Леонид Подосёнов чрезвычайно интересен самому себе — до такой степени, что окружающих вольно или невольно захватывает круг проблем, заботящих его лично. А ему лично — в принципе — безразлично, о чем говорить, например, с журналистом, берущим у него интервью, или с актрисой, для которой он шьет костюм. Театральный художник, он вполне готов в любой момент — если жизнь заставит (пригласит, вынудит) — встать и пойти торговать собственноручной живописью куда-нибудь на Арбат. Или где там еще дадут развернуться... Может, врет. Может, нет...

Главное, утверждает Леонид, в конкретный момент времени любить конкретное дело. (В случае с костюмом — конкретную актрису. Если ее не любить, костюмчик “не будет сидеть”, а уж актриса тогда всё сделает для того, чтобы на нее невозможно было смотреть на сцене).

Леонид чувствует себя причастным к очень древнему искусству — театру, который настольно старше молоденького выскочки — кинематографа, что эта причастность помогает ему переживать иные, вполне современные невзгоды. Если, конечно, считать невзгодой необходимость иметь имя (кроме таланта) — для повышения ликвидности произведений искусства.

— И вообще — мир полон тайн, — говорит Леонид доверительно, будто перед прыжком в ледяную воду. Причем, это утверждение (про тайны мира) выпрыгивает из него после спонтанного получасового рассуждения обо всем понемногу — вплоть до строения стопы и изящества щиколоток у западных и русских танцовщиц, о пользе каблука и вреде бесконечного ношения кроссовок. Где-то между ботинками успевает мелькнуть рассказик о западноевропейских галереях живописи, о ценах на полотна, о неадекватной самооценке иных молодых художников, не разбирающихся в том, какое тысячелетье на дворе...

Кстати, интересно: его крайне трудно возбудить на разговор о костюмах или декорациях в тех театрах или тех спектаклях, в которых он не принимал участия. Зато на приманки вроде “учебная юность”, “смена эпох: раньше и сейчас”, “деревня и столица” — Леонид реагирует мгновенно, потому что всё это пропущено сквозь сердце — и всё еще волнует его. Скорее всего, это необъявляемая центральная тема его творчества как театрального художника: Время. Действительно, пойди-ка изобрази время на сцене! Простым историческим костюмом тут не отделаешься. Леонид прекрасно это понимает и даже сочувствует (мысленно) театрам, в которых историческое время в спектаклях представлено именно историческими аксессуарами. Свое время и свое пространство Леонид строит прежде всего внутри себя, а потом ток перебегает в пальцы, появляется эскиз, макет, всё выстраивается на маленьких “домашних” подмостках, и по коллекции этих макетов многое может увидеть наблюдательный глаз. Правда, мало какому глазу дают взглянуть на это великолепие.

	Актриса Театра им. Пушкина Татьяна Калачева  в спектакле "Последняя осень". Художник — Леонид Подосёнов

Довольно-таки забавны ответы Леонида на вопросы типа “кто из актеров и режиссеров тебе нравится”. В ответ прозвучат не столько имена, сколько бурные воспоминания о совместной работе. Если таковых личных воспоминаний нету, то и говорить не о чем. Тоже, кстати, один из вывертов его собственного представления о времени. Нравящийся Леониду деятель театра — это тот, кого он видел в деле и в жизни своими глазами. То есть тот, с кем хоть полчаса, но что-то интересное прожито совместно: на съемках популярной телепередачи в Москве или в кафе после спектакля в ночном европейском захолустье...

	Макет оформления спектакля. Художник — Леонид Подосёнов
Макет оформления спектакля. Художник — Леонид Подосёнов

У Леонида весьма интимные отношения не только с историей (временем), но и с географией. Впечатляет его рассказ о том, как после Театрального института, оконченного им в 1987 году в Петербурге, он попал в Красноярск, где и был сочувственно принят: в ресторане — за фарцовщика (оделся прилично), в театре — за самодвигающуюся мебель, а вечером в местном Доме актера — за художника на четвертую букву русского алфавита. “Потому что хорошего в Красноярск не послали бы”, — объяснила ему жизнь в лице местной подвыпившей художницы...

— И тут меня как пробило! — говорит Леонид, которого до сих пор явно скручивает при воспоминаниях о первом красноярском уроке жизни. Потом был еще не менее впечатливший его Нижний Тагил с промышленностью, развитой до такой степени, что небо украшено дымами всех цветов радуги. Там, кстати, Леонид сделал свой первый спектакль.

Теперь о том, что его карьера может развиваться где-нибудь в медвежьем углу, он может помыслить только со страшным содроганием. И это его столицестремительное движение поначалу можно принять за вульгарный снобизм. Если бы не трепещущая за всем этим ворохом упрощенных видений жизни, простых и вычурных сплетен, за всем паскудством трюка под названием “пробиться в люди”, — сияющая нетканая материя времени, которую он чувствует и стремится показать людям. А людям — как правило — глубоко по барабану чужие представления о времени. Им бы со своими справиться. Поэтому Леонид был вынужден родиться театральным художником, чтобы заставить всех незаинтересованных лиц купить билет в театр, то есть потратить деньги, сесть в кресло и смотреть на сцену, где артисты будут выполнять волю режиссера (явно) и волю художника (тайно). Оттого, кстати, и непримирим вечный конфликт между театральными режиссерами и театральными художниками: им надо согласовать время, сверить часы, поскольку оба остаются за кадром, и когда актеры уже на сцене, ими может руководить только ранее запущенное в данный спектакль время...

	Эскиз оформления спектакля. Художник — Леонид Подосёнов
Эскиз оформления спектакля. Художник — Леонид Подосёнов

Вообще слушать его автобиографические экскурсы — забавное занятие. Он вспоминает — в принципе — один и тот же сюжет: как жизнь убирала слой за слоем очки разной степени замутненности с его юных, а потом уже не очень юных глаз. Чтобы лучше видел, будущий театральный художник одно время смотрел на жизнь сквозь прорезь в танковой броне. То есть — не поверите! — служил в Советской Армии.

Детство было отмечено вполне образцовыми поступками: отличной учебой (до поры до времени), победой на конкурсе стенгазет с премией — поездкой в пионерлагерь “Орленок”. В лагере собирались отменно-приличные дети, социально отличившиеся. И надо же было, что именно на Леонида упала встреча с девочкой — может быть, единственной на тот заезд, — блатной. То есть отправленной в суперлагерь “Орленок” по блату, с помощью какого-то великого папы!

Так по жизни и получалось, что Леониду быстро объясняли правила, а он быстро понимал. Везло человеку: уроки жизни не задерживались прибытием...

— А ты свои спектакли смотришь из зала или из-за кулис?

— Со сцены...

*  *  *

Справка: Леонид Подосёнов оформлял спектакли “Ночь нежна”, “Царская охота”, “Мирандолина”, “Чайка”, “Внезапно прошлым летом...” и многие, многие другие.