Мне мама всегда внушала: “Дарить надо что-нибудь такое, что тебе самой дорого. А иначе подарок не имеет смысла”. Я это помнила. Мне было пять лет, и у моей подружки из дома напротив Ленки Домблянкиной был день рождения. Она его не справляла, и в гости меня никто не звал, но мне очень хотелось её поздравить и что-нибудь подарить — чтобы непременно дорогое. Я стала перебирать, что же мне дорого, — и особенно дорогой и любимой оказалась кукла с красным пластмассовым бантом на голове. Бант был прочно к ней приделан и вертелся во все стороны, как пропеллер. А когда я снимала с куклы все одёжки, то она оставалась совсем голая, но — с бантом!
Дарить так дарить! Я решилась. Я вынула её из коляски, посмотрела прощальным взглядом и понесла в соседний дом, в четвёртый подъезд, на четвёртый этаж, как сейчас помню.
Но Ленка Домблянкина не подозревала, что её хотят осчастливить и не сидела в ожидании дома, а дверь открыла её мама. Симпатичная молодая женщина с ироничным прищуром на жизнь. Это теперь я понимаю, что она была симпатичная и молодая, а тогда — взрослая, слегка удивлённая тётя.
— А Лены нет.
— Извините.
Дверь закрылась. Я стала медленно спускаться по лестнице, облегчённо вздохнув, что расставание с куклой отменяется.
Нет. Надо довести это до конца. Наверное, я воспитывала в себе силу воли, хотя вряд ли знала тогда такие слова. Я вернулась.
— Извините. Если её нет... вы ей тогда передайте. Я её поздравляю с днём рождения.
— Спасибо, деточка. Я обязательно передам.
Я вышла из этого пятиэтажного подъезда, где каждая стена была знакома до чёрточки, совершенно убитая. Я бродила по двору и на меня накатывало беспощадное понимание того, что у меня уже никогда не будет куклы с красным бантом. Хотя бант этот ужасно мешал — нельзя было надевать ей на голову шапочки, а шапочек, как назло, целая куча, и все красивые, разноцветные. Но всё равно. У меня не будет, а будет у Ленки, которой, может, эта кукла и вовсе не нужна, у которой, может, есть другие — любимые, а эта не любимая, а просто так. Будет ждать своей очереди — пока с ней поиграют. Разве она для Ленки что-нибудь значит? Ленка не ходила с ней к зубному и на море с собой не брала, а я брала и чуть её там не утопила. Нет, это всё неправильно, что надо дарить то, что дорого. Как это можно дарить то, что дорого? То, что дорого, с этим нельзя расставаться — а если можешь расстаться, то какое же оно дорогое?
Я вернулась.
Я чувствовала, как от стыда горят щёки, но на что только не пойдёшь ради того, что дорого...
— Извините, пожалуйста... Вы не могли бы мне отдать её обратно?.. Просто... это моя любимая кукла.
— Конечно, деточка, возьми.
Какая понимающая мама у Ленки Домблянкиной! Она даже ничего больше не сказала — протянула куклу и улыбнулась.
Успокоенная, я пришла домой.
— Что ж? Не подарила? — спросила моя мама.
— Подарила... но потом обратно взяла.
— Как это?
Я рассказала. И уже по мере рассказа понимала, как ужасно я поступила. Я забрала обратно подарок! Это позор и жуткое малодушие, и жадность, и уж какая там сила воли... И всё-таки всё это я была согласна принять на свой счёт и пережить как-нибудь... только не самое страшное...
— Иди — верни...
Вернуться туда ещё раз было выше моих детских сил...
Я вернулась.
— Извините, пожалуйста. Всё-таки... возьмите, пожалуйста, — прошептала я, почти бессильной рукой протягивая куклу. Я ей так никогда имени и не придумала, кукла и кукла.
— Может, не надо, деточка?
— Нет... Это Лене... на день рождения...
Я опять вышла во двор, села возле песочницы и вспомнила другую свою подружку — Людку Баканчеву. Она тоже ещё в прошлом году подарила мне на день рождения куклу, гораздо красивее, чем эта. Но Людкина кукла у меня не была любимой — так, на вторых ролях. А Людка часто ко мне приходила и играла с ней. И мне всё казалось, что она ходит ко мне не из-за меня, а из-за этой куклы.
Я к Ленке Домблянкиной играть больше никогда не ходила.

Елена Исаева. Стрелочница. Стихи
Елена Исаева. Пределы прочности. Стихи