет, я не запомню. Я ее буду называть Анной, Анечкой. Где только имена такие находят? Мало что ли у нас русских красивых имен — Наташенька, Варенька, Валюша, Оленька, Машенька. А как зовут жену Виктора? Полина? Вот, совсем другое дело! А то Джулианна. А кем работает Полюшка? Не работает? Это неправильно! Молодая женщина не должна замыкаться только в семье. Надо быть среди людей, в коллективе.
     Закончив с чаем и отказавшись от добавки, гость отодвинул в сторону чашку.
     — Теперь давайте перейдем к делу. Виктор говорил, что одолжил у вас девятнадцать лет назад одну тысячу двести рублей. Правильно?
     — Правильно, — кивнул Иван Иванович, — да бог с ними, с деньгами. Сейчас эта тысяча мало чего стоит.
     — Верно, — согласился Сергей Андреевич, — поэтому Виктор вам возвращает сумму, умноженную на сто. Так сказать, с учетом инфляции за прошедшие годы. Итак, сто двадцать тысяч. Плюс моральная компенсация за то, что вам пришлось так долго ждать возврата своих денег. Еще сто двадцать тысяч. Плюс еще сто двадцать тысяч за то, что не отказали, что поддержали его в трудную минуту, так сказать, дали путевку в жизнь. А иначе, скорее всего, не было бы у него сейчас ничего того, что имеет. Ну, и еще сто сорок тысяч вам от него просто подарок. Итак, получается ровно пятьсот тысяч рублей. — Гость вынул из кармана пакет, достал из него несколько кирпичиков банкнот в банковской упаковке. — Вот. Здесь ровно пятьсот тысяч. А это визитка Виктора, если захотите ему позвонить. Еще раз спасибо вам за чай. Всего хорошего. — С этими словами гость поднялся, вышел в прихожую, оделся и ушел, тихо прикрыв за собой дверь.
     На лестничной площадке он остановился, достал сотовый, набрал номер.
     — Алло, Виктор. Это Серега. Я только что от твоих. Да, все отдал, как ты просил. Да ничего, еще довольно бодрые старички. Чаем меня напоили, с вареньем и лимоном. Ладно, пока. Через день буду.

     А Сидоровы сидели за столом не в силах отвести взгляда от огромной, как им казалось, кучи денег, лежавшей посередине стола между сахарницей и вазочкой с вареньем.