Читальный зал
На первую страницуВниз

Елена Уварова (г. Мытищи Московской области) родилась в г. Алма-Ате (Казахстан); юрист по образованию, служила в правоохранительных органах, сейчас на гражданской работе. Стихи пишет с 2014 года. Призёр, победитель, финалист и лауреат международных конкурсов и турниров: «Кубок Мира по русской поэзии» (2017), «Хранители наследия в действии» (2018), «Птица» им. Игоря Царёва (2018), «Золотой Grand Германии» (2019), «Жизнь начинается с вечера…» (2020), «Эмигрантская лира» (2020), «Открытый Чемпионат Балтии по русской поэзии» (2020). Лауреат VII, VIII и IX Международного поэтического конкурса «45-й калибр» имени Георгия Яропольского (2019, 2020, 2021), конкурса Премии имени Игоря Царёва «Пятая стихия» (2020, 2021). Стихи публиковались в коллективных сборниках «Память сердца» и «Остров сокровищ», в альманахах «Писатели 21 века» (2018) и «Глаголь» (2017), в журнале «Фабрика Литературы» (2019) и Веб-журнале «Изба-читальня».

 

ЕЛЕНА  УВАРОВА

В ТРИДЕСЯТОМ КРЫЖОПОЛЕ

Рождество

Холодный сумрак пахнет январём.
Всем хочется чудес, но их не сыщешь.
Я в храм иду, минуя ветхий дом –
в нём правят запустенье и затишье.
Непрочна жизнь, обманчива подчас,
едва начнётся, глянь – уже отпета.
Но Плотник галилейский учит нас
нисколько не заботиться об этом.

Иду по переулкам и дворам.
Мне чудится сегодня непрестанно
распятье в перекрестьях старых рам,
желтеющих от отблесков фонарных.
Я прочь гоню предчувствие беды.
Мне холодно, и вроде не согреться,
но жарок свет, идущий от звезды
у яслей Вифлеемского младенца.


Учитель

Он входил, хромая, в притихший класс,
с теплотой отцовской смотрел на нас.
Шёл к столу, молитвы под нос шепча.
И трещала лампочка Ильича.
...Кыргызёнок, слушай про мать земли,
про богатство древнего Сомали,
про страну шумеров и Вавилон,
мир, который тайнами окружён.
И запомни: выше всего – любовь,
совершенен каждый, кто к ней готов.
В непрощенье слышен звериный рык,
кто прощает – сущность святых постиг.

Много стран объехал учитель наш.
Знал, как сшить чапан, как испечь лаваш.
Он учил, как сделать тугой аркан,
и дарил нам камни из разных стран:
вот голыш из солнечной Шри-Ланки,
вот куриный бог из Чулым-реки.

Мы узнали позже, через года:
никуда не ездил он никогда,
он чудил и камни искал для нас
в шумных водах местной реки Талас.
И любил, чтоб юрта была светла,
и жену любил. Да она ушла,
написав: «Чингыз… ты хороший, но…».
Как шайтан в степи, он кричал в ту ночь,
пил арак, о доле своей скорбя.

И всю жизнь прощенью учил… себя…


Я помню

Я помню старенький сарай,
где клад зарыт – отцовский ножик.
Ползёт июньская жара,
у леса выпь кричит тревожно.
Я из окошка чердака
смотрю на речку свысока.

Там тихий плёс, мосток сырой,
чернеют каменные глыбы.
Мы завтра с папкой и сестрой
пойдём ловить сетями рыбу,
потом пожарим на костре.
...Вдруг мать зовёт меня: «Андрей!»

И меркнут речка и костёр,
густеет воздух неподвижный.
Гляжу испуганно во двор:
под сонным небом спеют вишни,
гуляют куры, сохнет таз.
А мамка хмурится, крестясь.

Идёт ко мне. А комарьё,
взметнувшись, быстро отступает,
и солнце трогает её
сквозь щели ветхого сарая.
Нащупав тонкое плечо,
то замирает, то течёт.

Я выхожу в просвет, к лучам,
неясный страх бежит по венам.
В проулке женщины кричат,
как в день, когда горело сено,
но их слова не разобрать.
Меня схватив, рыдает мать.
Не знаю, в чём моя вина.
И слышу страшное: «Война...»


Разные полюса

В Калуге по колено выпал снег.
И всё нам было в радость: год и век,
симпозиум, искусственные ели.
Ни боли, ни печали, ни беды.
Лишь лампочка и мягкий тёплый дым
двух сигарет, раскуренных в постели.

Так вышло, что церковная стена
из окон хорошо была видна,
смущая поначалу нас немного.
Но вскоре мы забыли про неё,
как съёмщики – вчерашнее жилье,
как путники – случайную дорогу.

Нас дома ждали семьи пятый день
на разных полюсах: «Ростов» – «Тюмень».
Я молча говорила: «Дураки мы».
Ты возражал: «Кто счастлив, тот не глуп».
И чувствуя губами сладость губ,
мы были этой мыслью одержимы.

Симпозиум заканчивался, но
ещё играло музыкой вино
в случайных нас, совпавших в эту зиму.
Холодное, как шарик изо льда,
слепило солнце. Было нам тогда
смотреть на белый свет невыносимо.


Владивосток 2000

Зима тепла и греет, словно водка.
Я стал сентиментальнее и проще.
Всё чаще ставлю жизнь на перемотку,
чтоб – опа! – и ни лысины, ни тёщи.

Мотаю. Вот Наташка из Покровки
в коротком синем платье и косухе,
с которой мы без всякой подготовки
зачётно камасутрили на кухне.

А вот Наташкин батя – Пьяный Пресли
несёт авоську (в ней портвейн и крабы).
Он если накачается до песни,
в себе включает Элвиса… ну как бы.

Вот кореш мой по прозвищу Куница,
торгующий на рынке всякой лажей.
И наш гараж, где можно приютиться,
не чувствуя отсутствие пейзажей.

И думать там о космосе, о маме,
что скоро март и хочется сюрпризов,
но тугрики шуршат в чужом кармане,
а в остальном – отлично всё, маркиза.

Вот я сдаю то кровь, то алюминий.
Владивосточу в куртке из Китая.
И тёщи нет, а синий-синий иней
лежит на проводах и не слетает.


В склепе

В холостяцком зашторенном склепе,
пачку «Явы» ухлопав на треть,
вытрясаю из прошлого пепел –
больше нечему в прошлом гореть,

чтобы та, от которой теплело
за грудиной с весны до весны,
не врывалась теперь то и дело
в нездоровые горькие сны.

Пусть она из окошка трамвая
не глядит на безжизненный дом,
где ходила, как Ева, нагая,
по дощатым полам босиком,

и по-женски легко, без разминки,
тишину и безделье гоня,
заводила котов и пластинки,
разговоры, часы и меня.

Но ушла без причин и упрёков.
Только мысли о ней, жги-не жги,
каждый день в зарифмованных строках
на клочках сигаретной фольги.


В тридесятом Крыжополе

Сладко спится в тридесятом Крыжополе
в пять избушек на гектар тишины.
Под окошком престарелые тополи
словно в сани, в облака впряжены.

Забронируем снега́. Спрячем принципы.
Купим сало, огурцы, самогон.
Не столицы нас пьянят, а провинции,
где не вытравлен малиновый звон.

Ты расстёгнут, я немного развязана,
как на шёлковом платке узелок.
Подфартило нам – яга долговязая
за недорого сдала уголок.

Убежали ото всех, крутим «Арию»,
запиваем самогон февралём,
нам взлететь бы и парить по сценарию,
но всё проще – наконец-то живём.

Убежать бы друг от друга, да фигушки:
Купидон-прохвост подбил невзначай.
Банька топится. Пять суток до финиша,
а на финише – «пиши» и «прощай».

Но пока бьёт жизнь ключом, а не палицей,
и судьба бредёт во тьме наугад,
распаляемся в парной и не паримся.
И густеет за окном снегопад.


Нездешний Бог

Стою у храма. Бог поёт в груди.
«Надень платок, – старуха мне твердит, –
не оскверняй собой обитель Божью»,–
и пыль сметает с лестничных перил.
Но пыль не оседает, а парит,
как бабочки на волжском бездорожье.
Глотаю воздух – горечь от глотка,
когда (за неимением платка)
врата к Отцу невидимо забиты.
Пугает строгий голос: «Аз воздам».
Но слышу: «Дочь, не бойся. Ты – мой храм.
Я рядом! Я не дам тебя в обиду».
И этот мой нездешний добрый Бог
ведёт к реке, туда, где спелый мох,
улитка и песок на тёплой тверди,
где дарит мне живую тишину –
её не потревожить, не спугнуть –
в ней только мы: ни горечи, ни смерти,
где, выключив свои монастыри,
без умолку безмолвно говорим,
как будто впрок хотим наговориться.
Бог шепчет: «Я люблю тебя. А ты?»
А я в ответ молчу до хрипоты.
Мне страшно: надо мной большая птица.
Она кричит. Она – моя вина.
Но слышу ясно: «Дочь, ты прощена.
Держись любви, как света – тьма ночная.
А те (кому прощенье невдомёк)
пускай твердят: «Неправильный твой Бог»
и ждут Меня, Меня не замечая.

Елена Уварова. Март не наступит - стихи
Елена Уварова. На перекрестке тысячи дорог - стихи
Елена Уварова. Босоногость – стихи

 


На первую страницу Верх

Copyright © 2021   ЭРФОЛЬГ-АСТ
 e-mailinfo@erfolg.ru